|
XXVIII
Кажется, было в пятницу. Я шел в гимназию и неожиданно увидал ее. Она подкатила на извозчике, спрыгнула с саквояжем и стала расплачиваться. Я схватился за козырек, но она не заметила, должно быть. Она говорила со студентом! Я в смущении почесал над ухом, стараясь казаться равнодушным. Студент – это был тот самый! – сделал рукой ей так, словно посылал поцелуй, и ткнул извозчика. Извозчик завертел кнутиком и, откинувшись на студента, – должно быть, он был пьяный, – взмахнул вожжами. Пролетка поскакала боком. Откинулся и студент, словно и он был пьяный, и они поскакали дальше. Я проводил дорогой образ за дверь парадного, захлопнувшегося, как гробовая крышка.
Эта встреча меня смутила. Значит, она уезжала со студентом? А может быть, встретил на вокзале и проводил? Возможно, что и студент был на практике, он же медик, и они распрощались, как коллеги. Она же с саквояжем!… Суббота, воскресенье… понедельник… Ответ во вторник… А завтра первый экзамен, латинское экстемпорале!…
Ученья не было: нас только распустили. Женька явился франтом, в воротничке. Домой возвращались вместе. Он шагал «по-полковничьи», не сгибая ног, и все поднимал плечи. Что-то его взбодрило. Всю дорогу гудел ужасно:
Трубят голубые гуса-рры…
И едут из гор-рода вон…
Прощаясь, он не удержался.
– Mo-жжете!… – проговорил он глухо, – свиданье!… Нюхай!… – ткнул он мне в нос конвертик. – «Кики-рики, кики-рики! я аллигатор Соляной Реки!» – гаркнул он на всю улицу любимейший «клич победы» из Купера.
У меня завертелись мушки. Ее письмо!…
– Мо-жете прро-читать!…
Лиловый конвертик, с маркой, показался мне необыкновенным, страшным.
– А как па…хнет!… – проговорил он восторженно, не выпуская письма. – Письма любимой женщины всегда пахнут очаровательно!… – тыкал он мне конвертиком.
Пахло «ароматами Востока»!
– Ммааа… запах страсти… действует опьяняюще, – в упоении шептал он, потягивая носом. – Даже руки…! По духам можно узнать характер любимой женщины, есть книга-Один мудрец сказал: «Скажи мне, какие духи она употребляет, – и я тебе скажу, кто ты!» Одуряющий аромат показывает страстную натуру!…
Я вспомнил «одуряющие пары Пифии», но было не до смеха.
– Что же она пишет?…
– Нет, в руки не дается!… Мо-жете!… И я увидал знакомый почерк.
– Нет, я сам… а вы можете любоваться! И он прочитал басом, как диакон:
– «Господин поклонник!…»
– Как?!. «полковник»?! – крикнул я в изумлении.
– «Поклонник»! Слушай ухом, а не брюхом.
– А мне показалось, что «полковник»!…
Я заглядывал через его руку и проверял. – Три ошибки! – вырвалось у меня с обиды. – «П-и-чально» в «воскресенье» – через «ять» и… после «не скрою» нет запятой перед «как»!
– Ну, мало ли… описки! А… от волнения?! От волнения?… Это было вполне возможно.
– Она все скажет! – проговорил он восторженно.
– Пойдешь?… – спросил я с болью.
– Рубикон перейден!… Жутковато, но раз ищет приключений, идет навстречу… лови момент! – выпятил он кадык и крякнул. – Македонов говорит… раз пишет прямо – «вы этого хотите», – тут-то и хватай под жабры!
– Но это подло! – воскликнул я. – Так смотреть на женщину, которая доверчиво… Это подло, унижать личность другого человека!… Ты подумай…
– Видишь, что… – нерешительно сказал он, – я люблю ее и готов… даже на брак! Впервые в моей жизни так близко… гм!… женщина стоит на моей дороге, гм!… играет в моей жизни такую роль… Если она готова разделить со мной все испытания судьбы, при моей некоторой необеспеченности… Но она зарабатывает, а я через два года офицером…
– Но ты же ломаешь свою карьеру?!. – воскликнул я. – Пойдут дети!… Ты это взвесил?… А если война?…
– Она пойдет в сестры милосердия! В чувствах не рассуждают. Да я вовсе и не желаю брака!… Если она свободно смотрит… Пожалуй, побриться надо, что-то на щеках шероховато…
Он погладил щеки и над губой. Но и над губой не синело, хоть он и натирался редькой.
– Просыплюсь если, не оставят на третий год?… Ну, плевать! – и он хватил по тумбе ранцем. – У тебя полтинника не найдется?…
У меня и двугривенного-то не находилось. Он хорошо знал это и сказал так, чтобы шикнуть успехом.
– Продам Шульца-Ходобая и словарь. В юнкерское подаю, не надо. Свидетельство бы за пять классов… дадут, как думаешь?…
Я видел, как в его глазах прошло тревогой.
– Мать жалко… – сказал он грустно. – Мечтала, что буду доктором, все перезаложила… А, дадут?…
– Как-нибудь дотянешь… – попробовал я успокоить.
– Нет у нас паров. На ноги стать скорей бы… А, дадут?… Раз ухожу… ведь не провалят?…
– Конечно, Женя. Раз уходишь из гимназии… из снисхождения, всегда…!
– У меня наклонности к военной службе! А эти чертовы экстемпорале, мертвечина!… Мне живое надо, – для родины!… Голову сложу, не пожалею!… Время пришло – и он не пожалел, сложил геройски!…
Мне стало больно. Вот и разойдемся скоро! Хотелось говорить о дружбе, как мы мечтали – вечно, вместе. Вот уж она и жизнь!…
пирожными! А Македошка говорит: «В портерную тащи!» Неудобно, все-таки она приличная?…
Я крикнул:
– Македонов твой скотина!…
|