XXXI
У колыбели
– К Красным воротам! – велел он кучеру. – Зачем?.. а вот узнаешь.
– Опять сюрприз?..
– Ты сюрприз… бесценный!.. И всё – сюрприз!!..
«Эрмитажа», Дариньке вспомнилось Уютово, покой и тишина.
– Завтра все закупим, и скорей, с вечерним! – сказала она твердо, – мне дышать здесь нечем, пойми же!..
– Да, сегодня очень душно… – рассеянно сказал Виктор Алексеевич. – С вечерним?.. Сейчас самое важное…
Она взглянула на него с тревогой. У Красных ворот он велел кучеру остановиться.
– Пройдемся… – сказал он Дариньке.
– Торопиться надо, а ты… куда мы пойдем, что с тобой?..
– Мы пойдем… домой.
– Ви-ктор!.. – воскликнула она, но он молчал.
Новая Басманная в тот час была пуста. Особняки, с садами, с цветниками. На каменных воротах лежали львы. Виктор Алексеевич напевал: «Балконы, львы на воротах…» Они остановились перед сквозной решеткой, чугунной, из винограда, груш и яблок…
– Литое чудо! В морозы все это побелеет, в инее… станет совсем живое. Помню, в Замоскворечье, дом графа Сологуба… Перейдем, оттуда лучше.
– Нравится, царевна?.. – показал он на белый дом-дворец, в колоннах, за большой с елями лужайкой.
– Старинный… такие я видала… – сказала Даринька, – водила тетя, говорила – «графский». Хочешь купить?.. у нас же есть, Уютово…
– Не продадут. Дом этот заповедный, крепкий… по Высочайшему указу. Купцы миллион бы дали. Нравится тебе?.. Это – колыбель твоя, ты родилась здесь.
– Здесь?!.. – произнесла она недоуменно.
– Под этими елями играла… Видишь, в глубине, такая же решетка… там большой пруд и парк… купальни были… там тебя купали!.. плавали лебеди…
– Лебеди?.. – повторила она, во сне.
– Жаль, закрыто. Старый дворник ушел на богомолье, ключи у соседского, но он не смеет никого пускать. Ну, в другой раз увидишь.
Даринька смотрела на темные в колоннах окна. Родилась здесь?.. Этого она не понимала.
– Ты спокойна, это хорошо.
– Но я не понимаю… ничего не помню… – шептала она растерянно.
– Как ты можешь помнить, отсюда унесли тебя малюткой… два года тебе было.
– Чей же это дом?..
– Твоего отца. Был. Узнаешь все. Теперь, недалеко отсюда, в богадельню…
– В богадельню… зачем?..
– Нет, в богадельню после, а сейчас… Ну вот, плачешь… Все так чудесно!..
Она смотрела за решетку и плакала.
– Я тебе все сказала… ничего не утаила, что… незаконная… всегда за него молюсь… – шептала она, глотая слезы, – если бы он был… хороший!
– Он был хороший, знаю точно. Благородный, добрый…
– Да?!.. хороший?!..
– Твой отец был чистый, и это тебе скажут, кто его знал.
– Чи-стый?!.. – воскликнула она, сложила перед собой руки и поглядела в небо.
– Если бы не злой случай, твоя мать была бы его женой и ты была бы тогда законная. Это точно. Пойдем…
Она стояла, глядела за решетку. Он повторил: «Пойдем». Вернулись к оставленной коляске. Виктор Алексеевич велел: «В Елохово!» Коляска покатила той же улицей. Сошли у церкви.
– Это Богоявления в Елохове. Здесь тебя крестили.
– богатый, аристократический приход. Иконы в самоцветах, в винограде золоченом иконостас, тяжелые паникадила…
Даринька взяла свечки, пошла ко храмовому образу, под сенью, стала на колени. Предтеча, в коже, воздевал руки над Христом во Иордане.
В «записке к ближним» Дарья Ивановна писала:
«…Были в храме Богоявления в Елохове, где меня крестили. Не знаменательно ли: моя церковь – Богоявления Господня?!.. В канун Богоявления Господня послано мне было вразумление, когда я, грешная вся, в наваждении соблазна, пролила крещенскую воду. В ночи на Богоявление даровано мне было знамение сна крестного. В утро праздника воспела я в светлом сердце песнь дня того: „Море виде и побеже, Иордан возвратися вспять“. Вспомнила тогда все в родимом храме, и свет, и трепет. И воспарил дух мой».
открыла помятую оловянную купель и сказала, что купель старинная, до француза была, батюшка по рухлядным книгам знает. Спросила Дариньку:
– Вас, барышня, тут крестили, у нашего Богоявления? Ну, в самой этой, другой и нет. В самую эту и кунали. А теперь вон красавицы какие! Проживаете уже не здесь теперь?
– Нет, далеко… за Тулу.
Она опустилась перед купелью на колени и приложилась к закраинке. Дали просвирне рубль, и та все кланялась им, пока не отъехала коляска.