«Врешь, есть Бог…»
Никогда я не заводил записных книжек: не было терпенья-воли записывать. Думалось, – удержит память, чему надо удержаться. Теперь жалею: много пропало слов и мелочей. В этом рассказе какие-то «слова» уплыли, – лиц, пожалуй, «исторических».
Рассказывал мне Вересаев, автор «Записок врача», в Москве, летом 22 года. Рассказывал со слов шурина, Смидовича, видного большевика. Смидович только что был у Троцкого, в «Ильинском», былой резиденции вел. кн. Сергея Александровича. По Вересаеву, шурин возмущался происшедшим: «черт знает… престиж роняют, дурачье!»
Не помню точных слов Вересаева, а он делал «примечания». Говорил не только о сыне Троцкого, «выкинувшем штуку», но и о детях шурина: «ахают, какие вызревают „фрукты“… сами родители не сладят». Подробности о «фруктах» ускользнули из памяти: что-то совершенно дикое, в отношении к людям, к жизни… – «очень далекое от „идеалов“ папаши».
«Ильинского».
Сын Троцкого, мальчишка лет двенадцати, завел «потешных», как Петр. Разумеется, с одобрения отца. Все к услугам: верховые лошади, оружие, средства… – имперского масштаба. Без сверстников, хоть и подвластных, скучно. Мальчишки и девчонки с. Ильинского ходить к «барчуку» боялись, не как их отцы и матери, бывало, приходившие играть к детям вел. кн. Павла Александровича. Сдерживали и родители: «нечего вязаться с ними». Родителям, говорят, внушали: «к вам, дурачье, идут навстречу… теперь ра-венство!» Стали приманивать сластями. На сласти потянуло: набралось человек двадцать, мальчишек и девчонок. Троцкий-младший командовал: говорил, следуя примеру, «зажигательные речи», «объезжал фронт», ему отдавали честь. Троцкий-старший любовался. Ружейные приемы, маршировка, построенья, стрельба, атаки… – как полагается. Было и обучение «словесности».
На одном из уроков командир объявил, что – «никакого Бога нет». Это уже слыхали. Из церкви с. Ильинского уже были изъяты «ценности», но церковь еще не закрыли, народ молился, и ребят водили. Кой-кто отбился, по словам батюшки: после рассказа Вересаева я был в с. Ильинском.
А произошло вот что.
Командир объявил, что завтра он на опыте покажет, что – «Бога нет».
– «Завтра все приходите, увидите!»
Ребятишки ли испугались, или матери им заказали, но только на «опыт» пришло лишь человек пять.
– «А где же все?..»
– «Мамки не пустили… и боятся».
– «Дурачье!..»
«княжью пристань», на пруд. Велел садиться в «княжью лодку». Посажались. Велел грести на середину. Пруд большой, глубокий. Выплыли на середину, ждут, с опаской. Командир – бесстрашный. Поднял с сиденья крышку и вынул… икону Богородицы, – «великокняжескую», возможно: великая княгиня иконы почитала, много их было у нее в моленной: возможно, что во дворце некоторые иконы сохранились к водворенью Троцкого.
– «Что, струсили?!.. А я вам докажу: утоплю икону, – и ничего не будет! На деле убедитесь, есть ли Бог!..»
На глазах всех, притихших, сам обвязал икону сахарной бичевкой, натуго, а к концам привязал кирпич: обвязал крест-накрест, попробовал, крепко ли бичевка держится.
– «А теперь глядите… Раз, два, три… пали!» И – бух! – швырнул Икону в воду.
– «ахнули ребята»! Сидели, вероятно, – «ни жив, ни мертв». Может быть – наверное даже, – ждали: «как же Бог-то..?!…»
Расходились по воде круги…
«Что видали?!.. – крикнул командир, окидывая все победно. – Вот вам, дурачье, нагляднейший урок, что никакого…»
Но не докончил: вы-плыла Икона! Это удостоверил сам Смидович своему зятю, Вересаеву. Правда, удостоверил без смущенья:
– «Разумеется, кирпич сорвался или оборвался». Пусть так. А, на глазах ребят, Икона вы-плыла.
– «Врешь, с…!.. – с прибавкой буквы „с“: – Есть Бог!..»
И – командира… в ухо. Возревновал. Тот досмерти перепугался, смотрел на воду.
– «сияла в солнце». Так говорили ребятишки, – передавал священник. Командир все смотрел… Но все же осмелел, велел:
– «Греби к иконе!..»
… только не к «княжьей пристани», а к дальнему, откуда ко дворам поближе. Как ни взывал командир, – «к нам, черт!., к нам!..» – лодка плыла своей дорогой. Ребятишки повыскакивали еще до берега, помчались – кто куда.
На другой день «во дворце» узнали. Было следствие. Смидович при сем присутствовал. Троцкий был взбешен, обругал сына дураком. Про «ухо» будто бы сказал: «так дураку и надо… достиг обратного!»
принял вплавь, на середине пруда, матрос-порт-артурец, поведал батюшка, – отец возревновавшего мальчишки. Где та Икона – неизвестно.
– .
Париж