• Приглашаем посетить наш сайт
    Толстой А.Н. (tolstoy-a-n.lit-info.ru)
  • Неупиваемая чаша. Глава 7.

    Вступление
    Глава: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11
    12 13 14 15 16 17 18
    Примечания

    VII

    Четыре года прошло, и были эти четыре года как сон светлый: затерялась в нем далекая Ляпуновка.

    Снились - были новая земля и новое небо. А светлее всего была давшаяся нежданно воля: иди, куда манит глаз.

    Море видел Илья - синее земное око, горы - земную грудь, и всесветный город, который называют: Вечный. Новых людей увидел и полюбил Илья. Чужие были они - и близкие. Радостным, несказанным раскинулся перед ним мир божий - простор бескрайний. И новые над ним звезды. И цветы, и деревья - все было новое. И новое надо всем солнце.

    Чужое было, незнаемое - и свое: прилепилась к нему душа. Даже и своего Арефия снова нашел Илья, седенького, быстрого, с такими же розовыми скульцами и глазами-лучиками. Только свой Арефий хлопал себя по бедрам и восклицал распевом:

    - Да го-лубь ты мо-ой!

    А этот хватал за плечо и вскрикивал:

    - Браво, руски Иля!

    Взлет души и взмах ее вольных крыльев познал Илья и неиспиваемую сладость жизни. Изливалась она, играла:

    и в свете нового солнца, и в сладостных звуках церковного органа, и в белых лилиях, и в неслыханном перезвоне колоколов. Переливалась в его глаза со стен соборов, с белых гробниц, с бесценных полотен сокровищниц. Новые имена узнал и полюбил Илья: Леонардо и Микеланджело;

    Тициана и Рубенса; Рафаэля и Тинторетто... Камни старые узнал и полюбил Илья, и приросли они к его молодому сердцу.

    Год учился он в городе Дрездене, у русского рисовальщика Ивана Михайловича.

    Непонятно было Илье тогда: вольный был человек Иван Михайлович и сильно скучал по родине, а ехать не мог. Обласкал его этот человек, как родного, говорил часто:

    - Помни, Илья: народ породил тебя - народу и послужить должен. Сердце свое слушай.

    Не понимал Илья, как народу послужить может. А потом понял: послужить работой.

    Прошел год. Сказал Илье рисовальщик:

    - Больше тебе от меня нечего взять, Илья. Велико твое дарование, а сердце твое лежит к духовному. Так и напишу владетелю твоему. А совет мой тебе такой: наплюй на своего владетеля, стань вольным.

    Тогда сказал ему Илья, удивленный:

    - Если я уйду тайно от барина, как могу я воротиться на родину и послужить своему народу? Скитаться мне тогда, как бродяге. Я на дело повезен барином: обучусь - распишу церковь. Вот и послужу родному месту.

    Определил его тогда барин в живописную мастерскую в городе Риме, к ватиканскому мастеру Терминелли. Работал у него Илья три года.

    Был он красивый юноша и нежный сердцем и все товарищи полюбили его. Были они парни веселые и не любили сидеть на месте. Прозвали они Илью - фанчулла, что значит по-русски - девочка, и насильно водили его в трактиры и на танцы, где собирались красивые черноглазые девушки. Но не пил Илья красного вина и не провожал девушек. Дивились на него товарищи, а девушки обижались. Только одна из них, продававшая цветы у собора, тихая, маленькая Люческа, была по сердцу, но не посмел Илья сказать ей. Но однажды попросил ее посидеть минутку и угольком нанес на бумагу. Посмеялись над ним товарищи:

    Спрашивали Илью:

    -Кто ты, Илья? И кто у тебя отец в твоей холодной России?

    Стыдно было Илье сказать правду, и он говорил глухо:

    - Мой отец маляр, служит у барина.

    И еще стыднее было ему, что говорит неправду. А они были все вольные и загадывали, как будут устраивать жизнь свою. Спрашивали Илью:

    -А ты, Илья... в Россию свою поедешь?

    Он говорил глухо:

    - Да, в Россию.

    На третьем году написал Илья церковную картину, по заказу от господина кардинала. Хлопнул его по плечу Терминелли, сказал:

    - Это святая Цецилия не хуже Ватиканской! Она лучше, Илья! Она - святая. Нет, ты не раб, Илья!

    Поник головой Илья: стало ему от того слова больно. Понял его старый Терминелли, затрепал по плечу, заторопился:

    - Я хотел сказать, что ты не берешь от других... Ты - сам!

    А потом видел Илья, как отсылали картину кардиналу, а в правом уголку стояла черная подпись: Терминелли.

    К концу третьего года стал Терминелли давать Илье выгодную работу: расписывать потолки и стены на подгородних виллах. Триста лир заработал он у виноторговца за одну неделю и еще двести у мясника, которому написал Мадонну. Горячо хвалили его работу. И сказал Терминелли:

    - Ты - готовый. Теперь можешь ставить на работе свое имя. Не езди, Илья, в Россию. Там дикари, они ничего не понимают.

    Сказал Илья:

    - Потому я и хочу ехать. Сказал удивленный Терминелли:

    - Здесь ты будешь богатый, а там тебя могут убить кнутом, как раба!

    Тогда посмотрел Илья на Терминелли и сказал с сердцем:

    - Да, могут. Но там, если я напишу святую Цецилию, будут радоваться, и рука не подымется на меня с кнутом. А на работе будет стоять мое имя - Илья Шаронов.

    Понял Терминелли и устыдился. Дал Илье пятьсот лир, но Илья не взял.

    - Вот ты раб, а гордый. Трудно тебе будет у твоего господина. Оставайся, я дам тебе самую большую плату.

    Но не хотел никакой платы Илья: томила его тоска по родному.

    Все радостное и светлое было в теплом краю, где он жил. Грубого слова, ни окрика не услыхал он за эти три года. Ни одной слезы не видал и думал - счастливая сторона какая. Песен веселых много послушал он: пели на улицах, и на площадях, и на деревенских дорогах, и по садам, и в полях. Везде пели. А были дни праздников - тогда и пели, и кидались цветами. А за крестным ходом - видел Илья не раз - выпускали голубей чистых и жгли огни с выстрелами:

    радовались.

    Но еще больше тянула душа на родину.

    Многое множество цветов было кругом - белые и розовые сады видел Илья весною: и лилии белые, тихие цветы мучеников, и маленькие фиалки, и душистая белая акация, миндаль и персик, пахучие, сладкие цветы апельсинных и лимонных деревьев, и еще многое множество роз всякого цвета.

    Но весной до тоски тянула душа на родину.

    Помнил Илья тихие яблочные сады по весне, милую калину, как снегом заметанные черемухи и убранные ягодами раскидистые рябины. Помнил синие колокольчики на лесных полянах, восковые свечки ладанной любки, малиновые глазки-звездочки липкой смолянки и пушистые георгины, которыми убирают Животворящий Крест. И снеговые сугробы помнил, вьюжные пути и ледяные навесы в соснах. Помнил гул осенних лесов, визг и скрип санный в полях и звонкий и гулкий, как колокол, голос мороза в бревнах. Весенние грозы в светлых полях и ласковую. милую с детства радугу.

    Бедную церковь видел Илья за тысячи верст, и не манили его богатые, в небо тянувшиеся соборы. Закутку в церкви своей помнил Илья, побитую жестяную купель и выцелованные понизу дощатые иконы в полинялых лентах. Сумрачные лица смотрели за тысячи верст, лохматые головы не уходили из памяти. Ночью просыпался Илья после родного сна и тосковал в одиноких думах.

    Два письма получил он от барина: требовал барин на работу. Тогда заколебался Илья: новая душа у него теперь, не сможет терпеть, что терпел и что терпят другие, темные. Откладывал день отъезда. Да еще раз позвал его старый Терминелли и смутил богатой работой: звал его на княжескую виллу, работать в паре.

    Сказал строго:

    - Ты, Илья, человек неблагодарный. Твою работу будет видеть король Неаполитанский! Ты сумасшедший парень, русский Илья! Я положу тебе тысячу лир в месяц! Подумай. Придет время, и я даю тебе слово: будешь писать портрет самого святейшего отца папы!.. Честь эта выпадает редко.

    Смутилась душа Ильи, и сказал он:

    - Дайте подумаю.

    Тут случилось: сон увидал Илья.

    прошел в собор - и не стало народу. И увидел Илья с трепетом голые стены с осыпающейся на глазах известкой, кучи мусора на земле и гнезда икон - мерзость и запустение. Заплакал Илья и сказал в горе: "Господи, кто же это?" Но не получил ответа. Тогда поднял он лицо свое к богу Саваофу и увидал на зыбкой дощечке незнаемого старца с кистью. Спросил его: "Кто так надругался над святыней?" Сказал старец: "Иди, Илья! Не надругался никто, а новую роспись делаем, по слову господню". Тогда подумал Илья, что надо взять кисти и палитру и сказать, что надо Арефия на работу, а то мало... И запел радостно: "Красуйся, ликуй и радуйся!.."

    И проснулся. Слышал, просыпаясь, как пел со слезами. И мокры были глаза его. Сказал твердо: домой поеду, было это мне вразумление.

    И отказался от почетной работы.

    А вечером пошел в маленькую старенькую церковку, на окраине, у мутного Тибра: чем-то она была похожа на его родную церковь. Часто выстаивал он там вечерню и любовался на стенное писание: "Последнее Воскресение". Стоял перед богоматерью в нише, тоскующий и смятенный, и вопрошал: надо ли ему ехать? И услыхал восклицание:

    "Pax vobiscum!"

    И укрепился.

    Вступление
    Глава: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11
    12 13 14 15 16 17 18
    Примечания
    Разделы сайта: