Издание:Иван Шмелев,"Солнце мертвых", изд-во"Согласие", Москва, 2000.
Письма И.С.Шмелева А.В.Луначарскому
Предлагаем вниманию читателей письма И.Шмелева из Крыма, адресованные наркому просвещения РСФСРА.В.Луначарскому. Письма, пронизанные мольбой о помощи и отчаянием отражают необыкновенно горький периодв жизни писателя. Тяготы материального существованияусугубились личной трагедией, связанной с гибелью единственного сына, расстрелялного без суда красными. Тяжело пережив эти события, Шмелев в 1922 году по приглашению И.А. Бунина уехал в Берлин, потом в Париж, где и умерв 1950 году.
Письма публикуются по изданию: "У меня взяли сердце..." ("Лепта", N2, 1993, подготовка текста ИриныТумашевой).
ПИСЬМО И.С.ШМЕЛЕВА N1
21-XII-20г.
Алушта, д.Тихомировой.
Многоуважаемый Анатолий Васильевич,
же я российский писатель, сделал же я хоть что-нибудь доброго вжизни! Зла не делал. Умоляю, помогите. Дайте мне возможность работать как смогу. Выслушайте. Скоро 3 года, как яживу в Алуште. Приехал в июне [19]18 г. после тяжелой болезни. Сюда же приехал с фронта и мой сын, отравленныйгазами на Стоходе - чтобы увидеть нас, меня и мать. Онодин у нас. Вернуться в Москву осенью б[ыло] невозможно,на Украине начались действия. В декабре [19]18 г. мобилизация захватила сына, и он подневольно попал в армию крымск[ого] прав[ительст]ва как бывш[ий] подпоруч[ик]артиллерии. В марте [19]19 г. сын внезапно эвакуировалсяс частью и 7 мес[яцев] мы не имели от него вести, считалипогибшим. И вдруг, в начале ноября[19]19г., мальчик мойвернулся, больной. Оказыв[ается], был направлен в Закаспий, там болел желтухой и воспалением и получил по болезни отпуск. До конца марта [19]20 г. жил с нами, получая отсрочки по болезни. В конце марта фронтовая комисс[ия]признала его негодным к службе, но несмотря на хлопоты, сын не мог добиться отставки, т.к. в переходное время (Деник[ин]- Вранг[ель]), еще не выработаны были правила ухода в отставку. Негодные к службе д[олжны] были причислиться куда-ниб[удь] и ждать. И сын, не желая расстаться с семьей, причислился к местной комендатуре, где ему,как явно больному было поручено присутствовать от военного ведомства в городск[ом] квартирном отделе.Вот и всяего служба в Алуште.При строгом переосвидетельствовании, когда брали и туберкулезных, в октябре [19]20 года,ему дали 3 [-ю] категорию, 2 п [ункт] - служба в тылу, в условиях мирного времени.Через 2 недели началась эвакуация.Мы имели бы возможность уехать, прямо скажу, но у меняне было сил покинуть родное. Тоже и мой мальчик. Он прямо заявил, -чтобы ни было, он изРоссиине уедет И оностался с открытой душой, веря, что его поймут,что он, сколько сможет, будет работать для новой России, советской, большой, всенародной России-республики...* Искренно и готовно остался, веря в новое. Тоже и я - с волейработать, как писатель, как смогу Мы остались. Все эти годы мы жили в большой нужде (у меня здесь глинобитный домик в 2 комн[аты] и 400 саж[ень]). Жили на скудный заработок от чтений в Алуште моих рассказов (за эти 2 1/2 г. я непереезжал черты города), от издания дешев[ой]библиотеки, с гонорара за "Неупиваемую чашу" в сборнике"Отчизна",за редкие очерки в неофиц[иальных]газетах, едваживших. За эти 2 1/2 г. я не пошел ни на какую службу, ни ккакому правит[ельст]ву, желая быть свободным. И был свободным. Мы жили в нужде великой.
*Многоточие документа
военных, его д[олжны| были отправить в Карасу-базар, в особ[ый] отдел 3[-ей]дивизии4-й или 6-й армии. Япросил, чтобы его не увозили:он больной, недоброволец,его больше года знаютвсе в Алуште. На его совести нетникапли крови, ни единой слезы. За него поручились секретарь местной группы коммунистов, знавший его более года,ряд ответств[енных] работников О нем самые лучшие отзывы всех решительно! За 2 года он как был подпоручикомс германской войны, так и остался.Комбриг 9-й бригады,тов Рейман, коммунист, принимая все во внимание и болезнь сына, взял его с собой на бричку Поехали в Судак Как я слышал, из Судака сын направился свободно, имеяпри себе документы, в Феодосию, в особ[ый] отд[ел] 3-й дивизии(этобыло 9 дек[абря]). Вчера я узнал, от имени комбрига 9[-й] бригады 3-й див[изии], тов Реймана, что сынмой направлен или направился в Харьков.Ни строчки я неимею от сына вот уже 3 недели.Не знаю, где он, зачем еговзяли в Харьков и что с ним будет.Он трудно больной (поражены оба легких), без денег, плохо одет.А теперь зимаЗа что все это?!За то, что служил против воли, мучился, зато, что остался добровольно?До увоза, он поступил на советскую службу, в местный отдел театр[альной] секции, какслушавший до войны драмат[ические] курсы, бывший студент. Что же теперь?Затерялся след его.Я не могу передатьболи, горя, обиды.Мы не бежали, мы с открытой душой остались, чтобы в родномжитьи работать для новой и болеесветлой, справедливой жизни.Помогать строить ее, какумеем. Ямечталписать для большой аудитории лекции поискусству.Работать для нового театра. Я хотел, имея волю кра6оте Теперь я не могу думать.Без сына, единственного, япогибну.Я не могу, не хочу жить.Мне еще дают фунт хлебачерез професс[иональный] союз раб[отников] искусства,но я не знаю, как уплачу. У меня взяли сердце.Я могу только плакать бессильно. Помогите или я погибну. Прошу Вас, криком своим кричу - помогите вернуть сына.*Он чистый, прямой, он мой единственный, не повинен ни в чем.
*Текст:"Помогите... вернуть сына" подчеркнут, вероятно, секретаремА. В. Луначарского.
Помогите. Я всю душу отдам работе для родины, для новойродины. Вам я сказал все истинное. Вы не можете не понять, не услышать. Верните мне сына. Поддержите меня, если можете, писателя русского, Вы, сам писатель, собрат. Дайте мне одно слово, чтобы, я мог хотя бы надеяться,ждать, если дойдет до Вас это мое письмо, мой крик. Протяните руку.
Уважающий Вас
Алушта, Ив. Серг. Шмелев.
Р.S. О том же я написал и Алексею Максимовичу[Горькому].
Помета:
ПИСЬМО И. С. ШМЕЛЕВА N2
12/III 1921 г.
Симферополь, Казанская, 22, кв. Тренева
Ваша телеграмма, отзвук на крик отчаяния, ободрила меня на миг, но положение наше безысходно. Вотуже три месяца я и жена бьемся о стены, и стены глухи, ини одного просвета. Мы были в Феодосии, и говорил снач[альником] особ[ого] отд[ела]3-й див[изии], я присодействии Вересаева собирал справки и мог узнать одно, м[ожет] б[ыть] ложное, что сын наш жив, что в первой половине февраля выслан куда-то . Мне не могли, непожелали сказать, куда и когда точно По телеграммепредседателя Револ[юционного] трибунала армии затребовано из Феодосии дело сына, но до с[их] пор это делоеще не попало в руки председателя. Одн[им] словом, везде препоны, словно это дело какая-то госуд[арственная]тaйна. Сын мой невинен, я продолжаю это утверждать. Б[ыть] мож[ет] его уже нет в живых, и вот почему тайнаповисла над этим делом. Я умолял сказать истину. Мне отвечали-жив. Где же он? Мне не отвечали. Кто есть сильный, кто мог бы заставить сказать правду? Ведь должныже быть нормы! Ведь не можно отнять у отца и матери ихестественное право знать о сыне. Это право всегда признавалось властью. Отнять это право-значит на местоправа поставить бесправие и ужас и жестокость. За чтонас терзают? За что убивают медленно и смеясь? За что?Мы голодные, в морозы полуодетые бродим, бродим по крымским дебрям, тычась из города в город, от порога кпорогу, устрашаемые требованием пропусков, не имея крова и хлеба, мы ищем своего права, мы отыскиваемслед сына,-и везде, везде одно и одно: "Идите туда, тамзнают, но, по вс[ей] вероятности, вам не скажут". Да, этиименно слова я не раз слышал и спрашивал в ужасе: смеются? О, не верите? Верьте, верьте моему крику. Клянусь - так это. Чтобы добраться из Симфер[ополя] доФеод[осии], нам надо было 5 суток. 8 дней в Феодосии ничего не дали. Нам сочувствовали, но не могли помочь люди сердца. Кто может помочь? Москва. Но далеко Москва.Помогите! Ведь один приказ, один решит[ельно] приказ.Ведь не камень же я придорожный. Ведь я же писательрусский, хоть и бывший. Я писал Горькому. Что же, или яошибся? Вчера я добился встречи с Поляковым, предревком[а] Крыма. Я подал ему справку. Я просил. Мне обещали, хотя и не совсем уверенно. Так кто же может здесь, если и высшее лицо, высший представитель Сов[етской]вл[асти] в Крыму неуверенно отвечает. Остается посл[едний] путь - видеть и просить Реденса, подчиненногоВс[ероссийской] ЧК. Но он на эти дни выехал в Керчь. Это последнее. Помогите же, во имя человечности. Что пережито нами за эти 4мес[яца],наст[олько] страшно, кошмарно, что не хватит сил и слов - понять, осознать.Ужасом полно оно и уже не вмещает. Надо быть здесь и видеть и знать. Знать, как я знаю, как я видел, как я пережил. Мое горе и мое отчаяние - только ничтожная струйка. О,помогите! Вы - центр. Вы - у власти направляющей. Я буду ждать. Теперь, позвольте, перейти к общему положению, к положению писателей. В Алуште у меня и Ценскогоместный предревком[а] отобрал мандаты, выданные нам еще в ноябре из Симферополя. Отобрал и сказал: "Будетеще нагоняй тому, кто их выдал". Отбирают последнее достояние. Требуют одеяло, утварь, припасы. Я отдаю последнее, у меня ничего своего, все от добр[ых] людей - и тоберут. Я болен, я не могу работать. Я имел только1/4ф[унта] хлеба на себя и жену. Если бы не мал[ый] запас муки, яумер бы с голоду. Я не знаю, что будет дальше. Посл[еднюю] рубаху я выменяю на кус[ок] хлеба. Но скоро у меняотнимут и последнее. У меня остается только крик в груди, слезы немые и горькое сознание неправды. Вы знаете - не для потехи имущих писал я книги. Они издаются. А меня гонят, гонят, гонят. За что? Я не был ни врагом, нидругом чьим бы то ни было. Я был только писателем, слушающим голос души своей. Страдания обездоленного народа - вот мое направление, если надо искать направления. Я не считаю себя способным к службе в канцелярии.Я хотел бы остаться тем, кем был. Если я не заслужил похвал, так гонений не заслужил наверное. Так как же мнебыть? М[ожет] б[ыть] лучше ехать в Москву и там искатьработы? Тогда прошу Вас, руководителя просвещения,помогите. Не откажите затребовать меня с женой, когдамы узнаем правду o положение писателей. Он стеснен. Его мал[енькая] квартирка наполнена, каждый день с неготребуют то и то. Он бьется с детьми больными, хотя онеще и учитель У меня описали мои20книг библиотеки ипоручили мне их под ответственность. Мои книги печатает Москва, но я не имею за них ни копейки. Я существуютолько благодаря вниманию и любви некоторых моих читателей. Я хожу по учреждениям и прошу меня покормить. Мне стыдно. Мне больно. Я добиваю посл[еднюю]обувь. Скоро я паду где-нибудь на улице. У меня выветрилась душа. Помогите. Подумайте, что все эти муки напрасны, неправдой брошены на нас. Я с семьей остались с доверием к власти. Мы не уехали, хоть и могли. За что насгонят. Есть ли еще правда в России? Должна быть, я не потерял всей веры. О, я так хотел с сыном отдать свои силына укрепление нового строя! Это я говорю прямо, душойоткрытой. Дайте же себе труд пяти минут только, чтобыпочувствовать наше положение. Вызовите нас, спаситенас, если можете. Помогите узнать о сыне. Силы на исходе. Только на Вас, на представителя культуры моя надежда.Не отнимайте ее. Скоро должно кончиться для меня наказание. Все больше подступает отчаяние. Остается один выход - распорядиться собой самовольно - не жить больше. Только надежда узнать о сыне и удерживает. Умоляю,помогите.
Преданный Вам Ив. Шмелев
ПРЕПРОВОДИТЕЛЬНАЯ ЗАПИСКА
НАРКОМА ПО ПРОСВЕЩЕНИЮ А
.
ПРЕДСЕДАТЕЛЮ ВЦИК М.И.КАЛИНИНУ
К ПИСЬМАМ ПИСАТЕЛЯ
И.С.ШМЕЛЕВА
В НАРКОМПРОС
Прилагаю при сем письма писателя Шмелева. Его горькое послание по поводу судьбы его сына пришло ко мнес большим опозданием. Тогда же удалось добиться телеграммы за подписью Ленина о приостановке расстрела.Оказалось, однако, что сын его был расстрелян, да к томуже уже, кажется, в январе. Посылаю теперь его новое письмо, тоже очень горькое. Посоветуйте, Михаил Иванович,может быть, Вы распорядитесь через ВЦИК расследоватьдело. Думаете ли Вы также, что Шмелева действительноследует вызвать в Москву? Академический паек мы ему дадим. Вот только с квартирами у нас очень скверно, боюсьвызывать кого-либо. У меня уже полтора десятка людейютятся по углам у знакомых. Нет квартир, а тут еще международные съезды. Что скажете?
Нарком по просвещению А.Луначарский
Секретарь
Приложение: два письма Шмелева.
ПИСЬМО И.С.ШМЕЛЕВА N3
15/III21г.
Многоуважаемый Анатолий Васильевич,
Глубоко тронут отзывчивостью Вашей к моему отчаянному положению и признателен Вам глубоко. Я получил и первую Вашу телеграмму-извещение, и копию телеграммы ревкому. Эта последняя за подписями председателя В[сероссийского] Ц[ентрального] [Исполнительного]К[омитета] и Вашей может очень помочь мне в деле отыскания следов сына, и всем нам, писателям, ибо положениеписателей здесь очень тяжело. На сих днях Вы получите выражение нашей коллективной благодарности и глубокойпризнательности.
О своем деле могу сказать, что пока ничего существенного не добился. На телеграфный запрос из центра о деле моего сына, полученный недели 2 тому [назад], когда яискал следов в Феодосии, пока ровно ничего особ[ым]отд[ело]м 4[-ой] армии не сделано. По кр[айней] мере, вчера, когда я явился в ос[обый] отд[ел] узнать, мне еще немогли ничего опред[еленного] сказать, но обещали, уже помоему настоянию, прочтя копию телеграммы ревкому, заподписями председателя В[сероссийского] Ц[ентрального] [Исполнительного] К[омитета] и Вашей, собрать быстро справки. На благоприятный результат я не надеюсь:прошло уже 3 1/2 мес[яца] со дня отнятия у меня сына. Ознакомившись с фактич[еской] стороной дела о сыне,нач[альни]к особ[ого] отд[ела] заявил только, что за это и смерть - что-либо одно. Молю Вас, продолжите заботу Вашу. Помогитеправде, ибо правое дело мое, и горе огромно. Ваш голосявился для меня первым проблеском за эти 4 мес[яца] черных дней. О, Вы не знаете, Вы многого не представляете, что пережито, что было, что непоправимо, что страшно. Слезы затопили, неслышные, невидимые слезы безвинностраждущих. Сил нет сказать, продумать, осознать. Знайте, что всякое движение облегчить горе-слезы - теперь имеетзначение и силу величайшие. И благословенна, да будетотозвавшаяся человеческая душа.
Еще раз - низкий поклон Вам, спасибо безмерное! Ваше слово - опора и укрепление веры в человека и жизньнеумирающую. Не откажите завершить его. Только приказ,властный приказ из центра может ускорить и, б[ыть]м[ожет] спасти. Мой сын - это только капля, капля истрашном потоке, столько невинных унесшем. Это толькочастная боль в болях огромных. Но и то, что Вы сделали, огромно, и б[ыть] м[ожет] оно приведет меня хотя бы к ужеотшедшему, упущенному навсегда. У меня уже нет надежд.
Преданный Вам до смерти Ив. Шмелев
ПИСЬМО N4
Симферополь, Казанская, 22
кв[артира] Тренева (постоянный адр[ес] - Алушта).
Многоуважаемый Анатолий Васильевич,
Благодарю Вас за отзывчивость, за В[ашу] заботу о нас, писателях. За внимание ко мне, к моему горю. Покровительство к горю моему пришло поздно. Моего единственного, невинного, больного сына расстреляли. В Феодосии, особ[ый] отд[ел] 3-й див[изии] 4-й армии. Только, д[олжно] б[ыть] за то, что он имел несчастие служить навоенной службе в чине подпоручика (герм[анская] война), что он был мобилизован. Я уже писал Вам подробно о егослужбе. И повторю - безвинно погиб. И - безсудно. И, получив покровительство, я не могу уже 6 недель узнать - зачто и когда. Мне не удается узнать, когда, - день, последний день жизни моего мученика-сына. О том, чтобы найтиего останки - я не смею и думать. И о расстреле-то я узналне непосредственно: власти мне отвечали - пока еще мы немогли узнать. Тогда кто же знает?! М[ожет] б[ыть] властьменя жалеет? Но я молил сказать мне правду, пусть самуюстрашную. Я не ищу вины. Я хочу знать - за что? Я хочузнать день смерти, чтобы закрепить в сердце. Помогите узнать. Помогите правде. Или уже не мож[ет] быть и слова -правда?! Сов[етскую] власть я считал, и считаю властьюправовой, государственной. В так[ом] случае я вправе знать - за что? день смерти! Но здесь я не смогу. Я бьюсьтщетно. Беспрерывно 6 недель я бьюсь. Я был в Феодосии.Я прошел там и здесь сотни канцелярий и управлений. Я испытал столько, что хватило бы на тысячи душ, на десяткилет. И ни-че-го не узнал. Да, "Ваши сведения подтверждаются, да, он расстрелян". Если бы я мог все сказать Вам! Но на письма у меня нет силы. Я прошу, - это посл[едняя] просьба - дать мне возможность приехать в Москву. Прошу вытребовать меня и жену в Москву. Иначе я не смогу выехать. Я прошу охранной грамоты, чтобы мне дали пропуск и возможность, больным нам, приехать. Симферополь, получив запрос Москвы о сыне, затребовал дело из Феодосии. Но я ничего не узнал. Знаю только, что приговор был 29дек[абря], а казнь "спустя время", т.к. сын болел. Кажется месяц мой невинный мальчик ждал, больной, смерти.Есть данные думать, что его убили в 20-х числах января. Покр[айней] мере, есть люди, видевшие сына в Феодосии, вЦиленских казармах в конце января. Я прошу Вас - помогите правде. Мне не нужно виновных. Мне нужно знатьправду. Я полагаю, что нужно затребовать дело моего покойного сына в Москву. Мне кажется, что, в лучшем случае,произошла ошибка. Почему же мне не говорят? Мне нужносамому быть в Москве. Я не могу жить теперь в сознании какой-то тайны. Прошу Вас, не откажите сообщить мою мольбу председателю Вс[ероссийского] Ц[ентрального][Исполнительного] К[омитета] Калинину, которому, через Ваше посредство приношу глубочайшую благодарность заоказанное писателям, мне в том числе, внимание и покровительство. Не откажите передать мою последнюю просьбу о расследовании дела. Повторяю - правду знать хочет душа, правду. Пусть скажут. Пусть снимут камень. Сын не былни активным, ни врагом. Он был только безвинным человеком, тихим, больным, страдающим. В больнице, одинокий,он два месяца провел в подвале-заключении. Заеденныйвшами, голодный, месяц ожидавший смерти. За какое преступление. Только за то, что назывался подпоручиком! (с германск[ой] войны). Лица, имевшие отношение к делу, прочтя мою фактич[ескую] справку о сыне, говорили мне:за это у нас не расстреливают. Тогда - за что же? В Феодосии нач[альник] особ[ого] отд[ела] мне ответил намой вопрос сказать всю правду, как бы она страшна не была:говорю Вам, - Ваш сын жив и выслан. Куда? - Не знают. Алицу офиц[иально]му тот же нач[альни]к сказал - расстрелян. Да где же правда? Да есть ли дело о сыне?М[ожет] б[ыть] тут ошибка, кошмар, случайность? Я умоляю о расследовании. Вы не откажете. Не может госуд[арственная] власть отказаться от выяснения правды. Нопредварительно я прошу вытребовать меня в Москву, меняи жену. Иначе я не полагаю возможным многое выяснить. Яне считаю и себя в покое. Помогите. Повторяю - мне чужой вины не надо. Могла быть и ошибка. Плохого чего я от представителей власти не видел. Но я не могу осознать всего случившегося. Я должен знать - за что? Я должензнать - когда это случилось? Был ли суд над сыном, или небыло суда? Тогда что же?
Еще раз - благодарю за Вашу помощь, за В[ашу] телеграмму. Это было самое светлое за эти 5 месяцев муки. Вы - писатель, художник, чуткий к Правде. Помогите имне, и ей, этой Правде.
Преданный Вам Ив. Шмелев
ПРЕДСЕДАТЕЛЯ ВЦИК М И.КАЛИНИНА
НАРКОМУ ПО ПРОСВЕЩЕНИЮ А.В.ЛУНАЧАРСКОМУ
25 мая 1921 г.
Многоуважаемый Анатолий Васильевич,
расстрела его сына, расстрелян, потому что в острые моменты революции под нож революции попадают часто в числе контрреволюционеров и сочувствующие ей. То, что кажется так просто и ясно для нас, никогда не понятьШмелеву. Во всяком случае надо ему помочь. Москва, вероятно, его немного встряхнет, выдвинет целый ряд необходимых вопросов, что в свою очередь уменьшит остроту его постоянной мысли.
С Коммунист[ическим] приветом М.Калинин
* Так в документе.