XXXVI
Побеждающая
От Крынкина открывалась вся Москва: трактир стоял на краю обрыва. После обеда прошли в березовую рощу. День был будний, гулявших не встречалось. Тишина рощи напомнила Дариньке Уютово.
– Столько там дела, о многом подумать надо…
– О чем тебе думать!.. – сказал Виктор Алексеевич.
– Как – о чем?.. Сколько ты говорил про жизнь – надо решить, обдумать. И мне надо.
Он согласился, дивясь, как она помудрела, какие у ней теперь новые, думающие глаза.
Они услыхали в глубине рощи протяжный, резкий выкрик и за ним чистые переливы, будто флейта.
– Иволга… – сказала Даринька, – будто водичка переливается. Еще с богомолий помню, иволга дольше всех поет, последнюю песенку допевает лету…
– Да… – вспомнил он, – какое «одно слово» священника?..
– Я это и раньше знала, но никогда так не разумела. Нельзя убиваться, что могилка чуть не пропала, у Господа ничего не пропадает, все вечно, есть! Даже прах, персть… все в призоре у Господа. Для земных глаз пропадает, а у Бога ничего не забыто. Как это верно! Даже я все храню в себе, что видела, все живое во мне!.. Помню, маленькая совсем была, увидала в садике первые грибки-шампиньоны… и вот сейчас их вижу, даже соринки вижу… А для Господа все живет, для Него нет ни дней, ни годов, а все – И в Писании есть… «Времени уже не будет, и тогда все откроется».
– Как ты душевно выросла! – сказал он.
– Господь всегда в творении, в промышлении обо всем, что для нас пропадает… – до пылинки, до огонечка в темном, далеком поле… «до одинокаго огонечка, который угасает в темном поле…» – говорил батюшка.
– У него умер единственный сын, погас его «огонечек»… – сказал Виктор Алексеевич.
– Вот почему… про огонечек… Еще сказал… «скорбями себя томите, а надо отойти от себя и пойти к другим». Я знала это. Но надо это всем сердцем. И еще сказал… – «пойдите к другим, пожалейте других, и ваши скорби сольются с ихними и обратятся даже в радость, что облегчили других. Вдумайтесь в слова Христа: „да отвержется себе“, и вам раскроется смысл Его слова» «иго Мое благо, и бремя Мое легко». Так никто еще мне не говорил. И спросил, есть ли у меня дети…
Они услыхали шорох над собой и детский голосок: «Возьми на лучки..!» – и тут же притворно-строгий окрик; «махонький ты… „на лучки“! жених скоро, а все… у-у, сладкий ты мой…» И они услыхали чмоканье.
Из березняка за ними вышла молодая баба с мальчиком на руках. Баба была веселая, пригожая, мальчик – здоровенький. Баба ему сказала: «Посмеются господа на нашего Гаврилку… скоро парень уж, а все – „на лучки…“!» Даринька дала мальчику конфетку, залюбовалась им.
– В отца, широконькой… Тятеньке насбирали, в сметанке сейчас пожарим.
– у Крынкина ничего не ела, – не продаст ли немножко? Баба от денег отказалась, отсыпала ворошок и присоветовала обочинкой пройти, грибов много, к войне. Когда она ушла, Виктор Алексеевич спросил:
– Говорила, – про детей батюшка спросил?..
– Да. Сказал, что брак без детей… нету в нем чистоты…
– Белый нашла!.. смотри, как стоит, найдешь?.. Он подошел и по ее взгляду нашел белый.
– Да, он глубокое высказал… о страдании… – сказал Виктор Алексеевич. – Это и психологически совершенно верно: раствориться в других…
– Сердцем надо это принять… – сказала она, и он увидал, как она тревожно-пытливо смотрит.
– Научи же меня!.. – воскликнул невольно он. – Ты понимаешь больше, чем сказала… ты можешь сердцем, а я…
– Я не умею научить… – и на лице ее выразилась растерянность. – У тебя есть сердце, ты много знаешь… и поймешь все, что во мне… больше!..
Он увидал новое в ней, – оживленность мыслью в глазах, будто она в полете, в чем-то… Взял ее руку и прикрыл ею себе глаза.
– С тобой я все пойму!.. – шептал он, слыша, как ее пальцы ласкают его глаза. И почему-то вспомнил сказанное отцом Варнавой: «Побеждающая». – Ах, какая сила в тебе!..
Был вечер, когда они вышли на дорогу и сели на бугорке, откуда открывался вид на Москву. За рекой огненно садилось солнце: пламенная была Москва, пламенная была река. Пламенела глинистая дорога по обрыву. Под розовыми березами стояла их коляска.
– Румяные березы, праздничные… – сказала Даринька. В светлом порыве, она посмотрела в небо.
– Хорошо, что поехали сегодня… мне теперь так легко!.. – говорила она небу, ему, себе.