• Приглашаем посетить наш сайт
    Мандельштам (mandelshtam.lit-info.ru)
  • Солнце мёртвых
    Земля стонет

    ЗЕМЛЯ СТОНЕТ

    Я никак не могу уснуть. Коснулся души Господь — и убогие стены тесны. Я хочу быть под небом — пусть не видно его за тучами. Ближе к Нему хочу… чуять в ветре Его дыхание, во тьме — Его свет увидеть.

    Черная ночь какая! Дождь перестал, тишина глухая; но не крепкая, покойная тишина, как в темные ночи летом, а тревожная, в ожидании… — вот-вот случится!.. Но что же случиться может?.. Я знаю, что после дождя может сорваться ветер, сорвется вдруг. А сейчас даже слышно капанье одиночных капель, и с глубокого низу доплескивает волною море, будто дышит. Слышу даже, как чешется у Вербы собака.

    Я тихо иду по саду, выглядываю звезды, вот-вот увижу, — чувствуются они за облаками. Пахнет сырой землей, горною мглою пахнет: сорвется ветер, чуется тугой воздух. Свежая хвоя кедра осыпает лицо дождем… Я затаиваю шаги… болью хватает меня за сердце… Вот он, жуткий, протяжный стон… тянется из далекой балки. И снова — тихо. И снова — тяжкий, глубокий вздох… — кто-то изнемогает в великой муке. Удушаемый вопль покинутого всеми…

    О нем все говорят в округе:

    — А по ночам-то теперь, в балках к морю… застонет-застонет так — у-у-у… у-х-х-х-х-х-х… А потом тяжело-о так, вздохнет — ааа…а! Сердце захолонет будто! Вроде как земля стонет. Недобитые это стонут, могилки просят… Ох, нехорошо это!..

    Я прислушиваюсь в глухой ночи. Тяжко идет из балок:

    …уууу… у…

    — потянется и уходит в землю. И еще, еще…

    …аааа… а… — замирающий вздох муки…

    Мертвой тоскою сжимает сердце. Не они ли это, брошенные в овраги, с пробитою головою, грудью… оголенные человеческие тела?.. Всюду они, лишенные погребения…

    Умом я знаю: это кричит тюлень, черноморский тюлень — «белуха». Знают его немногие рыбаки — выводится. И не любят слышать. Он подымает круглую голову из моря, глухою ночью, кладет на камень и стонет-стонет… Не любят его — боятся — черноморские рыбаки, и «рыба его боится».

    Умом я знаю… А сердцем… — тяжело его слышать человеку.

    — видно на звездном небе. Продуло тучи. Будет теперь дуть-рвать круглые сутки. Не кончит в сутки — ровно три дня дуть будет. А к третьему дню не кончит — на девять дней зарядит. Знают его татары.

    Слышно через порывы, как бьют в городке часы. Не остановились?.. Нет в городке часов: это церковный сторож. Последнее время выбивает редко. Что ему пришло в голову? Одиннадцать?..

    А может быть, и отнесло ветром. Полночь?

    Я смотрю в сторону городка. Ни искры, ни огонька, провал черный. А что такое у моря, выше?.. Пожар?! Черно-розовый столб поднялся!.. Пожар!.. Или обманывает темнота ночи, и это ближе, а не на пристани… Не у столяра ли Одарюка, на мазеровской даче… костер в саду?.. Шире и выше столб, языки пламени и черные клубы дыма! Пожар, пожар! Вышка на Красной Горке освещена, круглое окошко видно! Черная сеть миндальных садов сквозит, выскочил кипарис из тьмы, красной свечой качается… полыхает. В миндальных садах пожар?.. Черная крыша Одарюка вырезалась на пламени.

    Я бегу за ворота, на маленькую площадку, где кустики. Под моими ногами — даль. Ближние дома городка светятся розовым, и розовая свеча-минарет над ними, с ними… В море широкий отсвет костра-пожарища. Даже пристань выглянула из тьмы! Миндальные сады — как днем, сучья видны и огненные верхушки. Срывает пламя, швыряет в море. Разбушевался там ветер.

    — Пожар-то какой… Господи!.. Дахнова дача горит!..

    Голоса сзади, из темноты, — соседи. Яшка ковром накрылся. Няня, в лоскутном одеяле. С Вербиной горки доносит:

    — Матросы горят… ей-Богу!.. пункт ихний! Нет, Дахнова!

    Полянка, где мы стоим, вся розовая, от зарева.

    — Ба-тюшки… — вскрикивает няня. — Да это же Михайла Васильич горит!.. Он… он!.. Новая его дачка, из лучинок-то стряпал! По старому его дому вижу… глядите, дом-то!..

    — за его старым домом.

    Утихает. Кончилась, сгорела! Много ли ей надо, из лучинок?

    Должно быть, рухнула крыша: полыхнуло взрывом, и стало тускло.

    — Сбегай, Яша… узнай! — просит няня.

    — Ня-ня… — слышится болезненный голос барыни. — Где горит?

    — Да сараюшка на берегу. — Спите с Богом. Уж и погасло.

    — Иди, няня… детей-то перепугали…

    … Я знаю. Незачем мне идти. Сгорела дача старого доктора… Я же знаю. А может быть, только дача… Доктор переберется в свой старый дом… Мне уже все равно, все — пусто.

    Вызвездило от ветра. Млечный Путь передвинулся на Кастель — час ночи. А я все жду…

    Шаги, тяжело дышит кто-то, спешит… Это — Яша.

    — Ну?..

    — Капут! Сгорел доктор! И народу никого нет… Матрос там один, гоняет… которые набежали… Никто ничего не знает… и Михал Василича не видать… Говорят, сгорел будто… в пять минут все! А он еще накрепко припирался… кольями изнутри… Матрос говорит… снутри горело. У них с пункта видно… Обязательно, говорит, сгореть должен… Хозяин обязан у своего пожара ходить, а его не видали… все говорят! А может, куда забился?.. Все печь по ночам топил! А уж тут-то у него… не хватает. Ну, спать пойду. Слышите… опять он стонет?.. Настонал доктору-то…

    Да, стонет… или это ветер жестянками… Сгорел доктор. Ушел в огне. Сам себя сжег… или, быть может, несчастный случай?.. Теперь не страшно. Доктор сгорел, как сучок в печурке.

    Разделы сайта: