LIV
Пути в небе
Было к полуночи, но не собирались уезжать: уютно чувствовалось всем, легко, свободно. Молчаливый Кузюмов оживился. На ужин не остался, – в угловой накрывали холодный ужин. Благодарил за чудесный вечер. «И… трудный», – сказал он, прощаясь с Даринькой. Уехал под музыку и бенгальские огни.
Говорили, как Кузюмов переменился, совсем другой… Все были в легком опьянении. Караваев играл «лунную сонату». Надя увела Дариньку на веранду.
– Он неузнаваем… так перемениться!..
– Может быть… ошибались в нем?.. – сказала Даринька, вспомнив, что сказал в Москве Кузюмов, как лгут о нем.
И еще вспомнила, как тетя Оля ездила в Оптину, и батюшка Амвросий сказал на ее тревогу, что Кузюмов может покончить с жизнью, если она ему откажет: «И без нас с тобой спасется… придет часок». Вспомнив это, и как сличали портрет с нею, она поняла, что хотел выразить Кузюмов словами «и… трудный». Не было в ней ни смущенья, ни тревоги, а грусть и жалость.
Закусывали у стола, будто на станции… – «на Тулу… второй звонок!..» Пили за дорогих хозяев. Сковородка пробила глухой час ночи. Давно прокричали первые петухи. Пора и ко дворам.
Кто-то крикнул с веранды:
– Глядите!.. в небе что-о!..
Высыпали на темную веранду.
В небе, к селу Покров, вспыхивали падающие звезды, чертили линии, кривые. Казалось, взлетали далекие ракеты. Зрелище было необычное, хотя каждый видал не раз падающие звезды: это был «звездный ливень». Звезды чертили огненные свои пути. Пути пересекались, гасли. Иные взвивались до зенита, иные скользили низко.
– Виктор Алексеевич, вы ведь и астроном… что это, научно точно, – «падающие звезды»?.. – спросил кто-то.
Виктор Алексеевич сказал:
– Только гипотезы… точно неизвестно. Может быть, пыль миров угасших. Это лишь кажется, что все являются из одного угла: они из беспредельности…
– В конце июля… сегодня как раз 30-е… их путь скрещивается с земной дорогой, в созвездии Персея… вон, к Покрову!..
Кто-то спросил:
– Пути их постоянны?
Виктор Алексеевич не мог сказать: тысячелетия, в одну и ту же пору, из той же части неба… – «видимо, постоянны, по установленным законам…»
– А кто установил им пути?.. – спросила в темноте Даринька.
– Этим астрономия не задается. На это наука не дает ответа. Никогда не даст. Это – за пределами науки, область не знания, а – ?..
– Почему же «никогда»?!.. – кто-то возразил, – принципиально наука беспредельна!..
– Относительно. Наука – мера. Можно ли безмерность… мерой?!.. – как бы спросил себя Виктор Алексеевич. – Тут… – он махнул в пространство, – другое надо… я не знаю!..
Это «я не знаю» вышло у него резко, раздраженно.
– Мысль бессильна… постичь Безмерное!..
Молчали.
– Надо быть смелым: разум бес-си-лен пред Безмерным! – воскликнул Виктор Алексеевич. – Надо… верой?.. Лишь она как-то постигает Абсолютное. Другого нет…
И почувствовал, как Даринька схватила его руку и прильнула. Этого никто не видел.
Тихо было. Звездный ливень лился. Бесшумно, непреложно тянулись огненные нити неведомых путей, к земле и в небо, скрещивались, гасли.
– Но в этом маленьком, – вспоминал Виктор Алексеевич, – для нас обоих было столь большое, что спустя столько лет я еще слышу этот потрясенный голос.
– Премудрость!.. глубина!!. – крикнуло из цветника, из тьмы.
– Это наш Дормидонт, садовник!.. – вскрикнула Даринька.
– Посиди, я принесу тебе. Было суматошно эти дни.
Виктор Алексеевич остался на веранде. Смотрел на падавшие звезды. Усиливался «ливень». Все рождались из созвездия Персея, в той стороне, где теперь спало село Покров.
Вторые петухи запели. Начали в Зазушье, гнездовские, Потом перекатилось к Покрову. А вот – уютовские, громче.
Виктор Алексеевич смотрел, прислушиваясь к крикам петухов. Вспоминал мартовскую ночь, когда перед его душевным взором дрогнуло все небо, вспыхнуло космическим пожаром, сожгло рассудок… и он почувствовал Ярко вспомнил, как там, в не постижимой мыслью глубине, увидел тихий, постный какой-то огонечек, чуточный проколик, булавочную точку света… о, какая даль!.. – и, в микромиг, ему открылось – не умом, а чем-то… сердцем?.. – «надо та-ам?.. за этим, беспредельным… искать Начало?!.. где – Но там – все тоже, тоже, как это разломившееся небо!.. дальше нельзя, закрыто Тайной».
Теперь это «закрыто Тайной» он принимал спокойно. Смотрел и думал: «…из созвездия Персея, где Покров… все вместе, – одно, равно перед Безмерным… Покров с Персеем, петухи, отмеривают время… надо так?…»
Той же ночью записал в дневник, влил в меру:
«В ночь на 31 июля, 1877. Уютово, Звездный ливень».
– Вот, Витя… от меня, тебе.
Витя… Это слышал он в первый раз: другую ласку, ближе.
– Это… что?.. – спросил он, принимая в темноте.
– Евангелие. Лучше не могу тебе. Тут – всё.
– Всё… – повторил он.
– Всё.
«путь восхождения», в радостях и томленьях бытия земного.
Март 1944 – январь 1947
Париж