XXII
Ax, какая была ночь!.. Утро пришло наконец. Собрался я и поехал туда... Только бы его застать, повидаться бы только в последний раз...
Потом, как приехал я туда, в гостинице меня нашли, но ничего мне не сделали, потому что я прямо сказал, что получил письмо и приехал проститься. Письмо взяли...
- Берите и меня...- говорю.- Посадите меня с ним...
Но меня оставили в покое. И с неделю выжил я там, но не мог увидеть. Ходил-ходил кругом - и ничего не узнал. Потом мне сказал один:
- Поезжайте домой и получите уведомление... И не надо расстраиваться. Дело еще не закончено.
И обманул ведь! Не поехал я. А на другой день суд должен был происходить... Да не состоялся. К ночи убежало их двенадцать человек... Восьмерых поймали, а Колюшку не нашли...
Потом узнал я все, почему не нашли... И вот тут-то открылось мне как сияние из жизни...
Через базар побежал он на риск, пустился на последнее средство. И видит - лавочка в тупике. Вбежал в нее, а там старик один, теплым товаром торговал. На погибель бежал, на людей, а вот... Бог-то!..
Вбежал в лавочку, а там старик один дремлет в уголку на морозе.
- Спасите меня или выдавайте!.. Некуда,- говорит,- мне больше!..
Только и сказал. Один бы момент - и погибель ему была... Глянул на него тот старик, взял за рукав и отвел за теплый товар.
- Постой, молодец... Сейчас я тебе скажу... Так и понял тот, что сейчас выдаст, да ошибся. К уголку старик отошел и подумал. А в том уголку-то иконка черненькая между валенок висела...
И вот сказал ему тот старик:
- Не должен бы я тебя принять, по правилам, а не могу. Раз ты сам ко мне пришел, твое дело. Полезай в подвал, на свое счастье.
И уж лавки на базаре все были закрыты, один тот старик задремал и запоздал. И вот надо было ему запоздать...
И опустил его в подвал под лавкой. И потом валенки туда ему кинул и теплую одежду. И хлеба ему опускал. Две недели выдержал его так, а потом повез товар в село на базар и Колюшку провез в ночное время из городу и выпустил в уезде у леса.
- Бог,- говорит,- тебе судья... Ступай, на свое счастье!..
"Есть у меня два человека: ты, папаша, да вот тот старик. И имя его я не знаю..."
Потом был я в том городе, нарочно поехал в Великом посту. Хоть повидать того старика и сказать ему от души. Был. Обошел все лавки с теплым товаром. Четыре их было: три в рядах, на базаре, и четвертая в уголку, в тупичке. Вошел в нее, смотрю - действительно, старик торгует. Строгий такой, брови мохнатые, и в очках.
Купил у него валенки и варежки и говорю:
- Вы для меня очень большое одолжение сделали...
Даже поглядел на меня с удивлением.
- Какое одолжение? Взял я с вас, как со всех. Конечно, в магазине бы с вас на полтинник дороже взяли, это верно...
А я так пристально на него посмотрел и говорю тихо ему:
- Не то. Вы,- говорю,- сына мне сохранили!.. Так он это отодвинулся от меня и говорит строго:
- Что это я вашего разговору не пойму... А я ему опять в глаза:
- Не могу я, конечно, вас по-настоящему отблагодарить... Только вот просвирку за ваше здоровье буду вынимать... Как ваше имя, скажите!..
Пожал он плечами и улыбается.
- И все-таки не пойму... Но если уж вам так желательно, так зовут меня Николаем...
Ведь это что!
- И моего сына зовут тоже Николаем... - говорю.
- Очень приятно, но только я никого не сохранял... Торгую вот помаленьку.
А сам так ко мне присматривается. Очень мне это понравилось, как он себя держит. Глянул я на уголок, а там между валенок черный образок висит. Говорю старику:
- Вы это! Вот по образку признал!..
- Ну и хорошо,- говорит.- Вы образок спросите - может, он скажет...
И все улыбается. А потом взял меня за руку, к локотку, и потряс.
Однако заинтересовался, чем занимаюсь и много ли деток. И как все прослушал, сказал глубокое слово:
- Без господа не проживешь.
А я ему и говорю:
- Да и без добрых людей трудно.
- Добрые-то люди имеют внутри себя силу от господа!..
Вот как сказал. Вот! Вот это золотое слово, которое многие не понимают и не желают понимать. Засмеются, если так сказать им. И простое это слово, а не понимают. Потому что так поспешно и бойко стало в жизни, что нет и времени-то понять как следует. В этом я очень хорошо убедился в своей жизни.
И вот когда осветилось для меня все. Сила от господа... Ах, как бы легко было жить, если бы все понимали это и хранили в себе.
И вот один незнакомый старичок, который торговал теплым товаром, растрогал меня и вложил в меня сияние правды.
Просидел я тогда с неделю в том городе, как Колюшкато убежал. Пытали меня, не знаю ли чего про сына. А что я знал? И все-то дни и ночи как на огне был. Поймают, нет ли... По церквам ходил и на базаре толкался, не услышу ли чего. Никто и не разговаривал. Торгуют и продают, как везде. Совсем мимо него ходил и не чуял. В канцелярию ходил, спрашивал, не поймали ли...
А писарь мне говорит:
- Почему это вы так интересуетесь, поймали ли? Ведь один конец...
- Потому,- говорю,- и спрашиваю, чтобы знать, что еще не поймали!
Так прямо и сказал. А он мне:
- Даже и неудобно так говорить... Но только что все равно поймают.
Надо ехать. Оставил я хозяину постоялого двора на письмо и марку. Попросил написать мне, если поймают.
- Обязательно пришлю,- говорит.- Очень нам все это надоело.
И приехал я тогда домой в страшной тревоге. Что поделаешь - надо работать. А Черепахина уж нет - отправили в сумасшедший дом за буйство. Все меня искал и все стекла переколотил.
И сколько потом .ночей протомился я, потому что пришло такое, что ничего в жизни у меня не осталось. Наташа... А она совсем как чужая стала ко мне... Да и тот ее не пускал. И как раскидал кто и порастащил все в моей жизни. Единая отрада, что забудусь во сне. А какой сон! И во сне-то одно и одно... Все ждал, всю-то жизнь ждал - вот будет, вот будет... вот устроюсь... И дождался пустого места.
И уже через месяц пришел неизвестный человек и сказал на словах: