Поиск по творчеству и критике
Cлова начинающиеся на букву "У"

1. Пути небесные. Том II. XI. Псалмы

Входимость: 1. Размер: 8кб.

Часть текста: Мухомор переносил грибницу, капризничали грибы, но он добился. Ему удалась даже пересадка деликатесного гриба, похожего на торт, осыпанный миндалем и сахаром. Соус из этого гриба побивал шампиньоны и трюфели. Через канаву с валом, обсаженным густо елками, попали в яблонный сад. Приземистые, широкие, нежились в солнце яблони, лучшие из лучших: двенадцать сортов – из семисот, что водятся в России. Как и в «парке», на яблонях висели берестовые туески – кормушки. Многие птицы поумолкали, но тут слышался щебет и свист всякой пернатой мелочи. – Co-рок пудов! воскликнул Мухомор, – Всякого семени-зерна. Да они нам с лихвой отплачивают, чистят дерева во как! Всех этих мух окаянных, заразу эту… без них бы всему погибель!.. Он сорвал свой «гриб» и хлестнул по балахону в исступлении. – Берегитесь, страшитесь проклятых мух!.. – завопил он, выкатив в ужасе глаза. – Это чума, холера, гнусная нечисть окаянная… чтоб им издохнуть! черт их нам припустил!.. опыты изобретаю, замучили, окаянные!.. Уу-у, про-клять!.. на каждом волоске тифозная горячка… тыщи миллионов безвинных человеков пропадают от такого ничтожества!.. В газеты подавал, а те на смех: «Ставьте мухоловки!» Погубят они нас, страшные сны мне снятся… у-у, гнусы!.. На изможденном лице его был ужас, катился пот. Алеша катался по траве от хохота. Не выдержала и Даринька. Мухомор даже растерялся. – Голубчик, успокойтесь… – сказала она, – я тоже не люблю мух. В церкви молятся даже – избавить от гнуса. Всегда молятся. Если муха попадет в сосуд, его очищают молитвой,...

2. История любовная. Глава 38.

Входимость: 1. Размер: 14кб.

Часть текста: – казался совсем нестрашным, словно его не будет: какие теперь экзамены! Кухарка сказала, что у ней «руки отвалились», – какие теперь обеды! – и побежала на улицу толпиться. Гришка заявил важно, что он «главный свидетель, и теперь затаскают», и ходил при свистке и бляхе за околодочным и каким-то «казенным господином», не пускал и пускал в ворота того дома, а к обеду совсем шатался. Никто не ходил к обедне, а все – по окнам. Пашу загоняли за вестями. Говорили вполголоса, поглядывали туда и все крестились. Тетя Маша оправила лампадки. Пастухов дом казался проклятым местом, в котором уселся дьявол, – и радом с нами! Я его ясно видел: черно-зеленый, страшный, с козлиными ногами, с крылами, похожими на зонтик. Он жадно стоял над ними, над новой кроватью в розанах, и мерзко глядел на Маньку. Даже окошки дома смотрели грехом и смертью. Непрестанно кипели самовары, – уж и досталось Паше! Приходили гости за гостями, ужасались. Наползли незнакомые старушки, зашел дьякон, советовал пригласить иконы: – Духовная атмосфера, знаете!… От дьякона стало веселее. Зашел на минутку пристав и выпил водки. Сказал – не беспокойтесь! Его просили:...

3. Жестокая утрата

Входимость: 1. Размер: 7кб.

Часть текста: и плоть Ее. От великих и славных великой литературы русской с благоговением и восторгом принял он в сердце родину – всю ее: доброе и дурное, солнце и мглу ее. Все в ней познал, что открыло ему чудесное ее слово, великая ее литература. Познал – и принял, и полюбил, любовью большой и нежной, такой, как его душа. И стал достойным учеником великих, певцов их слова, стражем родной литературы, ее заветов. Россия… прекрасное слово русское!.. Жил он в его звучаньях, в его сверканьях, в его широте и глубине, в его высоте небесной. И сам – и сверкал, и пел. Россия – сверкала в мыслях. Россия – стучало сердце. Россия – Слово, Россия – ее литература. И вот, на перекрестке чужого города настигла его машина и убила. Убила в голову, полную мыслей-образов, полную русских образов – светлых даров России, и умертвила сердце. Слепая, жестокая судьба. Или – не слепая и не жестокая? Или пришла пора, пора подвести итоги, и судьба ставит знамение – конец? И выбрала жертвой Айхенвальда, любящего из любящих, совестливого и скромного, чуткого к слову-звуку, чуткого к слову-образу, богатого из богатых словом, честного ключаря сокровищ...

4. История любовная. Глава 48.

Входимость: 1. Размер: 16кб.

Часть текста: кукушка прокуковала – десять. Кукушка, березовая роща… – праздник!… Заглядывает Паша, новая, незабудковая Паша. Платье на ней шумит. Белое платье, в незабудках. – Паша, а я здоров! – весело кричу я. – Совсем не кружится… – Будете одеваться?… А то полежите… обедня нонче долгая. Грустная она сегодня. Да и все эти дни – какая-то… Словно что потеряла – и не найдет. – Слава Богу… вот вы и выздоровели. Будете жить, долго… Она ходит по комнате, что-то ищет. Поправила голубые занавески. Нагнулась к ландышам. – Хотите, на столик к вам?… Теперь – она почему-то не говорит мне «ты», не шепчет. Потому что я выздоровел?… А еще недавно шептала «милый» и целовала руки. Я чувствую – что-то с нею, случилось что-то. Ее я люблю больше всего на свете. Чисто ее люблю, духовно. Духовно – мне очень нравится. Вот: так и надо – любить, духовно. То есть, идеально?… – Тоничка… – говорит Паша и не смотрит – в окошко смотрит. – Помолиться хочу за вас… к Троице завтра пойду пешком… Ах, какие веселые березки!… Пойду, цветочки собирать буду, сплету веночек… Я вижу ее профиль, тонкий, с впалою щечкой, с заострившимся носиком… косит голубой глазок. – Ты хочешь исполнить обещание? Сколько я причинил хлопот… Помнишь, сказала тетя Маша?… – Глупости какие!… Я даже рада… пойду и пойду ходить, в деревне где заночую… хорошо-о!… А скучать станете без меня?… Она нагибается к ландышам, долго-долго… – Немножко буду скучать… – хочется подразнить ее. – Чуточку поскучаю. А ты?… Она отрывает лицо от ландышей, смотрит ко мне, идет… Я вижу ее глаза. Они печальны. Она тихо подходит, оглядывается на дверь, садится на край постели. – Ах, буду об вас скучать… – говорит она грустно, перебирая край одеяла в пальцах. – Привыкла я к вам,...

5. "Ентрыга"

Входимость: 1. Размер: 19кб.

Часть текста: от настоящего, но оно лезло настойчиво на глаза. Пройдешься по веранде, забудешься, завернешь к закутку, – и белый, высокий крест вдруг так и полоснет по сердцу: «Маша Хлебникова… злодейски убита штыком в сердце…» Это «хождение по кресту» сделалось для меня потребностью, навязчивою пыткой. Я спросил Пинько-ва, почему он не уберет креста. Он мрачно сказал: «так… память». А сам убегал на ферму и перестал отдыхать в закутке. С приходом немцев он опять принялся за свои краски, пробовал писать коров и Машу, по памяти и с этюдов, но ничего не вышло, и он оставил. Приходили из городка, просили уступить крест и давали мешок муки: трудно стало достать хороший дубовый крест, а в Ялте цены были невероятные. Пиньков отказывал, говорил: «нужен самому… за таком крест разве можно мешок муки… за него кровью надо!..» Торговавшие смущенно уходили. Когда пустое море начинало меня томить, я тоже уходил на ферму. Там было полное запустение. Окошки домика были выбиты, рамы вырваны, коровники растасканы, только золотая гора навоза курилась сонно. От стада коров-красавиц уцелела одна Хорошка, любимица покойной Маши. Пиньков теперь пас ее по балкам, а к ночи пригонял на дачу, где стерегли ее ярые овчарки. Держал ее Пиньков ради памяти, и для сироток: пятилетка Лялька и четырехгодовалый Степка воспитались на молоке, а время подошло скудное, – Хорошка всех и вывозила. Для присмотра за ребятишками Пиньков взял пожилую польку Юзефу Ивановну, застрявшую в городке, – в те дни фронт не установился, и выбраться в Польшу было трудно, – и она кормила нас пончиками и клецками, благо у хозяина было еще муки с избытком. Издали еще увидишь художника-пастуха в глубокой балке: сидит под шляпой-грибом, сутулый,...