XIV
И был у нас тот вечер как на похоронах. Наташка за ширмочки забилась. Колюшка в жильцовской засел, а Черепахин на каток с трубой пошел, и скрипач ушел в свой кинематограф. И в ресторан я не пошел после такого расстройства. Прилегли мы с Лушей отдохнуть. И уж часов семь было, всполошила меня Луша:
- Дым у нас в квартире, пожар!.. Вскочил я - полна квартира дыма, лампы не видать. В жильцовскую комнату кинулся, а там Колюшка мечется.
- Лампу,- говорит,- оправлял и спичку в угол бросил, на бумаги. Я в печку сгреб, а трубу забыл открыть.
И вдруг звонок. Колюшка отпирать кинулся, пошептался с кем-то в темноте, схватил пальто и- марш. Что такое? Не пойму ничего, как представление какое весь день. А Луша мне все свое:
- Что-то они это путают, сдается мне... Может, она с тем-то разошлась, а для отводу с квартиры перебралась...
Плетет неведомо что. Через полчаса Колюшка заявился.
- Что,- говорю,- у тебя за маскарад?
Васиков будто приходил на вечер звать, но он только его проводил и отказался. И такая меня тоска забрала, согнал всех своих и Наташку из темноты вытащил..
- Что вы,- говорю,- как чумовые какие по норам сидите?
Послал за орехами, сели в короли играть, силой заставилл, а то уныние. Только и радостного, что бумаги прибыль дали. Нарочно Наташку в короли провел - нет! Надутые все и взятки пропускают. А Луша Колюшку пытать про жиличку:
- Без жилички своей скучаешь?.. Что смотришь-то! Шваркнул он карты и ушел. И опять все расклеилось. И ужинать не стал. А как стал я спать ложиться, подходит говорит:
- Вы, пожалуйста, никому не сказывайте, что я жильцовское имущество возил.
- А потому, что сейчас очень полиция следит и не дозволяет распространять хорошие сочинения... Могут быть неприятности... И вообще лучше ничего не говорите.
- Да кому мне говорить-то? Очень кому нужно!
- Ну, это другое дело... А я вас предупреждаю. Так меня запутал, что ничего я не понял. А вскорости и Черепахин заявляется с катка. Очень бледный и сильно покачнулся. Да еще бутылку несет.
- Прощайте,- говорит,- ласковые взоры! Стал спрашивать, что такое,- оказывается, околоточный на катке сказал, что завтра мобилизация его сроку и ночью призовут. В типографии уж печатают оповещание.
- Ну, набирайтесь,- говорю,- но чтобы только смирно...
Выпил и я с ним рюмку, а он так и спешит. И вскорости так себя направил, что стали у него глаза в разные стороны смотреть и кровью налились. И вдруг разворачивает бумажку и показывает:
- Вот и освобождение от всего... Освободительный порошок! Если в водке, то очень скоро подействует... Трахнул я по бумажке, и весь его порошок - фук! И говорю:
- Вы с ума не сходите! Помимо вас нам неприятность... То Кривой от нас удавился, теперь вы ознаменуете! Да что мы, ироды какие, что ли?
- Все,- говорит,- пропало теперь, Яков Софроныч... Что вы со мной сделали!
- Да с чего вы, с чего? - спрашиваю.- Еще молодой человек, сильный...
А он взял себя за голову и качается...
- Нет душе моей покою, и опротивела мне жизнь... Хоть бы убить кого! Хоть бы раздробить мне что! Схватил трубу свою, но я вырвал.
Хоть этим его унять. Притих.
- Да,- говорит,- Наталья Яковлевна... Яков Софроныч! - И так с чувством произнес и в грудь себя кулаком.- Очень во мне сил много, а нет мне ходу никакого... Сдохнуть бы...
- Жизнь,- говорю,- от господа нам дана, и надо ее прожить...
- Наплевать мне на жизнь! Что я от нее видел? Был я на хрустальном заводе... Папаша мой всю грудь себе отдул на бутылках, матери не знал... Катюшка... от жизни отравилась... А меня на музыку... Сволочь, сукин сын! Зачем он меня на музыку распустил? Подлец!
- Грамоте не выучили, а у меня в башке каша... Я, может, знаменитым человеком стал бы, очень во мне сил много!.. А меня вот на это дерьмо пустили.- Это он про трубу-то.- Хозяин,- выругался он очень неприлично,- сирот мальчишек согнал. Я, говорит, им всем кусок хлеба дам и учрежду оркестр духовой... За каждую ноту драли! В Питер возил нас, генералам хвастал... Вот, говорит, что я из дураков сделал... Все с куском хлеба... А? Идите и играйте на воздухе и помните заботы!.. А! Старый черт! А у самого сто двадцать миллионов!.. Дедки моего нет... Застегали на каторге... Он им головы рвал напрочь... *
Зубами заскрипел и глаза вытаращил. Стал я его уговаривать - ничего.
- А теперь... в мобилизацию... защищать отечество... Какое отечество? - И опять в трубу ногой...
И потом все на голову жаловался. Простился я с ним и богом его постращал, чтобы и не думал. И пошел спать... И вот тут началось все...