XI
Псалмы
На песчаной плешине рос белый донник, пестрела иван-да-марья, стлалась мать-мачеха. Рубчатый жесткий хвощ красовался ярусными своими перемычками, путался по ногам черничник и брусничник… – постная, жесткая плешина. Чернозем здесь, но на эту плешину свезли песку, для этих пустынножителей.
Пошли перелески, рощицы. Тут водятся грибы, от белых и до груздя. Мухомор переносил грибницу, капризничали грибы, но он добился. Ему удалась даже пересадка деликатесного гриба, похожего на торт, осыпанный миндалем и сахаром. Соус из этого гриба побивал шампиньоны и трюфели.
– из семисот, что водятся в России. Как и в «парке», на яблонях висели берестовые туески – кормушки. Многие птицы поумолкали, но тут слышался щебет и свист всякой пернатой мелочи.
– Co-рок пудов! воскликнул Мухомор, – Всякого семени-зерна. Да они нам с лихвой отплачивают, чистят дерева во как! Всех этих мух окаянных, заразу эту… без них бы всему погибель!..
Он сорвал свой «гриб» и хлестнул по балахону в исступлении.
– Берегитесь, страшитесь проклятых мух!.. – завопил он, выкатив в ужасе глаза. – Это чума, холера, гнусная нечисть окаянная… чтоб им издохнуть! черт их нам припустил!.. опыты изобретаю, замучили, окаянные!.. Уу-у, про-клять!.. на каждом волоске тифозная горячка… тыщи миллионов безвинных человеков пропадают от такого ничтожества!.. В газеты подавал, а те на смех: «Ставьте мухоловки!» Погубят они нас, страшные сны мне снятся… у-у, гнусы!..
– Голубчик, успокойтесь… – сказала она, – я тоже не люблю мух. В церкви молятся даже – избавить от гнуса. Всегда молятся. Если муха попадет в сосуд, его очищают молитвой, такая молитва есть… окропляют святой водой.
– Молитва?.. есть молитва?!.. – воскликнул Мухомор. – От мух?!.. Эт-то вот замечательно. Не знал… Значит, и в церкви опасаются?..
– Да обо всем молятся! Вода осквернилась чем, овечка ли родилась, новое жилище построили, первые плоды вкушают… все освящается молитвой, на все призывается Божие благословение. Вот новую вы яблоньку посадили… – всегда православные молятся, хоть в сердце. Как это хорошо, памятуют о Господе, все сотворшем… и человека, и яблоньку. Ведь все на радость человекам, и Церковь разделяет со всеми эту радость и молится о всех и за вся…
– Как вы говорите… – сказал он тихо.
– Не знал!.. – крикнул Мухомор, осматриваясь растерянно. – Не знал! Ведь это… самая фи…лозо-фическая правда! За всех и про все!
– «О всех и за вся». Разве вы не слыхали? Каждый день, в обедню, во всех храмах… возносят молитву – песнь – «о всех и за вся»: «Тебе поем, Тебе благословим, Тебе благодарим, Господи…»
– Не знал, не слыхал! И никто мне про это не сказал, из самых даже мудрых ученых!.. Это я запишу… такая мысль высокая!.. – шарил он тетрадку в балахоне. – Чего вы мне, барыня, сказали!.. Будто и во мне… я свои молитвы сочинял, как вот сюда дойдет… – и он уныло махнул рукой.
– Зачем же сочинять, все же есть!.. – воскликнула Даринька. – Молитвы… Ах, какие молитвы есть… не знаете вы. Вы, бедный, ничего не знаете. У нас в Страстном… – она остановилась и, тряхнув головой, будто решила что-то, мешавшее, сказала: – Я раньше в монастыре была, белицей… Там была очень ученая монахиня, знатного рода, матушка Мелитина. Она училась на ученых курсах и все знала. Все травки, все цветочки знала… и была святой красоты! Белицы говорили, что ее жених был убит на войне и она ушла в монастырь. Она часто звала меня, баловала, учила на фисгармонии… Чудесно она играла на фисгармонии!.. В покоях у ней было много книг, и несвященные были даже, и мне давала читать, хорошие, чистые… и где самые возвышенные молитвы. Ах, какие молитвы есть!.. И говорила, что самые духовные молитвы написали славопевцы, псалмопевцы… помню, говорила – «как знаменитый Пушкин». И вот, даино, один знаменитый псалмопевец… злой царь велел отсечь ему руку, а рука приросла, звали его Иоанн Дамаскин. Его молитвы и теперь поются в церкви…
– Не знал! – воскликнул Мухомор. – Поэт Пушкин молитвы сочинял?! И все древние сочинители… то-же?.. И никто мне… вы первая мне открыли. Вот не знал, и никто мне… Спать в шалаше по ночам не мог… все хотел выразить из себя, как хорошо!.. яблоньки цветут, а там звезды мигают… и петь хочется, и плакать, до чего хорошо!..
– Это вам молиться хочется! как сказано – «от избытка сердца уста глаголят». И звезды поют, и моря, и горы поют, и бездны отзываются… все славят Того, Кто сотворил все. Об этом поется в зачале всенощного бдения: «Вся премудростию сотворил еси…» Вы читали Псалмы?
– Псалмы?.. какие псалмы? – спросил Мухомор. – Там про это?..
– Там про все! Там «бездна духовная», матушка Мелитина говорила. «Дарочка… – говорила, – только сердцем можно познать Господа. Молитва, песнопения, духовная музыка умягчают душу и открывают пути к Нему».
– Ах, как вы говорите… это ангел поет, ангел!.. – возопил Мухомор. – Сколько мне духу придаете!.. как все проникнуто!.. А там самые ученые мне не говорили, в Петровской академии!.. почему это, а?!..
– Это вы поставили чудесные колокольчики? я никогда таких не видала.
– Глоксинии? Покойная Ольга Константиновна обожала их. В полной силе теперь, я их и выставил. Вам нравятся?..
– Это же райские цветы! Будто они поют… дремлют и тихо-тихо позванивают, будто… я слышала…
– Слышали?..
– Сердцем слышала. Вы чувствовали когда, как цветы… шепчутся будто когда очень тихо?.. будто это тишина поет… будто она живая?..
– Яблони когда цветут! – воскликнул Мухомор. – Уж спят все, а еще заря, все птички спят… тишина-а… И вот, слышу раз, цвет-то яблонный, молочко розовое… чу-уть будто поигрывает, шелесток такой, чу-уть с подзвоном! Прямо обомлел. Живое будто свой голос подает… во мне-то, слышу, поет!.. Сказал доктору Ловцову, а он мне – «в ухе у тебя звенело». Я ему сказал: я знаю, когда в ухе, а это внутри!..
– Когда большая радость… радость это поет. Я слышала сегодня утром на овсяном поле. Жаворонки пели, и будто овсы… тоже пели. Пришла, и колокольчики ваши… играют, слышу…