• Приглашаем посетить наш сайт
    Хомяков (homyakov.lit-info.ru)
  • Гражданин Уклейкин (глава 7)

    Глава: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11
    12 13 14 15 16 17 18 19
    20 21 22 23 24 25 26 27
    Примечания

    VII

    Вечером он осторожно позвонил у крыльца знакомого заказчика, помощника бухгалтера земской управы, которому недавно шил болотные сапоги.

    …Очень хороший и понимающий человек.

    Дверь отворил кто-то в белой рубахе.

    — Кого еще черт несет?..

    Голос был сиплый и не совсем твердый, и Уклейкин понял, что человек в белой рубахе пьян.

    — Так что тут господин Швырков живут… Сапоги им шил… так вот…

    Вышло так, как будто он пришел за деньгами.

    — А, чо… Сашка! Черт какой-то к тебе!..

    — Так что… я Уклейкин-с… сапожник…

    — А ну тебя! Лезь!..

    И человек в белой рубахе увесистым толчком выкинул его в прихожую.

    В комнате были гости. Стоял шум. Пахло водкой. Стлались полосы дыма. Под ногами валялись шапки и калоши.

    — Кто еще?..

    Уклейкин узнал не совсем твердый голос заказчика, вытянул всклоченную голову из передней и несколько раз поклонился, не переступая порога.

    — Я-с… к вашей милости… Уклейкин-с…

    — А-а… «Шкалики»!.. Сама «шпана»!..

    — Прро-рро-ку Иезекиилу почет!! — гаркнул человек в белой рубахе, в котором при свете Уклейкин признал фельдшера земской больницы Клюковкина.

    Лица гостей улыбались, разевались рты, подмигивали глаза. Иглообразная фигура сапожника была всем хорошо знакома.

    «Так и знал… за деньгами — подумает», — укорил себя Уклейкин.

    — Пер-рвого!.. Романс без слов… Ясно? — крикнул фельдшер. — Ну и…

    — Так что я… Никак нет… не за деньгами… — просительно и точно оправдываясь, сказал Уклейкин. — Я потому самому, што…

    Он мялся в передней и вертел смятый картуз. А глаза уже разглядели бутылки на столе, управского писца с гитарой, лохматого фельдшера, задравшего ноги на стол и дымившего трубочкой; хозяина, сидевшего без жилета на диване, под зеркалом, и еще троих, ругавшихся за картами.

    — Что «што»?.. Наскандалил, что ль?..

    — Натур-рально в голубом!.. Ну? — кричал фельдшер. — Водки ему!.. Р-романс без слов!..

    — Ни боже мой… помилте-с… — бормотал Уклейкин, нерешительно переступая порог. — У меня… изволите видеть… так что вот какое дело… гм… Дело оно, можно так, ежели аккуратно говорить… гм… гм…

    «Говорить иль нет?» — спросил он себя, понимая, что попал не ко времени.

    — Шипится, черт его… Излагай!.. Какого еще тебе черта надо? — восклицал фельдшер, настраивая гитару. — Тр-рам-тр-рам… там-там… «Теб-бе од-дно-ой… все чистые ж-жел-ла-анья!..»

    — Да не ори!.. Васька!.. Ну, так чего же тебе надо?..

    — Про себя так что… хотел узнать… как я…

    — «Л-лю-б-бовь… мечты-ы… всей ж-жиз-ни м-мо-о-л-ло-до-ой… Всю мо-ло-до-сть…»

    — Да не ори же, чер-рт!.. Труба… Так чего же тебе нужно?

    Но тут у игравших начался спор.

    — «С бубны — с бубны»!.. А ходишь с черта?.. Си-ву-ха! Говорил, подкозырнуть!.. Ка-ло-ша!..

    — Подкозырнуть!.. А с чего я подкозырну?.. Валет чтоб пропал?.. На одной руке-то, ба-бу-шка… Он сейчас режет… Ну?..

    — Ей-богу бы, нипочем не прорезал!.. Ну, сдавай…

    — Во-ро-на! Без двух бы сидел!.. Сдавай, что ль… Уклейкин выбрал момент, когда все стихло, и сказал вкрадчиво:

    — А вот будут выбирать…

    Теперь уже все смотрели на него. А он, изгибаясь и делая серьезное лицо, мял картуз и говорил вкрадчиво:

    — Вы, конечно, как вам все известно… справиться бы мне надо… Что, меня запишут, чтобы выбирать?..

    — Что-о?.. Ах, шут… Ан-некдот!.. Пр-рямо в члены!..

    Фельдшер закатился. Игравшие сдали и подошли. И всем стало весело.

    — Ха-ха-ха… Вы-би-рать?.. Выбирать хочешь?.. Ха-ха-ха… А-не-кдот!.. Хо-чешь?..

    — Да ведь… как сказать… Антересуюсь я, конечно…

    — Ха-ха-ха… Ай, шут его дери!.. Водки ему!..

    — Постой!.. Васька!.. Да дай, леший, сказать… По-го-ди… Ежели ты имеешь право… Да не лезь, Васька!..

    — Надо ему… заряд дать!

    — Уж я этого-то не знаю… — растерянно говорил Уклейкин. — Один я работаю…

    «Пьяные они все… — подумал он. — Смеются, черти…»

    — А может, квартира у него?.. Есть у тебя квартира? — спросил кто-то.

    — Как же-с… жена при мне…

    — Ну, и выбираешь, значит… В комиссию заяви — и все…

    — В комиссию?.. Это куды ж?.. в суд, стало быть?

    — В сенат!.. Пр-рямо… и без разговоров… — не унимался фельдшер. — Жалобу пиши!..

    Попробовал объяснить хозяин и путался. Писец из управы уверял, что это «очень просто» и «не может возникать никаких противоречий», А фельдшер держал Уклейкина за плечо, тыкал в грудь пальцем и говорил:

    — Понимаешь, голова садовая?.. Ты… наплюй!.. Понимаешь… брось!.. Куда тебе, к черту… наплюй!..

    — Васька, не сбивай!.. Ты вот что… Иди…

    Есть какой-то срок, но можно подать жалобу.

    Есть комиссия одна, и есть комиссия другая. Надо обязательно идти в участок. Если там не выдадут свидетельства, тоже можно подать жалобу. Потом надо идти в управу. Где-то поставят печать и пришлют повестку.

    Дергали за руки, спорили и ругались, и теперь Уклейкин понял ясно, что господа выпивши, а лохматый фельдшер и совсем готов.

    — Понял? Это — главное… удостоверение…

    — Удостоверение!.. Про квартиру… та-ак…

    — Ну, ну… ну, вот и понял…

    Нападала тоска. Опять везде петли, печати, комиссии, жалобы…

    — Стало быть… в управу?..

    — Тьфу ты, черт… Ничего не понял… Сперва ты…

    — Дозу ему дать!.. Сейчас прояснит… Господа!.. Послушайте!.. Черти… Спирту ему!.. Уклейкин! Чертушка!.. Плюнь! — кричал фельдшер, настраивая гитару.

    — Погоди, я ему сейчас… Погоди!.. Ты сейчас…

    — Ни черта не объяснишь… Ты вот что… Первым делом… шпарь в участок… Понял?..

    — Ну?.. — упавшим голосом протянул Уклейкин, бегая глазами по столу.

    — Ну вот… в участок. Там тебе дадут…

    — В шею!.. Романс без слов…

    — Черт знает что… Васька!!

    Лицо Уклейкина вспотело. Взмокла рубаха. Лучше бы уж в другой раз зайти. Он уже начал пятиться к двери.

    — Господа!.. Не то… Ей-богу, не то!.. Это непопулярно… Беру слово!.. Уклейкин!.. Шшш… Семен, дай Ваське гитарой по башке!.. Господа!.. Надо ему заявление написать… В сознании такого человека… гм… который… Прямо заявление ему написать…

    — Правильно!.. Обязательно…

    — Мы это сразу… Уклейкин!..

    Встрепенулись. Рвали и комкали бумагу. Спорили.

    — Круче!.. Заворачивай! — кричал фельдшер. — «Пей!.. Пе-ей!.. То-ска-а-а… прррой-де-от!..»

    Фельдшер протягивал стакан.

    — Зарекся так что… — закрутил головой Уклейкин и даже зажмурился. — Ни капли…

    — Какие, черрт, капли… Пей!.. Только… прими… Все постигнешь…

    Уклейкин покосился на водку, чмокнул и вздохнул.

    — Ведь зарекся я…

    — Ду-ура… Зарекалась свинья… Пей!.. Ну, вот и… постигнешь… А все-таки ты… черт…

    — Подмахивай!.. Да не сюда… во-от… Выводи… Перышко скользило в сухих, мозолистых пальцах. Приятно позванивало в голове. И веселый народ кругом.

    — Так. Пропил руку-то… Прыгает…

    А фельдшер опять протягивал граненый стаканчик.

    — Зарекся ведь… — с тоской в голосе сказал Уклейкин. — Ну-с… по случаю разве хорошей конпании…

    Еще объяснили и еще поднесли. Он уже сидел на стуле, в пальто, вежливо вытирал пальцы о скатерть, сморкался в рукав и сплевывал. И хотелось поговорить. Игроки уже щелкали картами и ругались.

    — Теперь я все проник… скрозь… Покорно благодарим. Соблюдаете нас… господа хорошие…

    — Не р-распространяйсь… Романс без слов… Наплюй!

    — Не-ет… я к тому… что, которые не шпана… Так я говорю?.. Ученые люди, которые за нас… раскроют все… всю правду… Правильно я выражаю?..

    — Ты не воображай… ты не… заноси… Р-романс без слов…

    — За-чем… Я понимаю… они произошли… скрозь… Ужли ж ничего не будет, а?.. Господа хорошие!..

    — Глотай, и… все!.. Бурликоши ему!.. Лей горькой! Вот тебе бурликоша… Дерзай!..

    Уклейкина разбирало. Было тепло и людно, и не хотелось уходить. А фельдшер уже успел хватить «под гитару» и заливался:

    Сарафан мой синий,

    Са-ма его скину…

    — Уклея! чертушка!.. Наплюй!.. Ты не рассы-соливай…

    Хозяин осоловел совсем и что-то мычал, а игроки хлестались картами и тыкали друг в друга пальцами.

    — Козыря не положил!.. Тут тебе не… клуб!..

    — А под даму?.. Слепой черт!.. Вот тебе двойка, вот тебе ко-о-зырь!.. А-а… Думал!..

    — Ни туза, ни черта, а «без ко-озыря»… Сапог!..

    — Как туза не показал? А после паса пики сказал?..

    — «Без козыря» кричал!.. Ну, три онера… два туза…

    — Да я… Господа обходительные!.. А? житель я ай нет?.. И пож-жалуйте!.. А? Не приступись… а?.. Сахар… карасий… все!.. А ежели я желаю… а?.. А он чичас себе в кар-рман… Эт-то почему?.. Разе есть такой закон, а?.. Даже… за границей… нет… Пр-равильно я объясняю, а?..

    — Шут ты, и больше никаких… Уклея!.. Анекдот ты, анафема!.. Ты… знаешь, ты кто? а?.. Постиг ты это, а?.. Ты… я тебе объясню… Ты… гра-жданин!.. Эт-то уж… романс без слов… Ты хор-рошо… делаешь. И я тебя… хвалю… Наплюй!..

    — Об-разованные люди… напоили вы меня… господа хорошие… я все… проникаю… Жалеючи меня… и моего семейства… которое… при моем употреблении…

    — И плетет… ну тя к шуту!..

    — И Пал Сидорыч… который утешитель… Хуже его, што ль!.. Теперь я…

    Он пошарил рукой в кармане.

    — Господа ученые… напоили вы меня…

    Когда Уклейкин очутился на улице, он двинулся вперед и ткнулся головой в фонарь, подержался, нашел точку опоры, шатнулся и ударился плечом в забор. И остановился.

    А вверху тоже была чернота, но чернота зовущая, чистая, как дорогой бархат, бездонная и нестрашная.

    Блестящие тьмы толпились в ней, тьмы недосягаемых вечных огней, негасимых мировых лампад.

    Неслышным бегом мерили ее незнакомые звезды, с скрытым сознанием из конца в конец неслышно скользили метеориты. И Млечный Путь широкой жемчужной полосой проложил там ему одному ведомую дорогу.

    А Уклейкин стоял, расставив ноги и перебирая карманы, и мучительно пытался что-то такое вспомнить, словно забыл дорогу. И в нем, маленьком, грязном и заблудшем, билась сверкающая точка, билась, гасла и вспыхивала.

    И шел он дальше, высоко подымая ноги, как по глубокой грязи, не зная, куда придет, шел на огонек фонаря. Но огонек колебался и дробился, и Уклейкин старался не потерять его, сбивался на мостовую и снова взбирался на тротуар, натыкался на столбики и все пытался что-то такое вспомнить.

    А за ним шли и давили неведомо откуда собравшиеся пьяные тени.

    На углу попался Синица с работы.

    — На столбик-то не напорись!.. Царапнул!..

    — Пал Сидорыч… утешитель!.. Малость… самую малость!.. веселые госпо-да…

    А наборщик пощелкивал пальцами, хлопал по плечу и говорил одобрительно:

    — Ну, ну… иди… Веселей поспишь… Гляди ты, мостки…

    Ходики простучали час в темной мастерской. Хрипел Уклейкин. Тихо спал Мишутка на лавке возле лохани. Неслышно пробирались рыжие тараканы от потушенной лампочки к печке.

    …Тук, тук…

    Сдерживая порывистое дыхание, сползла с кровати Матрена, нащупала пол и затаилась, осторожно и жадно вглядываясь в темноту. И, переваливаясь крутыми боками, в розовой, заблаговременно вынутой рубашке, вся мягкая, томящаяся и горячая, пошла…

    Боязливо скрипнула дверь и защелкнулась…

    Хрипел Уклейкин. Пьяные тени шли на него, окутывали и давили. Тени мертвой жизни.

    И снова, но уже уверенно, скрипнула дверь.

    А тени шли и давили.

    Глава: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11
    12 13 14 15 16 17 18 19
    20 21 22 23 24 25 26 27
    Примечания
    Разделы сайта: