• Приглашаем посетить наш сайт
    Чуковский (chukovskiy.lit-info.ru)
  • Гражданин Уклейкин (глава 17)

    Глава: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11
    12 13 14 15 16 17 18 19
    20 21 22 23 24 25 26 27
    Примечания

    XVII

    — Поговорил я с подчаском! — сказал Уклейкин жене. — Ошпарил его здорово.

    Ему хотелось верить, что это так и было, что он «поговорил».

    — Кончил, что ль, таскаться-то?

    — Куда я таскался? куда? Как ты так можешь говорить, а?.. Я в трактир хожу?.. а?.. в трактир?.. Баба несуразная!.. А?.. Таскаться?!

    В нем сразу поднялось все острое и больное, что последнее время умирало. Слово «таскаться» оскорбило его. То, что он делал все эти дни, было так необыкновенно, ново. Оно его захватило, держало в состоянии сладостного напряжения, отодвинуло далеко-далеко все похожее, скучное, к чему он привык и о чем не хотелось теперь и думать. И вдруг — «таскаться»! Словно сон светлый снился ему, — так все не похоже было на жизнь, на его мертвую жизнь. И грубая рука толкает его и будит. Ведь скоро все новое пойдет и уже идет, а тут Матрена не желает ни с чем считаться. Не может проникнуться тем, что стало жить и теплиться в нем. Что это такое, он не знал, но переживал и берег. Что-то должно случиться скоро. Нечто похожее испытывал он раньше, когда кто-нибудь звал его на именины и он, сидя на липке, раздумывал, как он вечером пойдет и будет угощаться. Или когда наказывали прийти к новому богатому заказчику и он высчитывал, сколько следует запросить.

    Но то, что он переживал теперь, было неизмеримо лучше, только непонятнее.

    И потому он крикнул на Матрену, и крикнул не со злобой, а скорее с тоской. Должно быть, это был особенный выкрик, потому что Матрена как-то особенно оглянула тощую его фигуру и сказала уступчиво:

    — Ну-у… Время тратишь-то… Вон починка второй день валяется.

    — Знаю! — с сердцем сказал Уклейкин, сел на липку и начал работать, выставив острые плечи.

    Матрена видела его осунувшееся, зеленоватое лицо, ввалившиеся щеки, бледные, прозрачные уши. Слышала, как переливались хрипы в его впалой груди.

    «Чисто мертвец стал… И не пьет, давно не пьет… И тощий же стал».

    И повернулось что-то в душе, не то жалость, не то тоска. Она не раздумывала.

    — Хошь ситничка-то?

    — Что ж, дай… — задумчиво сказал он и вздохнул.

    И, когда Матрена подавала ему ломоть, он глядел в окно. Там было ясно. На противоположном доме ярко горели окна и сверкал снег. Подтаивали сосульки. Шла капель, первая весенняя капель.

    Он жевал, чмокая и двигая носом, не отрывая глаз от ярких пятен на стекле. Было тихо. Слышно, как спешили одна за другой капли.

    — В деревне теперь хорошо… — сказал он с глубоким вздохом. — Грачи прилетят.

    — Ежели бы деревня у нас была, я бы…

    — Ну, болтай…

    — Я бы… рябину посадил… большу-ущую рябину… или бы березу сучковатую…

    — Ну?..

    — Ну?..

    — Скворцы бы пели…

    Помолчали.

    Старый заскорузлый сапог лежал на коленях. Уклейкин жевал ситный, а за окном постукивала капель. Часто-часто.

    — А то еще… — говорил Уклейкин, жуя и смотря через окно, далеко куда-то, в то, что таилось в нем самом, — петухи по весне весело кричат…

    Солнце передвинулось, подкралось и вдруг брызнуло зайчиками в тусклые стекла. Зайчики заиграли, заюлили по потолку, забились в паутинных углах — веселые, весенние зайчики.

    — Папанька! Зайчики, зайчики! — крикнул Мишутка.

    А за окном шла капель.

    1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11
    12 13 14 15 16 17 18 19
    20 21 22 23 24 25 26 27
    Примечания
    Разделы сайта: