XIII
Очень был здоровый мороз в тот день, а он заявился в одном пальтишке. И подумалось мне... Вот мы сыты, слава богу, и в тепле, а жилец этот с барышней совсем бедные люди. И по виду очень симпатичные были. Ему-то лет двадцать пять было, худощавый, черноватый, сурьезный по взгляду, а барышня-то совсем молоденькая, лет восемнадцати, беленькая. В одной комнатке, а по разным паспортам жили. Их, конечно, дело. Он книги продавал от магазинов, образцы разносил, а она на курсах училась. И имущества у них всего было ящик с книжками да подушки с одеялами. Так что мы им поставили диванчик и кровать. И Колюшка с ними очень быстро обзнакомился через Васикова своего.
Тихие были жильцы. Он-то часто в разъездах бывал с книжками, а барышня с утра уходила и до ночи. И так с ними Колюшка за четыре месяца сдружился, особенно с жиличкой, что Луша стала опасаться за его поведение. Долго ли до греха! Она очень свободная и красивая, и мойто недурен, а жилец в отлучках, тут-то и бывает. И даже Николаем его стала звать, и Луша раз слышала, как та с ним чуть не на "ты" стала. А то заберет его и уйдет до трех ночи. А жилец как слепой. Мало того! Раз отпустил ее с ним дня на два куда-то - проводить к тетке, в другой город.
Намекнул я насчет всего этого Колюшке, а он хоть бы слово.
- Перед богом,- говорю,- ответишь, людей можешь расстроить...
Никаких разговоров, и даже улыбается. А Луша так из себя и выходит:
- Прелюбодеяние у них может быть... Да еще на моей квартире! Чуть что - выгоню!..
Но только та очень умела к себе расположить и ласковая была со всеми страшно. И к Луше так и ластилась:
- Милая вы моя старушка-хлопотушка! У меня мама такая же...
И давай ее целовать. А Луша и растает. То, бывало, на нее зуб точит за Колюшку, а то Наташку ею корить начнет:
- Вот ты какая дылда бесчувственная к матери, а вот жиличка-то лучше тебя меня уважает, хоть и образованная...
Зато от жильца мы слова не слыхали: сумрачный и дикий, и как дома, все по комнатке из угла в угол ходит.
Так вот, пришел он с морозу, и видно, что продрог. Смотрю я, как пирог так душисто дымится, и повернулось у меня на сердце. Вот, думаю, живут люди, обедают не каждый день, хотя и очень образованные, и пирожка-то у них никогда не бывает. И сказал я Луше:
- Вот что. Позовем жильцов, пусть пирожка поедят... Им в охотку.
И она одобрила:
- Ну что ж... Все-таки они образованные люди и всегда аккуратно платят...
Пошел я к ним и пригласил. А Колюшка, конечно, уж у них: как квартиру снял. И очень он, видно, удивился, но потом и сам стал просить. Жилец-то постеснялся было, смотрит на свою, а та, Раиса-то Сергевна, меня за обе руки взяла и так ласково:
- Оченно вами благодарны, и мы вас так любим. Ваш Николай нам так много про вас хорошего насказал...
стали кушать пирог, но больше молча, только барышня еще имела со мной разговор про посторонние предметы. И за Колюшкой я таки хорошо заприметил, что все на нее посматривал, и чашку ей подаст, и все... А тот, жилец-то, все стеснялся. И одежа на нем потерта была сильно, а тут все-таки Наташка... Но ели с аппетитом. Только раз и сказал жилец:
- Прекрасный пирог. У мамаши я такие пироги ел... И Раиса Сергевна даже вздохнула и сказала, что очень любила лепешки на сметане. А Луша им еще по куску. Очень ей пришло, что похвалили.
И Черепахин был приглашен, но только все конфузился женского пола. Нескладный он был, лапы красные и в глазах спирт, потому что он стал очень сильно зашибать по случаю тревоги. И тут всє рюмку за рюмкой. И такая в нем смелость дерзкая объявилась, а может, и с конфузу, но только даже приглашения не дожидался, а сам все наливал. Луша мне все мигала, но я же не мог его остановить. Ну, он духу и набирался. А Наташка его все на смех. Вот, дескать, у нас Черепахин может кочерги гнуть, и от разбойников произошел, и другое там. А тот хлоп и хлоп. Даже все удивлялись, что так много пьет и без закуски. И как нахлопался, вдруг и говорит жильцу:
- Скажите, господин, от чего в человеке бывает смертельная тоска?
Очень удивил разговором. А Наташка как прыснет! Луша ей пальцем пригрозила, а жилец только пожал плечами и улыбнулся. "Очень трудно, говорит, отвечать ".
- А скажите,- говорит,- вот что. Человек должен стремиться или на все без внимания? И как может быть жизнь на земле, если человек не должен стремиться? Должны быть планы, верно?
Такой непонятный разговор повел, что нельзя понять. И жилец что-то стал объяснять, но он опять свое:
- Ежели человек какой скучает в пустом занятии, как ему надо стремиться? Если всє насмешки и пустое занятие? Ответьте, как образованные люди знают...
И стал лоб растирать, потому что у него в глазах как кровь и, должно быть, кружилась голова. А тут, как по телефону, и заявляется к пирогу Кирилл Саверьяныч. Так и рассыпался перед жильцами:
- Очень приятно с образованными людьми и все это самое...
И пошел говорить и себя показывать, потому что очень много знал из книг. И про законы, и про жизнь, и про машинное производство. И стал укорять про непорядки высших лиц и ругать всех за бунты. А жилец хоть бы слово. И Колюшка ни гугу. А тот так соловьем и заливается. И так ему пришло по вкусу, что против него никто не может, что даже налил себе рюмку и стал просить жильца выпить и очень удивился, что тот не пьет.
- Очень,- говорит,- трогательно видеть такое образование и мудрость. Когда наука дойдет до пределов, все изменится. А то у нас очень много непонимающих людей...
А жилец улыбнулся и сказал:
- Все идет своим порядком.
- Очень верно изволили сказать.- Такой вежливый стал в разговоре.- И позвольте спросить, вы не на государственной службе изволите состоять?
А тут вдруг Черепахин и вышел из молчаливого состояния. Расправил плечи и как в воздух:
- Не за ту тянешь, оборвешь! Очень всех развеселил, а Кирилл Саверьяныч на себя не оборотил и' очень хитро намекнул:
- А вы не тяните и не оборвете... все это самое...- и по рюмочке позвенел пальцем.
Но тут жильцы поднялись, и Колюшка с ними, и ушли в комнату. А Кирилл Саверьяныч и говорит:
- Очень вы должны быть рады, что такой у вас жилец. Он очень образованный и может хорошо повлиять. И я замечаю влияние, но...- и тут мне на ухо: - вы посматривайте!..
- Насчет барышни... Я кое-что замечаю... Даже... у них близкие взгляды...
Сказал я, что и меня беспокоит.
- Так он вам и экзамена не сдаст. Увидите! Теперь такое время, что даже могут жить втроем. Это как у французов, я это хорошо понимаю. Мне один француз из винного магазина, которого я брею, все подробно объяснил, как У них происходит, очень свободно... От этого-то и безнравственность и смуты... И может совсем прекратиться население, как во Франции... Это нужно понимать!
А тут вдруг телеграмму! Так мы все перепугались. А это жильцу. Жилец мигом собрался и ушел с книгами. А тут вскорости и Колюшка с жиличкой пошли. Смотрим в окно, как они пошли, а Кирилл Саверьяныч мне:
- И вдруг тут будет роман! Не сдаст он тогда экзамена, помяните мое слово!.. Лучше скорей примите меры.
Потолковали мы с ним про жизнь, и Черепахин тут сидел, дремал. И удивил тут меня Кирилл Саверьяныч.
- А придется, должно, дело прикрыть...- И стал сурьезный.
- А что такое, почему?
- Невозможно! Мастеришки скоро по миру пустят. Какой теперь народ-то стал - зуб за зуб! У него штаны одни да фальшивая цепочка без часов болтается, а за горло хватает! Чтоб по восьми часов работать и прибавку! а? Наскандалили, два убора спалили и ушли гулять... И вот в праздник заведение запер...
А тут Черепахин голову поднял и бац:
- А вы машинами!
- Чего-с?
- Ничего-с. Заведите такие машины, как рассказывали, и не тревожьте людей. Или чтобы вам городовых прислали стричь и брить...
А Кирилл Саверьяныч потряс пальцем в его направлении и говорит:
- Вот оно, необразование-то наше!
- Ваш карман,- говорит,- очень образованный. Но Кирилл Саверьяныч не обратил внимания и стал говорить рассказ про желудок и члены, которые отказались работать на него, и тогда наступила гибель всех.
- Все,- говорит,- производства прекратятся, тогда что будет?
А Черепахин ему:
- Головомойка!..- И кулаком по столу.
- Я не могу с необразованным человеком рассуждать. В вас, во-первых, спирт, а во-вторых - необразование. Тут надо в суть смотреть, а это не в трубу дуть! И вдруг, смотрю в окно,- подъезжает извозчик и на нем Колюшка. Что такое? Входит и говорит, что книги надо отправить, потому что жильцы квартиру покидают, едут в Воронеж. У барышни дядя помирает, и они сейчас прямо на вокзал, чтобы не опоздать, а он за багажом приехал. Весь их скарб забрал и умчал. Еще Луша сказала:
- Не с места ли его прогнали... В лице даже переменился...
Что же делать!.. Велел я Наташе записку про комнату писать на ворота. Написала она записку, живо это оделась, перед зеркалом повертелась и шмыг. Куда? В картинную галерею.
А уж мне пора в ресторан - и так запоздал. Вышли мы вместе с Кириллом Саверьянычем и только повернули за угол, он мне и показывает пальцем:
- Глядите-ка, а ведь это ваша Наташа там... Пригляделся я и вижу - в конце переулка идет моя девчонка под ручку с офицером. Так меня и ударило. Она, она... у ней беленькая эта самая буа 1 из зайца. Я за ней. А они на извозчика сели и поехали. Добежал до угла, спрашиваю - мальчишка стоял - куда рядили?
- В театры... А в какой - неизвестно. Кирилл Саверьяныч стал меня успокаивать:
- Это вы так не оставляйте, тут может очень сурьезно быть...
Побежал на квартиру, сказал Луше, а та - ах-ах... А Кирилл Саверьяныч еще накаливает:
- Это вы ее распустили... У меня тоже Варвара в голову забрала - хочу и хочу на курсы, так я ей показал курсы!.. И теперь очень хорошо за бухгалтером живет...
А Луша бить себя в грудь.
- Все-то ей косы оборву!..- И на меня: - Ты все, ты! Ты при них про пакости ваши ресторанные рассказываешь...
А кто ей ленточки да юбочки покупал да кружева разные? А утешитель-то мой на ухо строчит:
- Опасно, ежели с офицером... У них особые правила для брака.
И Черепахин еще тут ко мне, чуть не плачет:
- Я вам говорил!.. Берегите!..
А Кирилл Саверьяныч так даже с торжеством:
- А может, они и не в театр? Вон в газетах было, как в номерах за шанпанским отравились после всего... Драма может быть...
Вот тогда мне в первый раз ударило в голову, так все и зазвенело и завертелось... Скоро отошло. А Луша уж шубу надела, куда-то бежать с Черепахиным, отыскивать. Но тут Кирилл Саверьяныч рассудил:
- Все равно, если худое что, уж невозможно остановить. Положитесь на волю творца. А если они в театр, так он должен ее довезти до места, откуда принял. Это всегда по-вежливому делается. Вот и надо их сторожить и указать на неприличие...
и рукой махнул мне. Вижу, слезли они с извозчика и офицер ей руку жмет, а она так и жеманничает и с жоржеткой играет перед его носом. Я сейчас выступил и говорю:
- Это что такое? Так и села.
- До свиданья...- говорит. И пошла. А тот на меня так строго:
- Позвольте!..
- Нечего,- говорю,- позволять, а вам стыдно! Порядочные люди с родителями знакомятся, если что, а не из-за угла! И прошу вас оставить мою дочь в покое! Повернулся и пошел, а он за мной. Смотрю, и Черепахин тут, поблизости, у фонаря сторожит. А офицер в волнении мне сзади:
- Виноват, позвольте... Я требую объяснения... Вы должны...
Я ноль внимания, иду к квартире. Тогда он настойчиво уж:
- Позвольте... моя честь!.. Я должен объясниться! И публика стала останавливаться, а он мне уж тихо, но с дрожью:
- Я требую на пару слов! Я не могу на улице... Или я вас ударю!..
Обернулся я тут к нему и говорю:
- Вы что же, скандалу хотите? Вы еще так поступаете и мне еще грозите?! Ну, ударьте! Ну?
А кровь во мне так вот и бьет. Только бы он меня ударил! Я еще никого не бивал, но, думаю, мог бы при своей комплекции это дело сделать не хуже другого. А Черепахин совсем близко и руки в карман засунул, трепещет.
- Прошу двух слов, наконец! Вот на бульвар... А мы уж и квартиру прошли, и как раз тут бульвар. Сели.
- Говорите, а потом я вам скажу! - говорю ему.
- Вот что... Вы ошиблись... Это ваша дочь?
- Дочь, и я не позволю безобразия допускать! Вы не имеете права...
А он мне:
- Виноват... вы всє узнаете... Я познакомился на катке, и мы познакомились... Говорю, как офицер... тут ничего позорного для вашей дочери нет... Я хотел с домом познакомиться...
- Вы, позвольте узнать,- спрашиваю,- подругин брат? Тут он и завертелся:
- Да... то есть нет... Но я хотел с вами познакомиться, только не было случая...
- У вас случая не было? Так вы,- говорю,- меня можете каждый день в ресторане видеть, где я таким вот, как вы, господам кушанья подаю. Не рука вам будет-с знакомиться!..
А он так издалека на меня посмотрел и поднялся.
- А-а... Вот как...
- Да,- говорю,- вот так! А если вы еще раз посмеете к ней подойтить, у нас с вами другой разговор будет! А он мне гордо так, с высоты:
- Не забывайте, с кем говорите! Я вас в участок могу отправить!
Желаете? Пойдемте,- говорю.
А он мне вдруг:
- Нахал!..- И пошел большими шагами, а я ему вослед:
- Так помните, господин! Но он как не слыхал. А меня Черепахин за руку, как клещами.
- Хотите, я сейчас с ним скандал? Я ему покажу!.. Не допустил я его. А как пришел на квартиру - содом, чистый содом! Луша стоит с иконой и кричит не в себе:
- Перед Казанской клянись! Клянись, стерва ты эдакая! Клянись, что не путалась ты, поганка, шлюха!
А та вся встрепанная, плачет, и крестится, и дрожит. И покатилась в истерике.
- Замучили меня, истерзали! А кто ее терзал? Ей же все готовое, все... А мать опять к ней:
- Клянись своей смертью, клянись! Ногами тебя затопчу! Славили чтобы нас за тебя? Кому ты нужна трепаная?
- Папаша, я не знала... Он мне понравился... А Луша за дверью кричит:
- Я тебе понравлюсь! Я тебе, дармоедке, все косы оборву! На цепь тебя закую!..
А тут вскорости заявился Колюшка. Мать к нему с жалобами:
- Порадуйся, как твоя сестра с офицерами на извозчиках катается...
Спросил его,- что же, не вернутся? стало быть, можно и сдавать? А он так резко:
- Сдавайте!.. И задумался. А Луша мне:
- Это он по той так скучает. И хорошо, что уехали... А лучше бы совсем не приезжали...