• Приглашаем посетить наш сайт
    Техника (find-info.ru)
  • Переписка И. С. Шмелева и О. А. Бредиус-Субботиной. 1942-1950 годы.

    От составителя
    Последний роман Шмелева
    Возвращение в Россию
    Архив И.С. Шмелева в РГАЛИ
    Из истории семьи Субботиных.
    1939-1942 годы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10
    11 12 13 14 15 16 17
    18 19
    Примечания: 1 2 3 4 5
    1942-1950 годы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10
    11 12 13 14 15 16 17
    18 19 20 21 22 23
    Примечания: 1 2 3 4 5 6

    И. С. Шмелев и О. А. Бредиус-Субботина
    Роман в письмах

    ПИСЬМА
    1942-1950 гг.

    1

    И. С. Шмелев - О. А. Бредиус-Субботиной

    1.VI.42 2 ч. дня

    Светлая, радостная Ольгуночка, серо-голубоглазка, новорожденна милая, нежка-ласка, Олюна... - еще, и еще, и еще, и еще-еще, - весь к тебе, весь с тобой, весь о тебе, только о тебе... еще пишу, хочу, чтобы ты вся была мной полна, моей нежной-нежной думочкой о тебе, моя детка, цветочек мой заревой, вся весенне-летняя, вся майская, вся душистая жасминка, примаверочка {Игра слов: primevère - примула, primavera - весна (лат.). } хрупкая, леснушка-полевушка, легкокрылка-чудеска... - весь взят, опять и опять, вновь взят, и как же полно и сильно! "Что ты со мной сделала?.." - это мне говорить счастливо, а не тебе вопрошать меня... - ты со мной все сделала, ты меня ослепила, опоила собой, сердцем своим, очаровала яркостью своей, искрами осверкала, - новое слово, ты его выбила из меня! - о, чистая моя голубка!.. - не нарадуюсь, не надумаюсь о тебе, весь в тебе. Ольга, я так сейчас взбит, так хорошо и светло разволнован тобой, твоим светлым письмом, после твоих томлений и сомнений... - не мог улежать... - я после утреннего кофе читал на кушетке газету, как всегда, и вот - письмо... и от Сережи, - вскочил, заметался, запел... - а когда я пел?! - пью твою любовь, и как же называю тебя, как безумный... - таких и слов язык не знает! - а я тебя ласкаю, я тебя нежно лелею... и сердце бьется, как чумовое, ища тебя, зовя тебя, стучась к тебе... Оля, приди, Оля... не могу... без тебя не могу, не хочу жить, нет без тебя мне жизни! О, Ольгунчик-Ольгунушка, как нежно теплится к тебе, тобой - сердце! Я весел, я весь собран, я радостен тобой... - ты угадала - слышал твое письмо у доктора 1 , - я так томился - истомился по тебе, твоими страданиями истерзался, и будто вся сила моя пропала, - я был как приговоренный. Твое выздоровление воскрешало меня медленно, - слишком много нервной силы ушло... но сегодня я воскрешен, радостен, счастлив - почти счастлив, т.к. без тебя не могу быть счастливым вполне. Глупенькая моя, разве могу я когда-нибудь забыть тебя? Небо-то мое забыть? свет мой, солнце мое святое забыть!? Ольга, как томлюсь тобой... - поняла, да? Моя, животворящая, все творящая во мне... Ольга! Радуйся, Оля, живи всем существом... пей солнце, весну, пей от чаши земной, Господняя это чаша, чистая чаша радости... - будь же здорова, будь сильной, - радость дает силы! - и береги себя. Олёночка моя, я страшусь, что ты, от небрежения, можешь заболеть, и опять может начаться прежнее. Берегись же простуды, гриппа! Прошу: не считайся "забронированной" в летнюю пору: теперь же прими антигриппаль, и так - каждые 2 с половиной месяца - и не будет гриппа. Почему ты не можешь до сей поры спать, как любишь, не на спине только? почему? Если бы я был с тобой! Я баюкал бы мою голубку, мою зарянку, нежную мою киску... - о, как дорога ты мне! Я весь - трепет, от нежности к тебе, от светлой, такой святой жалости к тебе, Олюша. Думаю о тебе, и сладко кружится голова, когда так думаю... Так..? Ну, да, о тебе, как о моей... всей моей... прости. Безумец я, но и ты же безумство во мне рождаешь, питаешь... Оля, ты лучше для меня всех, всех, - ты ни с кем не сравнима, ты моя святыня на земле. Откуда ты взяла, что мне могли нравиться спортсменки?! И та, пражская, - К. 2 - нисколько! Напротив, от таких - холодком веет на меня, ослабляет "вкус", - всегда! Я благоговею перед женственностью, а ее у тебя - вся ты. Знаю, чувствую, слышу, осязаю.

    Сейчас был у доктора. Говорили о тебе. Ты - удивительная... беспокойка. "Оба хороши", - диагноз доктора. Обещает нажаловаться на меня. М. б. уеду с ним на день-два в один пансион, в субботу, до понедельника. За 30 верст. Там лес, луга. Солнца хочу. И буду грезить тобой. Прочел он мне два письма женщин-врачей из Красного села. Если бы русские эмигранты знали больше! Не было бы колеблющихся: советы создали для народа сплошной ад! Как умирают дети! как чувствуют!! "Обещали тюрьмы превратить в дворцы, а на деле - дворцы даже обратили в тюрьмы". "Благословляйте освобождающих!" Вот как пишут. Немцы спасают народ от голода, отправляя в Германию на работы. Надо знать все. Оля, знай: герои те, кто сейчас едут туда, помогают освободителям! Мне пишут святые женщины. Их мужья едут, и они их благословляют. Это - русские женщины, героини. Академик Любинский М. Б. 3 - из тех же мест молит: помогайте же! Нет такой цены, которой жаль было бы дать за избавление от... дьявола! Это страдальцы только знают. Не верьте ихним статистикам - все ложь: Россия испепелялась, и теперь приходится спасать ""последние остатки" ее, ее души, ее заветов". Я это сердцем чувствовал, я знаю. Женщина-врач пишет: ее мужа большевики расстреляли за шпионаж, - "по ошибке", - ее замотали по ссылкам, издевался жид-следователь, отобрали детей - двоих! - девочка умерла, другой ребенок "пропал", неизвестно где. "И так творили "со всеми"" - пишет докторша. Теперь она спасает русских детей от голода, устроили приют в Красном селе на семьдесят человек. Как-то сумели эти две женщины остаться в городе, не дали "угнать" себя в большевизию {В оригинале: бельшевизию.}. Как чувствуют дети все! какая сознательность у них, и как же они несчастны. Немецкий капитан, которому показали этот приют спасаемых, прослезился, - пишут оттуда. Когда дети видят "знакомого дядю", который им иногда приносит крендельки, поднимается истеричный вопль, пока раздают. Потом - тишина, жеванье. Взрослые зрители - и немцы! - не могут смотреть без слез. Сплошной вопль уцелевших русских интеллигентных людей - "знайте, нет такой цены, которую жаль было бы заплатить за освобождение".

    Не расстраивайся, родная моя детка, я знаю, как все это больно тебе. И как все сложно. Ты сохранишь волю, силы, - многое ты дашь родному, придет время. В тебе - огромные возможности - души, сердца, всего существа твоего, - ты, знаю, все готова отдать и ты отдашь, Ей отдашь. О, моя светлая... одно помни: каждый даст с бОльшими результатами, - когда придется ему дать ему присущее. Сделаешь это ты. Бог даст, сделаю - и посильно делаю теперь же - и я. О, милая!.. В тебе - для меня - истинное воплощение - дорогого мне, самого дорогого, - и да поможет Господь нам, укрепляя друг друга, использовать свои силы на благое, достойнейше. Есть, во имя чего жить. Видя вокруг, как выпрямляются души, получаешь укрепление.

    о поездке 4 , и все сделаю, что в силах, чтобы прийти к тебе, услышать сердце твое, обнять тебя, ненаглядная моя. Единственная моя, первая моя так сознанная любовь. Полнее такой любви - нет другой. Я знаю это, и это святая правда. Это высшее счастье на земле. Оля, ты столько мне дала, даешь... - Господи, я так остро чувствую недостоинство свое. Ты, Оля, - о, поверь, это истинное во мне! - дар чудесный, высшее благо из всех благ на земле... поверь! Ты - прекраснейшая из русских женщин, чистейшая из чистых, глубочайшая из глубоких душ. Ты та, идеал которой предносился мне в грезах творческих... - полное воплощение его, - о, сбывшийся дивный сон! Ласточка, горлинка, девочка ясная, как я нежно тебя ласкаю, как исступленно молюсь тебе, - стань явью живою, стань моею вечной.

    Олька, милочка, не глупи... какие еще у меня могут быть "двигатели к фактам"?! Караимочка эта никак не касается сердца, чувствований даже, тем более - "вожделений". Как я далек от этого! И - уверен - и она тоже. Разве могу я сопоставлять тебя с кем-нибудь?! Я счастлив, что "Мери" 5 - твоя лошадка. Перестань видеть томящие сны. Ты должна спать без сновидений, - ты теперь вся здорова. - Лермонтова я не сравню с Пушкиным, а прозу его я считаю образцовой по той поре. Чехов ставил его "Тамань" 6 - как образец рассказа 7 . И это верно. Пушкинская точней, четче, - самостоятельней. Стихи Лермонтова страшно перегружены лишним, у Пушкина - только необходимое, кратче нельзя, предел. Как Слово Божие. У Лермонтова тьма безвкусицы, громкости, красивости, вычурности (* вперемежку с совершенно гениальным!). - Арабесок. У Пушкина - чекан, у Лермонтова - расплесканность, часто ходульность... - но ведь и молод же был! И - понимал, кто такой - в сравнении с ним - Пушкин! И как же из него чер-пал..! Сличи, детка... - увидишь, сколько в "Демоне" - "реминисценций", часто непростительных. Демон - романтически-эффектен, до... "парфюмерии" и "кондитерщины", сладости много. Ты, м. б., не согласишься со мной, но Лермонтов мне напоминает "провинциальных" кокеток, отчасти с приглупью. Очень громок и многоречив. Была, помню, во Владимире дама-каланча, звали ее "Драцена Грандиоза" 8 . Она, обычно, говорила выкрутасно: "Вчера мы отправились в прогулку для моциона... ну, взять небольшую порцию кислорода... ну, чуть провентилировать дыхательные пути... и подверглись ужасному действию электрического тока". Это означало: попали под грозу. Или: - "вернувшись с прогулки, я сейчас же приняла горизонтальное положение". Ну, помнишь, как у Гоголя, - Маниловы? 9 "Облегчить нос посредством платка" 10 .

    Детка, хочешь, я перепишу для тебя "Трапезондский коньяк"? Вчера я читал и смеялся - "Веселенькую свадьбу" читал, из "Как я встречался с Чеховым" 11 . Да, встречался, когда был гимназистом 4 кл., - и мой приятель Женька участвует. Это - я тебе, кажется, писал? - три очерка: "За карасями", "Книжники, но... не фарисеи" и "Веселенькая свадьба". Хохотал мой доктор. И Чехов бы посмеялся: он тут живой. Ах, прочитал бы я тебе! Но как это далеко от... "Путей"! Хотя писано тут же, после лежанья - 5 дней! - в американском госпитале, писал в Альпах, в 34 году, летом. А в марте тридцать пятого - начаты "Пути". Тогда я "отдыхал". И - побаловался. Много юмору. Да и нельзя иначе - ведь я давал Чехова, и его отсветы тут - "зернышки" из него, которые он потом - после наших "встреч" - и раскидал в рассказах. И его "Свадьба" 12 - это же вышла из... моей, которую видели мы с Женькой, - и которую он "подглядел"! Вот как странно... - пересеклись пути слагавшегося писателя и... "зародышка" - т.е. - меня. А что я из сего сделал, - ты бы меня обласкала. И тут - тот же я, мальчик Тоник, восторженный, благоговеющий перед Божьим даром. Господи, тогда "писатель" - был для меня - святая святых. Теперь..? Почти - то же. Т.е., когда я сознаю, что - действительно, писатель, не торгаш, не "на заказ", а - служить. Я это выразил в конце "Веселенькой свадьбы" так: - - - "После, мы прочитали на карточке: "Антон Павлович Чехов, врач". Он жил внизу, под вывеской - "для свадеб и балов". Он видел! Может быть, и нас он видел. Многое он видел. Думал ли я тогда, что многое и я увижу - "веселенького" - свадеб, похорон, всего! Думал ли я тогда, что многое узнаю, в душу свою приму, как все, обременяющее душу, - для чего?.." 13

    Ты, Ольгуночка, многое видела, многим обременила душу. И ты знаешь, для чего обременила. Теперь ты должна освободиться от бремени. И ты освободишься и познаешь чудесную легкость... и наградишь этим сладким и горьким бременем многих-многих... О, ты икрянАя девочка... и сроки твои подходят. Ты - истинная, настоящая. Дай же, обойму тебя, родная моя, мое сердечко чудесное... столько несущее чудесно-страшного, светлого, больного, нежного, затаенного, чуемого, благодатного... - "и благословен плод"... сердца твоего! 14

    Не могу оторваться, так хочу шептать тебе, уверить тебя, внушить тебе - будь той, какой даровано быть тебе, дано, как долг, который ты обязана вернуть! Ты это сделаешь. Оля моя, сегодня, в день твоего духовного Рождения, в радостный, светлый день, - ты найдешь себя совсем другой, чем три протекших года тому была. Перед тобой не туманные пути, а верная дорога. Не скорби и томления страхами впереди, а радостное сознание твоей назначенности, избранности и... - творческой воли. Ты видишь, - верю! - что так и нужно было, что наша встреча не случайна, что она была дана в Плане. И надо принять ее, эту встречу, как Господне благословение. Для меня - именно так. Мне надо было, дано было - найти тебя и пробудить, родить тебя в новую жизнь. Мою детку духовную, мою красоту живую. Какими словами высказать тебе, все, что во мне к тебе? Все слова в тебе тонут, такая ты неисчерпаемая, все чувства не изопьют тебя, неупиваемую! Люблю неизлюбимую тебя. Всю. Оля, твой День - 27 мая - 9 июня - священный для меня День. Молюсь о тебе. Вспомни - я правлю его, мыслями весь с тобой, весь сердцем. С утра, неотрывно, с тобой, весь с тобой, моя ненаглядка, ягодка, Олюша. Вечером придет доктор, напомню ему, и выпьем за твое здоровье, за твое светлое Рожденье. В 11 часов я сварю доктору шоколад, поднимем стаканы за тебя, за маму, за Сережу. Я вспомню-помяну папочку твоего, он светло живет в сердце нашем. Я позову тебя - Оля моя... жизнь моя!.. И ты почувствуешь мое сердце. Я его так слышу... так оно взмывает во мне. Должно быть ты получила письмо, и думаешь о Ване. Сегодня я просил Арину Родионовну сделать мне "в твою честь" пирог (* это ты меня - твоим лукулловским обедом..!) - она испекла чудесно, с вязигой и яйцами, и сладкий, маленький, с ревеневым вареньем, - мне Юля пять кило прислала! Пир какой... вчера объелся доктор. Ну, Олюночка, радостная будь, светленькая-светленькая, отстрадавшая, теперь здоровенькая, - и всегда, всегда здоровенькая да будешь! Позови меня на Рождение, скажи - "Ваня, любимый, ну, поцелуй меня, малютку, рыбку свою, русскую девочку светлоглазку!" Я тебя поцелую так нежно, и так жарко-жарко... - щечки будут гореть твои, чуть, румянка... о, как дорога ты мне! Люблю, люблю... в сердце баюкаю... Покоен за тебя и радостен тобою. Твое фото обставлю цветами, - мою иконку. Я здоров, болей нет. Твой висмут успокоил раздражение. Почему ты недовольна жеребчиком? Ты хотела "Мери"? Если бы Сережа нашел для тебя гардению! или - апельсиновое дерево. Но м. б., не хватит денег? Я дошлю.

    Твой всегда Ваня. Неизменный.

    [На полях:] А тебя украшу розами. Ах, если бы Сережа - забыл ему сказать - привез тебе жасмин! Я просил - пионы.

    Оля, я не догадался, что тебе подумалось... Ты вскрикнула: "ой, что подумалось..!" (что не спишь без снов).

    Спи калачиком, как киска. Круто. Вижу тебя! и целую.

    Ольгушка, пиши "Лик" 15 , - да, просто, как бы мне .

    Не смутись: "Пути" будут завершены - я могу скоро написать, созрело.

    писать , я не буду тебе писать. Я тоже - и упрямый!

    Оля!.. Я хочу писать "Пути"... но... все мне мешает и - тревога - когда же? когда? Но я овладею собой. Увижу тебя и - во-имя твое буду.

    Олька, спи утром, не жди почты: она все равно придет !

    Как хорошо, что ты видишь рождающееся, новое: от котят до... жеребят! Я бы написал... о, напишу, что Дари видела и как принимала.

    Какая крупная твоя гортензия! 16 Я ее надушил и поцеловал в сердечко.

    2

    И. С. Шмелев - О. А. Бредиус-Субботиной

    4.VI.42    5 вечера

    Дорогая моя Ольгуна, пишу наскоро, очень сегодня замотался, с 8 утра и до 4 ч. был в хлопотах, - и в связи с моим чтением, и по поводу моей деловой поездки. А сегодня жарища еще... хоть я и люблю жариться, но лишь при полной беззаботности-неспешке. Эх, хорошо в такую пору в березовой роще - лежать и слушать усыпляющее жужжанье пчел, дремотное бульканье в овражке... - вспоминаю, как в Крыму, бывало, баюкали арЫки!.. Что за воздух в такую пору, в полдень, когда накрепко припекает, и в этом густом припеке - такие пряники, такие струйки, каких и сам твой любимец "Герлен" не выдумает! Ах, Ольгуночка моя далекая, - и какая же близкая-близкая! - вспомнил сейчас эту чудесно-пряную затинь березовых наших рощ в жару... - и глаза сладко щурятся от истомы, и лень мне думать, и чувствовать даже лень. Помешали, непрестанные посетители сегодня... - только отмахиваюсь. Как мне порой мешают!.. И часто - из пустого в порожнее. До завтра.

    5.VI 1 ч. дня Вечером вчера зашла Марина Квартирова с каким-то провожатым 17 , - поразился я, до чего она изменилась, исхудала! Лечится здесь от болезни в кишечнике, и врачи не могут определить, ощупью идут. Советовал ей обратиться к нашим врачам, указал на Серова-интуитивиста 18 . Хочет попробовать. Говорил ей о том из нашего, что не поддается решению рассудком, на чем сбивается большинство, - как вести себя перед лицом событий. Для меня в этом нет преткновений: для меня - первейшее - борьба с воплотившимся в большевизме злом, борьба вне всяких исторических, географических и - вообще всех "относительных", земных соображений: мы - и это не впервые в жизни земли, - лицом к лицу с вневременным, а извечным, - в необъяснимой для нашего рассудка тяжбе (так мы , м. б. судим - тяжбе!) - перенесенной из "оттуда" - в земную ограниченность. Подобное проявление "вечного-потустороннего" - да зрят земнородные! - было две тысячи лет тому 19 , и лишь избранные это постигали тогда. (Ныне постигают это верующие 20 , а зрители и участники действа меряют на свой аршин привычный. Отсюда невероятный хаос непонимания и ошибок, - у всех. Говорю о включенных в "надмирный поединок". Думается мне, что все дано Волею - для испытания, для как бы нового чекана более совершенной земной Души, для углубленнейшего постижения Божественного Плана, - это этап в эволюции мира и драгоценнейшего в мире - человека - Господнего дитяти: приблизься же к познанию твоей сущности! Так чувствуется мне. А почему и зачем, - конечная-то цель! - это невнятно мне, - это еще не открывшаяся божественная тайна. Одно несомненно: - это - для блага, для наполнения человеческо-божественной сущности в нас... - это продолжение тайны Вифлеема и Голгофы. Это новый шаг - к сближению тварного с Творцом. И потому мы все должны быть готовы к возможному новому Откровению. Не о "последних временах" говорю я, а лишь о новом этапе в жизни мира, - о "самораскрывании Бога и его Воли" 21 . Посему и должны как бы со светильниками бодрствовать 22 , а не смотреть через муть близоруких глаз, через ребячью "хронику событий". Тут "божественная трагедия" 23 - для новой выучки нас, маленьких, а мы все еще продолжаем смотреть, как на бесследно проходящий очередной "водевиль" с историко-социальным содержанием. Нет, тут содержание глубочайшего масштаба, тут космическое касается нашего микрокосма, вечное - временности нашей. Если бы жив был Достоевский, Тютчев, Пушкин..! Они нашли бы форму - выразить ныне совершающееся глубинно и... упростить для нашего мелкодушия. Да, это может быть внятым только в формах высокого искусства: в образах, - не в словах-понятиях. Я чувствую это чем-то, что за пределами моих пяти чувств. А найду ли способ постичь и внять... - не знаю. Но я так остро и так - пока - невыражаемо - воспринимаю!

    Счего {Так в оригинале.} (наречие!) я так расписался?.. Очевидно, стого {Так в оригинале.}, что это во мне бродит, это меня томит, искушает... Ну, оставлю. К "часу сему" перейду лучше.

    Твое сообщение о родственнике-инженере 24 , который хотел бы приобрести частично мои литературные права, - права распорядиться моими произведениями, в пределах уступки их возможному издателю будущего русского семейного журнала, - по типу былой "Нивы", - "для приложения к журналу", а не в полную собственность, меня очень заинтересовало. Обсудить условия и, при благоприятных результатах, заключить нотариальную сделку, я готов и постараюсь приехать в Арнхем. Тогда и с тобой встречусь, и мы о многом поговорим, Олюшенька. Обсуди с инженером подробней, выясни степень серьезности его предложения. Если у тебя не возникает сомнений в его доброй воле, тогда мне стоит приезжать, - ты же знаешь, как теперь затруднительны поездки. Но в таком случае мне необходимо представить строго мотивированные соображения при ходатайстве о разрешении поездки в Голландию. Я должен получить предложение об уступке - частичной - моих литературных прав от самого лица, желающего их приобрести, - конечно, лучше на немецком языке, - для представления при просьбе. Мне сказали в эмигрантском комитете, что предпримут шаги в помощь мне, дадут ход моей просьбе, - словом, будут содействовать. Что из этого выйдет, - не знаю. В нынешних условиях моих я, конечно, охотно пойду навстречу предложению, тем более, что мои авторские права при мне и остаются, а приложение моих книг к журналу лишь поспособствует - как это уже не раз оправдывалось, - более широкому ходу книг в отдельных изданиях. Вот видишь, как удачно складывается, - т.е., вернее, может сложиться: и с тобой встречусь, хотя бы в Арнхеме. Не представляю себе только, сколько я мог бы получить и в какой валюте. Очевидно - в гульденах? Конечно, эта нотариальная сделка должна получить, для своей юридической силы, какие-то одобрения со стороны экономического контроля... но это, конечно, выяснится на месте. Итак, буду ждать письменного предложения предполагаемого покупателя, а там увидим. Подобное предложение - только на все права! - мне уже делалось, года полтора тому, но тогда я отказался обсудить условия, испуганный мыслью - продать в полную собственность мое заветное!.. - это же - совсем осиротить себя. Этого я не мог.

    Сегодня очень жарко, а мне сейчас надо к доктору, - впрыскивание ляристина! потом на чай, по приглашению, а в 7 - панихида, 9 день по дорогому кн. А. Н. Волконскому. Слава Богу, болей у меня нет.

    4-ый день нет писем от тебя, мне грустно, но я не пеняю, - очевидно, ты ездила на Троицу, а там гости... - ты без гостей, ведь, не можешь, опять вертишься с хозяйством... Я не стану платить той же монетой, - я пишу тебе почти каждый день, хотя меня и очень донимают болтовней... и тревогами. Не знаю, - удастся ли закабалить себя в писание "Путей", как было с 1-ой частью 25 , когда я начал печатать, не написав и трех глав: вопрос в том, будет ли в Париже издаваться газета 26 . Это должно решиться на днях.

    Родная детка, целую тебя, жду увидеть тебя... ах, если бы устроилось! Тоскую по тебе, сникаю порой... и - борюсь с наплывающим безволием. Особенно ранят дни, когда нет весточки твоей... - и тогда - будто выпал тот день из жизни.

    Твой всегда Ваня. Господь с тобой, моя бесценная детка!

    3

    О. А. Бредиус-Субботина - И. С. Шмелеву

    10.VI.42

    Бесценный мой Ваня, обнимаю тебя и нежно благодарю за праздник, который ты мне вчера устроил! Я чувствовала, что ты со мной был! Накануне я плакала, думая, что уж письма не будет, - я же его давно получила... И кроме того С. звонил, и я маме велела спросить, получил ли для меня - нет! Но вот с вечерней почтой подали твою заказную открытку на меня и маме заказное "pour nouveaunée" {"Для новорожденной" (фр.). сразу же после того, как умылась и причесалась. В 10 ч., с первым автобусом является шофер и тащит целый ворох цветов. Открываю: огромный букет(ище) {Так в оригинале.} роз чайных. Без карточки, без письма... Кто? Из Утрехта, из магазина рядом с Фасей... Она? Нет...

    Сережа приезжает лишь вечером. Мама мне говорит: "Ну, известно от кого, конечно от И. С., я то знаю, Сережа мне говорил..." Мама смотрит розы и... в ужасе, в отчаянии: "Ну, что за болван, ну как же это можно, все испортил, всю радость мне отравил!.. И. С. просил гардению или апельсинчик!" Мама расстроена, чуть не до слез! "Столько просил его И. С.!" Сережа вечером приезжает сам и тоже огорчен, но объясняет, что задолго уже он справлялся, где мог, и для него звонили из магазинов в садоводства. Но оказалось, что гардения (я не знаю, кажется, этого цветка, это беленькие, маленькие цветочки? Да?) почти вся вывелась в Голландии, т.к. за недостатком топлива, это хрупкое растение не перенесло зимы. М. б., они будут к осени, - не требуется тогда угля. А апельсина тоже нигде не сыщешь, и вряд ли будут. Раньше (ему так сказали) будто бы в Голландии была огромная продукция гардении, огромный экспорт. Цветов здесь теперь мало, бери, что есть. Пионы... уж кажется самое то время, - не найти! Их продают бутонами, совсем бутонами, меньше голубиного яйца. Ни красоты, ни уверенности, что распустятся. И за розы не ручались, что найдутся в магазине такие, как хотел ты. Ванечка, транжирка! Что ты делаешь?! Это же безумно! Не смей! Не хочу! Буду злиться! Божественно раскрылись сегодня розы! Аромат чуть чаем! Правда! С каждым часом великолепней! Роскошный букет. Стоит в большой хрустальной вазе, тяжелой, дорогой, - достойный сосуд для твоих цветов. Эту вазу подарил мне один несчастный человек в благодарность за "спасение" его и его семьи. Кавычки, впрочем, можно снять, т.к. это было воистину спасение. Это давно было. И много чего они надарили мне тогда. Готовы были на руках носить, и не только меня.

    Вчера меня ужасно все баловали. А мне было грустно... Я нехорошая. Подумай, вчера, когда все были так трогательно-внимательны, - я поддалась припадку вспыльчивости. И мне стыдно... Ужасно было больно. Ну, момент один, но все же! Я должна была встать, и что-то было не так, я боялась встать, приехали поздравители уже, а я не могу никого дозваться. Трамбовка провалилась куда-то, а мама в кухне. Когда пришли, то уже сидел свекор, а ко мне и войти нельзя, и сама выйти не могла. Сил нет, ни белья не принесли мне, ни туфли, ни платья. Ну, как же я встану? И сил нет. Ну, я "покапризничала". Мне так стыдно. Какая я гадкая. "Не хочу вставать, не выйду, забыли, бросили все меня, не дозовусь". А все неправда! Мама-то задергалась! Ваня, побрани меня! Мне стыдно! Я же всем только в тягость! И еще претензии! Я ненавижу себя порой! Ну, за завтраком в 1 ч. дня я была за столом. Пирог мама с ливером делала. С вязигой мы (если живые будем) испечем на мои именины, а то эти гости все равно не понимают толку, а будут только вопросы: "что это?", "откуда?" и т.п. После завтрака рада была добраться до постели. К вечернему чаю Сережа приехал. Тоже массу цветов навез: гвоздик каких-то грандиозных, душистого горошку. Свояк 27 был к обеду и оба с Сережей остались ночевать. Этот привез тоже гвоздик со словами: "Тебе нельзя пить вина, так вот это цветы, с окраской шампанского!" Удивительные какие-то гвоздики, не видела таких, цвета шампанского с розовым отливом в середине... будто живое тело. Притащил (раздобыл эту редкость!) два огромных огурца, знаешь, здешние, длинные. Я обожаю огурцы и мне зелень нужна, а их не найти. И привез еще печенья и... книгу. Ах, Ваня, - чуднО: "флиртуй!" Я никогда с ним не флиртовала. Он меня жалеет, с разными врачами советуется, куда бы меня еще послать на исследование и т.п. Я теперь, поверь, никому не интересна. К обеду я встала опять. А вечерний чай пили у меня в комнате, сидя кто где. Это было от 9-10 ч. Вчера же у второй клушки высиделись цыпки... Но вечером заболел один кролик, не знаю, что такое. Сегодня родился еще бычок. Почему я недовольна жеребчиком? Потому что его изуродуют и продадут как рабочую, ломовую силу. А красота где? Он недостаточно отвечает требованиям, чтобы рискнуть оставить его на племя жеребцом, - значит только для работы. Кобылиц здесь ценят гораздо выше - они остаются на племя. Они все у нас породистые и, таким образом "дочка" тоже бы осталась в книге родословной. Для нашего хозяйства оставлена известная норма на всякий скот, превысить коего мы не смеем, - таким образом невыгодно оставлять кастрированного жеребенка и отнимать им место у другой лошади, могущей быть матерью. Продавать надо! А жалко! Ты получил с них фото? 27а

    Ну, вот, Ванюша, увлеклась и не продолжаю о самом главном. Вчера вечером я вдруг так заволновалась внутри, так все засветилось во мне... Спрашиваю: "Сколько времени". - "Без 10 мин. 11 ч.", - говорит Сережа. Это ты обо мне думал? Я крепко, крепко подумала о тебе, поцеловала тебя очень нежно и поблагодарила тебя за твою ласку, за твои дивные цветы! Чудесные, стоят они и красуются... До того, что обнять их хочется!.. Спасибо за письмецо твое и за открыточку ласковую, нежную... И за шоколад, который ты доктору за мое здоровье предложишь выпить! Это же ты мое рожденье правишь! И будто я у вас обоих была... Нет, у тебя, конечно, только! Ну, что ты спрашиваешь: "хочешь, перепишу "Трапезондский коньяк""? Конечно, хочу!! Еще бы не хотела! Но я страшусь просить тебя на это тратить силы, и время, и отдых. Все хочу! Очень! Ты не писал мне о "Веселенькой свадьбе". Как все твое хочу знать! И как же многое не знаю! Это же ужас! Я твои конфеты шоколадные все съела, успокойся, а пчелки {Имеются в виду медовые конфеты.} еще оставила. И грушку берегу! Духи тоже. На "Голубой час" {Речь идет о духах "L'heure bleue", подарке И. С. Шмелева.} только любуюсь - бутылочка похожа на куполок нашей церкви... Куполок... в голубом часе, в чудесном часе, когда вершится тайна! Я мечтаю... Глуплю... Не старайся разгадать, почему я сказала "ой, что подумала!" - Глупости! Я тоже кое-что не поняла из твоего, а м. б., и поняла...

    Пишу, а у меня на груди сидит птенчушка, недавно вылупился, слаб еще с другими-то сидеть. Пришел доктор. Вдруг что-то пи-пи... Что это? Цыпленок! Смеялся! Грею вот. Молчит, растет... крепнет. Глупышка. Я жадно думаю о твоем чтении, беснуюсь, что не присутствую. Ах ты, - Дока! Все-то ты догадываешься! Конечно, цветы послала. Но жалко, что тебя о зале спросила, - было бы сюрпризом! Боюсь, что запоздают, пришлось письменно заказывать, больна-то я вот. Я волнуюсь, будет ли красиво и со вкусом. Как на этот счет в Париже? Умеют подавать? Здесь хорошо это дело знают. Я послала тебе красные розы. Не потому, что вкладываю значение в окраску, но потому, что очень люблю бархатистость темных лепестков. И запах красной розы особый, густой какой-то. Ты любишь? Но мне так мало срезанных цветов! Вчера, - вот потому тебе и описала, правда, не из похвальбы, - вот нанесли, а у меня у сердца ныло... сколько их погублено! Живые они все!.. Я всегда, всегда жалею срезанных цветов. Золовка моя пыталась мне витиевато объяснить о каком-то "высшем призвании, служении цветка"... все это хорошо, но сердцу жалко. Сережа мой - другой, - любит размах. Вчера мы об этом толковали, - я его "бранила" нежно: "Ну чего ты сколько цветов притащил, ведь больно, сколько погубили?!" - "Ах, вот не понимаю, красиво! Дарить, так дарить, много цветов, охапки, именно срезанные, для тебя срезанные. Ненавижу горшочки, таскайся с горшочком!" Впрочем он сам иногда присылает "горшочки"... "Сережа, говорю, безумие ведь это, такую массу думается, что они чувствуют ! Я еще девочкой все к учителю привязывалась: "Живое существо цветы?" Он был мечтатель и говорил: "Я думаю, что у них есть своя душа! Они растут, питаются и размножаются... еще одно свойство: движение, но есть цветы-"путешественники", так что и этим свойством живого существа они обладают". С тех пор я их так и взяла в душу... Живут!

    Тебе я посылаю срезанные розы без сожаления!

    Символически, желая срезанных. Жертву тебе, единственному. Они, трепетные, ароматные бархатушки отдают с восторгом тебе свои жизни! Потому не в корзине, как я думала сперва. Отсветы сердца моего живого, все, все в служении твоему великому Духу!.. {В оригинале абзаца нет.}

    Ваня, я поняла теперь многое из твоих писем 28 . Представляю и тех, письма которых тебе читал С[ергей] М[ихеевич]. Я помню, что точно то же самое говорили и нам, в связи с этим браком роднушки. Точно так же думала и чувствовала я и все мы. Я понимаю тебя вполне, но я не могу закрывать глаза на свой опыт. И считала бы это даже преступным. Ты не имел его. Поверь, что горько было мне получить этот опыт. Поверь. И для меня особенно трагично представляется вся эта романтическо-идеалистическая уверенность людей, смотрящих на других из себя и судя по себе. В этой семейной драме брака я проглотила много горьких слез. Не личных. Я не могу тебе в письме все высказать, но, поверь, что я глубже и серьезней смотрю на все, о чем ты думаешь. Когда ты мне пишешь, то мне на многое хочется сказать: "Не надо ломиться в открытую дверь - все, что ты чувствуешь, переживаю и я" . Но невозможно несчастной измученной женщине, измученной подлым мужем-мерзавцем, сознавая всю подлость и низость его, все-таки советовать кинуться "из огня да в полымя!" Если она теперь раба его, убивающего ее дух, то тот, кто якобы любит ее (а на самом деле желает только ее миллионы! Я это знаю), этот сумеет ее так скрутить, как еще никогда ее духу этого и не снилось. Ты знаешь, как я близка к моей Дорогой, верь, что я так же , как ты и прочие судила обо всем. Точно так же. Но нельзя закрывать глаз и убаюкивать себя "авось"-ем {Так в оригинале.}. "Полымя" будет еще хуже "огня". Я знаю, что я говорю. Единственный путь несчастной - это самостоятельно выпрямить свой хребет. Только это. Пусть трудно, пусть она непривычна, я верю в то, что она достаточно сильна духом, чтобы теперь, именно теперь взять в руки вожжи своей собственной жизни. Нельзя никогда забывать, что это же два друга давнишних, очень давнишних и что теперешний обольститель очень даже в свое время старался женишка всучить и для чего? Или ты это забыл. И этого нельзя забывать! И если, обессиленная раба, рада хоть какой-нибудь, но перемене, то нельзя же ей подсовывать такой же "хрен". Она не знает его! (* и ей простителен поэтому ее флирт.) И ты не знаешь. И все это относится к такого сорта правде, что понадобься это - можно бы и на костре сгореть. Ты многого не знаешь. И то, что знаю я, - знают немногие из родных. И именно только и исключительно чисто душевно-духовного порядка. Все материальное, земное (как ты назвал), все понимаю!! для меня, как и для тебя не играет роли. Я не так мелка в этом вопросе. То, что она флиртует, не является доказательством того, что это правильно. Она его не знает (** Она хочет верить, и в этом особый ее трагизм. Не хочу, однако, себя тревожить сугубыми думами, мне надо поправиться. Силы и духа и тела мне еще надо долго собирать!). Судьба этой несчастной так меня огорчает, что я очень прошу тебя мне ничего не писать, не сыпать, так сказать, соли в раны. Я ночи не сплю иногда. Новый хахаль даже и не думает скрывать перед некоторыми друзьями своими, что ему только капиталы невесты нужны. Нахал! А она верит всей его гнусной болтовне! Нужно знать этого фрукта. Ты не что он гад? Я же знаю! И вот уже поэтому только судя - каков же новый "претендент"?

    [На полях:] Ванечка, родной мой, крепко тебя целую. Обнимаю. Рвусь к тебе, чтобы сердцем сердцу все сказать. Уверена, что и ты тоже. Сейчас письмо от жены "кавказца" 29 и маленькое его. Еще не получил о новой болезни, не хочет на расстоянии делать диагноза, тревожится и просит подробно описать. Я послала. Уверен, что теперь "здорова"!!

    Целую, будь здоров, пиши! Оля

    11.VI.42 Ванюша, мое солнышко, очень нежно думаю о тебе. Не обидься!

    Ах, да, доктор был - доволен мной, крови нет, встаю

    4

    И. С. Шмелев - О. А. Бредиус-Субботиной

    12.VI.42      7 вечера

    Родненькая моя, Олюночка, опять заболела! Вот, моя тоска 29-30! Страдаю тобой, бедная больнушка... но не падай духом: должно все пройти, ты бу-дешь здорова! Оля, ты сама мешаешь болезни пройти: слишком рано начала разъезжать, мотаться в хозяйстве, - и... нервить, конечно. Прошу - молись, Пречистую призывай, Ей душу всю препоручи, молись преп. Серафиму, и благостному нашему Хранителю - преп. Сергию! отдай себя им, светлым, - и веруй, что будешь здорова. И лечись, конечно. Ты права: напиши "кавказскому доктору", - он, м. б., чуткий диагност. Принимаешь ли, что советовал С. М. Серов? Хлористый кальций, и желатин - в соках фруктовых. Во всяком случае, это безвредно. Я каюсь, что затеян "вечер литературный", - очень меня треплет, всячески. Нет органа печати нашего, мои друзья беспрестанно справляются... эти мелочи всякие... я устал. Я не имею часа покойного - забыться в тебе, в своем. Твое письмо 27 мая - ах, какое нежное, насыщенное тобой, твоим чувством. Через скорбные думы о тебе, через горечь всего, тебя отягчившего, пытаюсь отвечать на твои запросы.

    Еженедельника 30 я тебе не буду выписывать, но я не виноват, что ты его получаешь. Сами шлют..? Я уже месяца три не вижу его. И на твой вопрос о статье Г[орянского] 31 - и охота тебе - о сем! - отвечу: и не буду читать. Сором заполонять остатки света во мне?! Брось... Фася слишком "проста"... вот это - провинциалка! А ты... нет, ты слишком - ты... и никем-ничем не можешь быть, только - ты, Оля - для меня. Всегда - "Оля моя, - всегда - Олюша, Олюночка, единственная, несравненная". Ну, поцелуй. - Да, мы почти - одно. Я это давно вижу. Отлично. Одного "куска". Это-то и дивно, в этом - все. Ты - вся моя, как я сам - мой. Отсюда такая правда любви, такая неразрывность. Отсюда и мука моя о тебе, тобой, - и радость, свет, счастье... - святая, чистая, сверхземная радость. Мы были бы - знаю! - очень счастливы в браке. Но мы и теперь почти счастливы. Когда душа истекает в нежности, в жалении, в любовании, в чуянии нерасторжимости навеки - это чудесное чувство, очень близкое к благоговению, к религиозному восторгу. О, милая девочка, - будь же здорова, вытерпи, вылежись, излечись! Молись же, Оля! До тихих, благостных слез веры! Я хочу, хочу, я верую - ты должна быть здорова. И мы должны встретиться, прильнуть душами, самым чистым и светлым в нас!

    Не может быть "жути" в такой общности многого в нас. Словечка "замазыриться" - ть, - нет в словаре Даля 32 . Я не слыхал. Того же смысла - "забельшить" 33 . А есть слово - "мазырничать" - привередничать, размазывать кушанье по тарелке от прихоти. Олёк, остерегайся "областных" словечек в писаньи, они бывают нужны лишь для оттенения лица, для "характера", порой... Говорю, конечно, об очень редкостных словах, мало внятных общему читателю, - их лучше избегать. - Напомни, какое "определение" я дал тебе, в конце лета, которое тебя обожгло? я вспомню смысл его... - напиши, за что извинился. - Твою рубашечку бу-ду носить, ведь ты в ней, твое сердце, свет глаз твоих! О, нежная моя! - Олюночка, я не нашел твоей карточки - "полненькой", и лошадки! Пропала. - Моего портрета художника Калиниченки, я не могу отобрать уже от приятеля, раз отдал! Не отдаст!! Он даже не дал мне на время, а сам для меня переснял. Отдал я в черные дни, когда все разбрасывал из своего... после Оли, - не хотел жить, собирался уходить... Теперь как жалею! Если бы ты подошла ко мне тогда, в Берлине! Но тогда я был чужим твоей душе. А я - бессознательно ждал, - кто же меня приласкает?! укрепит..? И - все чуждое было, все - не для меня! А как за мной ухаживали - в самом светлом смысле! - везде! И - все чужие, -жия... Но ты... ты бы могла отеплить сердце... Ну, прошло. Я все же нашел тебя! Ты... меня... ?! И благодарю Господа: я уже живу... я заставлю себя писать, завершать. Чего жду? Спокой-ствия. Многое тревожит душу, чего-то жду... - да ведь жизнь-то какая, какие события! А для моей работы - ей надо всего меня, как всегда. Но я себя за-ста-влю. Увидишь. Оля, я ничего не утаиваю от тебя из жизни моей, и из работы моей. 2-я часть "Лета Господня", - это написано до 41 года. У меня двенадцать очерков, надо еще 3-4 - болезнь, кончина отца, похороны, поминки, конец... - тогда будет вся 2-я ч. "Лета". Да, я изменил чуть программу чтения: первым номером пойдет не "Чертов балаган", а... благостное - "Крестный ход" 34 , из II ч. "Лета Господня". В литературе такого никто не давал и не даст. Дано мною, и - исчерпано. Возможно, что будут на чтении митрополиты 35 , оба, или один... - м. б. и не будут! - но мне дано было дружеское указание... - м. б., кто-нибудь из них и изъявлял желание. Придется поехать и пригласить. Митр. Евлогий не раз меня слышал и - радовался. И начинать - при них - с... "Чертова балагана"... - нет, хоть и ничего непристойного, но... рассказ очень жесткий, "волнующий нашей болью", - это удар по части нашей интеллигенции... - не хочу ворошить. Я дам родную, светлую стихию, нашу "святую силу", - Крестный ход - ан гран! {Здесь: широко (от фр. } Смотр святынь! Встреча Господа и Пречистой, "смотр" земной жизни: ""пойду, погляжу, как на моей земле люди живут" - скажет Господь, и пойдет, и все праведники и преподобные, и все святые с Ним..." - говорит Горкин 36 . И тут читатель увидит... - "земное"... грязь, злобу, недостоинства... и... - при всем этом "беспутстве" - живую душу, порыв к Небу! - да, Оля... кажется, мне удался этот труднейший "опыт". Встанут перед слушателями все храмы Замоскворечья и Кремля - в их "знаменах". И - будет двигаться ход... смотр земного. Остальное без изменения. Из "Няни" беру страницы 113-116 - начиная со слов "А жить уж нам трудно стало..." 37 Чтения на 12 минут. Но "Крестный ход" возьмет почти 30-35 минут. Он труден для чтения, много сил возьмет. Из "Богомолья" беру - знаешь, детка, я задумал, - чего Оля хотела бы? - и раскрыл на удачу: 92 страница! - "Идем самыми страшными местами... 38 Парит. Гроза. Ливень. Розовая колокольня Троицы... Свеча пасхальная - отец - земляника..." - ну, вся наша родная стихия! Ты довольна? Да, да... - ты в ней!! Читать буду - тебе, знай! Воображу тебя - в рядах, и скажу мысленно перед чтением: - "Ольгуна, слушай девочка, для тебя я". Если бы чу-до..! Увидал бы тебя... - сердце взметнулось бы..!

    Читаю - тебя вижу, тебя в сердце держу. Так и знай.

    Растяпа доктор бо-ится... сказать два слова 39 , при поднесении твоих цветов и карточки! "Я непременно споткнусь!" Я ему внушаю: "скажете "эти розы от вашей преданнейшей читательницы-друга, из Голландии!"" Не мо-жет!.. Придется просить Юлю - чтобы - за доктором - сказала эти слова. Так я хочу: пусть видят, как меня лю-бят! Хочу!! И - поцелую цветы. Это воспитывает читателя. Мне так дорого движение твоего сердца, что не в силах сдерживать (цветы-то!) тебя - сумасбродку милую, нежную мою... - Как меня теребят! А я боюсь - ну, будет полупустой зал: нет, ведь, печати... - а все смеются. Я всегда волнуюсь, - му-ка мне эти чтения! И после - весь разбит. - Милые стрижи - тебе явились! Олюна, должно быть не получишь ты на Рождение "флер д'оранжа"! {Здесь: апельсиновое дерево.} или - гардении... До войны это в Бельгии выводили, "спесьялитэ" {"Специальность" (от фр. spécialité). }, а теперь и в Париже не могу найти, а я так мечтаю - о, чудесный аромат! Хотел тебя порадовать, писал Сереже. Пустяки и получишь. Твоя гортензия все пышная. Твои "мотыльки" снова дают листья. С декабря не покидают меня твои цветы-поцелуи. - Оля, верь мне, себе. Ничего не значит, что пока не чувствуешь, что можешь (* творить). Это мне отлично знакомо. Помни: надо заставлять себя! И - увидишь. Слушай гОлоса в душе... хочу - и работай! Тогда почувствуешь, в процессе работы. Никогда во всех подробностях заранее не рисуй себе содержания: лишь чуть ощути неясное, оно станет главным. Напишешь так, как и не думала. Без усилий! всегда без напряжения! Только подумай мельком - и свободно! - вот, рассказываю, как хочу, любимому... душу открываю, и ничто меня не связывает, никакая форма... а что душа хочет... Это после, когда уже написала все - будешь сжимать, пополнять, - ну, форму давать. Тогда увидишь, что ненужно, что на-до еще... и все - чуть-чуть... Только не медли, не пугай себя, при-нудь! - я и до сей поры должен себя принуждать! Во мне или лень, или... нерешительность, - но это все обманное. Надо начать. Надо почувствовать наплывающую "радость" от чего-то, что ты напишешь... когда в сердце начнет что-то назревать, очень неопределенное... но потом - само прояснится, уже в работе. Да так, что и поразишься. Пришли мне - спиши - из письма об искусстве, о "влияниях". Про-сит приятель 40 . А я не вспомню. - Обмираю от жасмина! Понимаю твое... - сам головой в куст... - не передать. У жасмина есть чуть общее с флердоранж, в запахе, в томлении... Помнишь, в "Богомолье"? Это я, а не Домна Панферовна 41 - так обмирала. В аромате жасмина - есть волнующее, томящее, дразнящее. В оранже - тоньше. Самое страстное, близкое к... секс... - в иных орхидеях. С любкой у меня связана первая влюбленность - в Таню... - когда мне было 12 л. Как услышу любку... - образ женщины... и - сладострастие... Если бы слить тройку: любку, жасмин, оранж?! - овладела бы страсть, замучила бы!

    "Шалая"? Мне это знакомо... я сам такой, порой... был, по крайней мере... - но никогда не грязнился. А - истомлялся... Но если бы ты была со мной... - совсем... - я привлек бы к счастью... - эти страстные "души" - кремово-бледнушек, страстунь скромных... о, ка-кие!.. Это чудесный аккомпанимент к лю-бовному экстазу. Духи меня очумляют... такой вдруг пожар вспыхнет...

    Описался я: конечно, Ирина, в "Дыме", - не хотел бы я, чтобы ты ее повторила. Нет, ты не "гурманка", и не безвольная. Ирина - чтобы "и волки сыты, и овцы целы". - Роман этот "нарочитый", фальшивый. Таня - бледна, божья коровка, ну, какое с ней у Литвинова 42 могло быть счастье! Все белые нитки, нарочитость. Самонатаскивание. Не сумел Тургенев одолеть. Тут от Виардо в нем что-то. Та была жох-баба, практичная... слизывала сливки... Надумана Ирина. И как глуп повод московского "разрыва"! И этот глупый "бал"! Тут Тургенев - никуда. Как романист, он - грош, сильно раздут. Лучшее - повестушки, - самое лучшее - "Первая любовь", - это пережи-то. Чудесны очерки из "Записок охотника". Этот не пройдет "по всей Руси великой" 43 - "Нургет" 44 ты должна бы прочесть не в переводе. Перевод обледнил. И не вишни, а черешни. Ты переоцениваешь "Под горами" - "Любовь в Крыму". Это далеко несовершенное, "проба", шутка. Не бойся "оглядок" и "не полагается". Оставайся собой. Рядиться по моде... - почему не рядиться?! Рядись, глупочка... милка моя... - хоть на голове ходи, - еще прелестней будешь, если можно. Но - всегда собой останься. И не смущай себя - какая ты "провинциалка"? - О караимочке. Она сама захотела и по-немецки прочесть меня. Нет, она некрасива, но - порой - прелестна. И очень неправильные черты. Скульцы, очень толстые губы, очень большие глаза. Это лучшее, все искупающее. Должно быть она из страстных. Очень идет ей черное. Когда обледнит лицо - глаза живут. Очень хрупкая, совсем миниатюрная, худенькая. Ну, будто артикль д'ар {Предмет искусства (от фр. }. И только. И внутри - ничего особенного. Это - совсем не ты. С ней приятно посидеть - я охотно бы послушал, если бы она умела играть на рояле. И должно быть горячка, м. б. спорщица. Я ее совсем не знаю, и ничего в ней меня не захватывает. Я с ней очень предупредителен, корректен, ни одного вольного слова, намека. И она - тоже. Любит мое искусство, ценит, и чуть переносит на меня, но именно как "ценящая писателя". Ей 40. Она неглупа, и, м. б. чувствует, как я к тебе. Но это ее не касается, и она знает это. - Ты - воображаешь, что в Париже все как-то особенные. Все слишком не особенное, а штандартное 45 и мало красоты. Ты была бы лучшей парижанкой, - как говорят - фэн-флер {Изящный цветок (от фр. fin-fleur). } - и будь ты модницей, кокеткой, "игралочкой", о, ты тысячи голов свернула бы! Ты как раз - по характеру - "шик паризьен" {"Шикарная парижанка" (от фр. chic Parisiene). }. Есть в тебе эти и-скорки... и ты умела бы шикарно носить платья... - в тебе мно-го вина..! - чувствую. И будь ты воистину такого "пошиба"... - несчастен был бы безумно тебя любящий... - Но в тебе - сдержка, ум, большая и страшно тревожная совесть... и еще - ты вся "для песен и молитв" 46 . Но любовницей ты была бы сверхочаровательной, до головокружения. Скажу - была бы прелестнейшей из супруг, - полней и выдумать нельзя. Ты же и в страсти была бы необычайна: эта сфера огромна в тебе, и очень высока, и освящённа... - не шарж или любовь-страсть, а страсть-поэзия, музыка... Никакого у меня особенного глаза... - я, напротив, многого не вижу, что видят самые заурядные... я вижу, что мне нужно... Я никогда не помню, как были одеты те и те... - я иное беру, должно быть. Твой мир - и мой он. И я в "ином" мире живу, как и ты, в твоем - своем. Но будь я молод, и будь ты моя... - я бы очень толкал тебя к пределу "моды", хотел бы испить все в тебе! Это и есть - шалое во мне. Мы жили бы - играли, как дети, - временами, "пока не требует поэта" 47 и т.д. - безумствовали бы, азартничали... были бы "малодушно погружены в заботы суетного света". Словом, - пили бы жизнь... не пропиваясь. Да, слава Богу, что ты - О-ля. Только такая, ты и дорога мне - умная, - сердцем и рассудком! - чуткая, нервная, даже "трепыхалочка"... - но - главное - твое душевное сверх-богатство взяло меня всего и навсегда. Увы, как же поздно взяло! Оля, ты не все во мне знаешь. Я не люблю интеллигентов, их стертых разговоров... их кривизны... я предпочту день проговорить с серым мужиком, со старухой, с бойким пареньком, чем час с человеком нашего круга. Я люблю все простое. Я ценю комфорт, хороший стол, красивую обстановку... - но это лишь дополнения. Я выше всех экзотических цветов люблю цветущий лужок усадьбы, рощицу конопли, - и как же люблю - воздух хлебных полей, мягкий проселок во ржи, - неповторимый дух нагрева в хлебах, к закату, после жаркого дня конца июня! Ты же понимаешь... я все сказал в своих книгах! Мои "Росстани"... - это куда же - природа-то! - захватней для меня, чем все черешневые сады Крыма... - пасеки люблю, пчел гуд... - Вот в этом-то я всегда был готов полюбить русскую простую девушку, Таню, Дашутку... - но у-мных! - с ручьистыми глазами, с запахом здоровья их девичьего тела, их простоты прелестной. М. б., на месяц-другой..? - Но вот от такой простой девушки я хотел бы иметь ребенка. Но это - в прошлом, в беглых думах-чувствах... - а м. б. и никогда такой мысли не было, м. б., это "натекает" в меня - для "Путей". ОлЮшка, гадкая моя девчонка, капризница, нетерпеливка... - опять себя в постель уложила. Но ты будешь здорова, и тогда я вложусь весь в "Пути". Клянусь тебе, я скоро весь уйду в них, только бы мне не хворать, не чувствовать болей. Пока я их иногда слышу, - сегодня почти часа четыре вертелся... - должно быть потому, что были спазмы желудка, - были вчера гости, а я постеснялся есть при них, не ел часов 7-8, а лег - уже не хотелось есть. Ну, меня и крутило. Пришлось встать, принять твоего висмута, половину чайной ложки - и через четверть часа я заснул. Но вот теперь, растревожив себя запахами поля, хочу писать "Пути". Читаю про оптинского старца Амвросия. Это он, - а не о. Варнава! - говорил сказочку о бабе. Но это обще-русская сказка. Такая: Упал из чела печи кирпич на шесток. Старуха завела - да если бы у нашего сынка сыночек был, внучек, да сидел здесь, да его бы кирпичом... ну, в го-лос... и старик за ней - в го-лос. А сын и говорит, узнав, о чем... - "Пойду от вас по свету, ежели встречу глупей вас - ворочусь". Пошел и видит - мужики корову на крышу втаскивают. Чего это? Да трава выросла, вот попасти хотим, и т.д. несколько случаев. Пришел сын домой. "И глупей вас нашел". Вот как. Если бы ты была здесь! Не унывай, ничто еще для тебя не утрачено. Не думай о приемыше. Кто что знает? Выздоравливай. Мы должны - друг для друга все выполнить, что укажет жизнь, Господь. Что мы знаем?! Я рвусь к тебе. И ты должна быть здорова, если я приеду. Оля, не дошла карточка "здоровенькой" Оли 48 . У тебя красивые ноги, в купальном видел, 33 г.? 49 Немножко "макаронки", а красивые. И стан хороший. Что же - чулочки? размер? Брось глупости. Какого цвета? Пока еще есть, настоящие. Если найдешь висмут - удержи, но не плати сама. He хочу!!! Вышлю или приеду - сам уплачу. Здесь нет. У меня висмута осталось четвертая часть. Теперь экономлю.

    Не на все ответил. Но спешу отправить, чтобы ты не томилась ожиданием. Не читай меня (* если расстраивает покой.), Пу-шкина читай, как писал. Оля, не читай и глупых книг, - хотя в болезни "глупость" облегчает. По-знай Пушкина! И - Евангелие. Ты не представляешь себе, сколько внутренних "толчков" дают тот и Оно. Это - насыщение. А мое... разве "Богомолье" порой... - в нем я, лучший, пожалуй, и - весь. Дитя. Ничего из моего творчества никогда не таил от тебя! Моя душа вся тебе открыта.

    Целую, всю целую. Как меня теребят!

    Твой Ваня

    [На полях:] Нет, я люблю тебя, пополневшую, но... не видел!

    Напиши No чулочка.

    С Серовым буду говорить о тебе, - я уверен, что все дело в свойстве сосудов и крови.

    - университетские клиники!!! Ты там будешь только препарат для опытов! Умоляю!! И не помышляй!

    Как я целую тебя..! Как я томлюсь твоей болезнью!

    Олюша, оставь все , только лежи и ешь!

    Попробуй еще послать себя с лошадкой!

    5

    И. С. Шмелев - О. А. Бредиус-Субботиной

    23.VI.42      3 ч. дня

    Родная моя Ольгуночка, - я вчера весь день был разбит, как всегда после чтения для народа, хотел писать тебе и не мог. Поднялись еще боли - это след волнений и возбуждения, и сегодня ночью вертелся до 2 ч., нестерпимые были боли. Сегодня - прошло два с половиной часа после кофе и сухарей с маслом, и вот, чуть позывают боли, а то совсем не было, и спал хорошо, чуть ли не после двух недель нервной бессонницы. Ты со мной, всегда. Мое чтение увенчалось определенным успехом, захватило, и я чувствовал все время, как установились токи между мною и людьми. Зал был совершенно полон, голос мне не изменил до конца, - в конце самое-то громкое! - иные плакали, слушая "Крестный ход", "Богомолье"... приходили ко мне и высказывались, и сколько же трогательного! У меня устала рука от пожатий. Были артисты, -ки, танцовщицы, профессора, военные, собратья... - эти на эстраде. Достаточно тебе сказать, что на эстраде было не меньше 30 человек - негде было стула поставить.

    Твои цветы - о, родная, я в сердце принял твои - "я здесь душой и сердцем". Доктор, конечно, "испугался", передавала цветы твои племянница, громко, четко: "по срочному приказу из Голландии, от самой горячей твоей почитательницы..." - и я их... на глазах всех поцеловал! - потом последовали другие цветы... еще три подношения, не считая мелких. Племянница купила чудесный торт, - редкость ныне! - но, по наивности, посоветовалась с кем-то, и ей представилось, что "неловко" подносить "хлеб-соль". Ну, мы его дома съели, без "подношения". Словом, был как бы триумф... - Пишут мне - "было захватывающе", "изумительная дикция", "чувствовалось веяние "Духа России"...", "все время в зале была такая теплота к Вам, ласка и любовь", "всем Вы были родным, дорогим..." Правда, все были в светлом очаровании, - это я видел, чувствовал, Слава Богу. Удивлялись голосу, выдержке... - одна дама шепнула мне - "вы все такой же... стройный, живой, молодой..." Да, Олёк, мне самому удивительно, что голос так звучал... и не сдал даже к концу второго часа чтения..! "Орел" был прочитан с полной силой! И еще так говорила одна артистка: "никуда не годятся знаменитейшие чтецы-артисты... а я всех слыхала!" Ну, перед тобой мне не стыдно говорить так: это - правда, Господь дал сил. Словом, это был "мой праздник..." - последний..? Несмотря на очень высокие цены, - для Парижа! - первый ряд по сто франков, последних цена - 20, - сверх-полный сбор. Требовали иные дорогие билеты... но их уже не было. И это почти без публикаций! Не было митрополитов, - убоялись взаимно "встречи" и сиденья рядом. Ну, кума с воза - куму легче. Присутствовали все писатели нашей зоны 50 . - Ты довольна? Борис Зайцев 51 говорит: "Ну, и силища же у вас!" Он моложе меня на шесть лет, ему свыше 59. Голосок его сла-бый... Если бы ты слышала, как мой матрос Бебешин 52 гвоздил! От "Небывалого обеда" - по-катывался весь зал. Гроза из "Богомолья" удалась... "Слышали гром и ливень"... - говорили. Зал чувствовал запах земляники ... видел ее! Мой доктор, всегда молчальник, был у меня вечером, ел торт... и, прощаясь, сказал: - "ну, и здо-рово Вы..!" Все. Ирина 53 продавала мои книги, - почти на тысячу франков, - но была только горсть книг, т.к. многих нет. Я мог дать лишь несколько экземпляров (авторских) "Путей" - разобрали все. Офис рюс 54 был полностью, после чтения поднялся на эстраду и приветствовал. (* Я сознательно составил нетрудную программу - для восприятия, но для чтения она - трудная.) А я... я держал только тебя в сердце, и - моих светлых, отшедших. Это был канун 22, кончины Оли. В субботу я не рискнул поехать на могилку, надо было беречь силы. В понедельник, 22, - я был разбит, и еще посетители дергали. Я решил с друзьями ехать 27, в субботу, - день поминовений. - Твои цветы были поданы после 1-го отделения, перед концом было бы мало заметно, т.к. утомились бы, а в самом конце - совсем бы неудачно, - движенье. И вышло хорошо, внушительно. Когда я вернулся на эстраду для II отделения - цветы уже снова лежали передо мною. Твои, еще.., и - огромный сноп васильков! Это - жест караимочки, он шел к "русской стихии". Твою карточку я открыл, стоя перед столиком, внимательно прочел, и - положил в левый боковой карман. Ольгунка, от тебя мне дорого - все твое. Если бы ты прислала пучок незабудок, ромашки... или даже - милые бубенцы, все было бы - твое сердце! Розы были хороши... - но цветочники, конечно, тебя обманывают, уверен. Розы были не длинностебельные, не одного сорта, иные были похожи на махровый... шиповник! Зал этого не мог видеть - "прекрасные розы", говорили. Пусть тебя это не удручает, я же не могу даже в этом сказать тебе неправду. Ты тратишься, твое сердечко рвется - дать Ване твоему - самое отборное, редкостное... - я знаю. Но торгаши наживаются заглазно, - и утрехтский, и парижский. Они завяли на другой день. Я их храню бережно, но они сыплются и "горят" по краям лепестков. Между тем как розы, поданные другими, - в смеси с гляйоль {Гладиолусы glaïeul). } и др. - почти и сейчас свежи. Воскресенья для цветочных магазинов - самый торг, и они открыты. Доктор получил в субботу. Он в цветах ни бельмеса не смыслит, для него - "чудесные"! Нет, обманули тебя - и меня. Но не могли украсть моего "счастья" - счастья от тебя, через тебя! Для меня были - только твои цветы. Была и Марина с родными, были и от них цветы, - сборные. Когда я читал - я для тебя читал... - и потому так сильно вышло. - Олечек, я очень устал. Сегодня ночью, - продолжаю 24-го, были острые боли, до 3 ч. Потом и до сего часу - 2 ч. дня - ни-чего! А после утреннего кофе и еды - прошло почти 3 часа! Что со мной - не знаю. Сегодня иду к другому доктору 55 , который мне сразу помог прошлым летом от болей у сердца и груди, во время ходьбы: сказал, что это давит воздух в желудке... через 2 недели все прошло от "спазмозедина". Но такие боли, как теперь - новость для меня! И продолжается почти два месяца! И что еще странного! Серов толкует, - это, м. б., нехватка витаминов, от крови, а не от печени, печень и не прощупывается даже, - у меня на коже местами - полосами - буроватая пигментация, попадаются прямо белые "местечки"... Бывало это - лет десять тому - будто "мятежные пятна", потом проходили {* Скучно об этом, но я не могу ничего скрывать от тебя.}. У глаз, на скульцах, тоже белые пятна. Будто я рысь! Черт знает что... Если боли не пройдут, я не смогу поехать в Арнхем. Я получил письмо инженера о литературных правах. Я не чувствую себя слабым, но я все же похудел, - это, конечно, от волнения, от теребенья, от несрочного приема пищи. Сейчас, в 5 ч., пойду к доктору, - это серьезнейший, караим он, - и завтра уезжает на отдых. Что он скажет? ... ?! Странная вещь: сегодня утром я не принимал "каолен", - глинку, и если бы было это от "язвы", были бы и боли, после еды прошло 3 часа... - а ни изжоги, ни малейших болей. Но к вечеру, особенно когда лягу... начинается сверленье... болевые токи к груди - даже к левой стороне! Я верчусь, и нахожу положение, на боку, стихают... массирую от "язвы" по животу... - легче, стихают. Знаю, что волнения усиливают боли. А я всегда задолго перед чтением - весь в трепете. Ду-рак... Ем очень режимно. Ну, надоел тебе болями... - оба хороши! Да еще пришлось волноваться: от меня требуют "советов" по острым вопросам, пишу письма, мои письма ходят по рукам... попадают, куда не следует... от меня требуют разрешения их печатать... а я "связан": у меня в Москве три сестры, племянники... - не могу же я их отдать на пытку! Раньше бесы 56 еще стеснялись Европы... носили маску... - и тогда тревожили и мою мать престарелую, и сестру... - мне они через "третьи руки" давали знать: "потише, ради Бога... нас таскают в "че-ка"..." Я сдерживался в выступлениях, мне грозили, и Господь не раз сохранил меня. Теперь - бесы в союзе с англо-саксами и американцами, Германия их разит, и им уже не страшна "дурная слава"! Они могут испепелить моих, мне нанести раны. И вот, пришлось отказать - опрометчиво обещал! - местной газете русской - вышло два NoNo, - в праве печатать мои "письма" по больному, очень важному вопросу! М. б., поймут мое положение, не осерчают. Это я говорю об "Управлении делами русской эмиграции". Оно мне могло бы помочь и в поездке 57 ... - и как все будет - не знаю. Олюшечка, не пиши мне о "семейных делах" 58 , - ты и себя волнуешь, и мне нового, все равно, не скажешь. У меня свой взгляд, и его не изменю. Ты не знаешь моей оценки всего. Я смотрю на вещи и события не только в земном, - историческом, - аспекте... нет: для меня существенное - главное! - в "божественном предопределении", и моя теория "событий" все больше и больше подтверждается временем. Мир должен будет выполнить назначенный ему План. Хочешь, не хочешь, - вы-полнишь! И моя душа спокойна. Все идет так, как я предчувствовал. Много было совершено ошибок... Если бы мне дали возможность сказать все, все... Умные же люди, даже почти-гении творят историю, и они правы, - с ихней точки зрения... да, да. Но если бы взяли для многих сокрытую - или, вернее, мало-понятную - иную точку... - совсем по-иному многое показалось бы, и так бы просто стало решать, и сколько бы сил и жизней было бы сбережено! Силы русской эмиграции дремлют втуне, не привлечены к великому делу всеобщего освобождения и обновления. Их, просто, не знают. И в этом - главное. Я не мог добиться права ехать 59 к близким мне по крови, духу и сердцу... - а я мог бы - знаю! - влиять... я, м. б., чудо сделал бы, сколько сердец отомкнул бы... - одним своим "Богомольем"! И как бы мы, своим знанием родной души, могли бы облегчить великий и страшный подвиг - мирового очищения! Больше бы взаимного доверия... - и случилось бы чудо, Чудо!!! Оно и случится, только... с большим запозданием, с излишней - и великой! - затратой сил. Я глубоко верю в предназначение Божие, карающий и очистительный "меч" был вложен в руку Германии... так дано в историческом течении, Высшею Волею, избран достойный сего. Но... мы-то - только свидетели..! А если бы была полная вера в нас, в наше предопределение... - если бы был братский союз двух великих народов..! - о, что было бы!! Я держусь точки зрения Бисмарка 60 , но не иного течения, когда-то возглавлявшегося фон дер Гольцем... - не недавним 61 , а его, должно быть, предком 62 . Верно сказал знаменитый Кляузевиц 63 ... разбирая "поход наполеоновский", - почему нельзя было Наполеону завоевать Россию! Ты должна мне поверить, Оля... я не с потолка списываю выводы... - и если я говорю и мыслю так, я имею основание в вере и в знании. Поверь, что не скудные. Право такое признал за мною и строгий мыслитель, твой посажёный - и так бессмысленно! - отец 64 : я бы не допустил того, что допустил он (* не благословил бы тебя на такой брак.). Запахло гарью: поставил варить картофель, а он спекся! Сколько я кастрюль испортил, за эти годы, а их теперь не достать. Сколько посуды перебил! Ухитрись вот - и думать, и творить, жить где-то... и помнить о мелочах... добывать пищу, стряпать... только два-три раза в неделю приходит моя Арина Родионовна. Сделала мне ватрушку - на три дня. Я порой забываю пообедать... а когда, ночами, один... в пустой квартире... и - бо-ли... ох, какие иногда бывают! - так горько станет, и вскипают слезы... Это лишь я знаю... И вот, мысль... больная: "скорей бы, устал я... ото всего устал... так вот жить устал". - Ну, пройдет.

    Вчера снова поднят вопрос о покупке экранного воспроизведения "Неупиваемой". Приедет крупный деятель, двоюродный брат караимочки, Дуван... - сын артиста Дуван-Торцова... 65 Он захвачен "Чашей", только что прочитал. Будут искать большую артистку... называли - какую-то - я же невежда! - Паулу..? 66 Если дам право, возьмусь за сценарий, то только лишь для заграницы, не для России! Придет время, там найдется большой ансамбль. - Олюшо-нок милый, нежный... - почему ты не прислала письма - а я так его ждал после моего чтения, как бы освежило оно меня! Ты не была и ты даже в письме не пришла ко мне после моего напряженнейшего труда! Именно - напряженнейшего! Мне все говорят - "так, с такой силой читать - жить! - в продолжение двух часов, в таких разных темах, тонах, темпах... это и сильно молодому таланту не выдержать!" Говорили и артисты, и просто понимающие, что такое художественное напряжение... - адвокаты, врачи! Я, Оля, выдержал, держа в сердце... тебя! А ты знаешь, как иные ко мне..? Были понимающие труд люди... они за 100 франковый билет давали... 1000. Но я распорядился, чтобы с неимущих не брали, и были, слава Богу, такие, приводили детей - "ведь детки родного языка, настоящего... не знают!" Ты знаешь, в набитой публикой зале после моего "Богомолья" - "пахло земляникой"! многие заявляли (ах, я уже писал!) - передалось въявь. И пережили грозу и освежающий ливень... - о, сколько тут надо было найти темпов! - игры в голосе, - а эта последняя тирада монахини под сараем 67 ... - ее надо было особым говорком дать, без останова! - би-серкОм... - и не задохнуться. Я мог, потому что у меня воздушные мешки особенные, - мои легкие закрывают почки, - запас "духа" изрядный. Знаешь, голос ни-как не сдал, ни дребезгу, ни дрожи, ни запала. Все и в конце оказалось так же свежо и сильно, как в начале. А "Крестный ход"... - его увидели, и блеск его, - говорили, - ослеплял. Благодарю Господа. Но если бы была ты... - кажется, я еще лучше мог бы воплотить в звуках все. - 24-го VI, 7 вечера. Сейчас от доктора, одного из наших лу-чших! Диагноз: "язвы" дуодэни - нет. Он сжимал эту кишку, и никакого ощущения боли. Печень - вполне, будто бы, здорова. И ее достал, и ее мял, - ни-чего. Сердце, легкие - все в порядке. Ни расширений, ни... Давление хорошее - 13 с половиной и 8. Безусловно - малокровие. На этой почве "окраска" - это "грибок" кожный, который пропадет, - дал какое-то растирание. Надо лучше питаться. Дал средства усилительные. Вес мой... - 49 кило!! За год - я был у него же в июле прошлого года - я потерял 2 кило. Объяснимо это: письма мои к тебе сколько-нибудь да весят? а мои чувства... не из легковесных, правда? А то, что даешь мне ты... разве не обжигает порой, и жгучим, и сладостно опаляющим огнем?., ну, дай же губки, моя красавка... Что за чудеса! Вчера... у стола - ! - вдруг увидал молодку, ядреную молодку, да... Это ты пришла ! чуть даже пышную, пушистую, сквозящую чуть, - ветром пообтянуло на ногах платьишко легкое... да и вообще... - только бы ей носиться по лугам, показывая ноги в ветре... чудесную лошадку - ушки!., узнаю - по-ро-да!! - и "мальчика"... Как, откуда? Не постигаю, - кто положил?! Я же не нашел в письме... прошли недели... - откуда выпала? Помечено 24 мая. Браво! Я поцеловал молодку... всю...

    25.VI Олёк, вчера, с десятого часа вечера - боли... до часу ночи, но легче. Проснулся опять рано - 6! Начинаю новое лечение. Да, "недоедание", говорит доктор. Думаю - волнения. Ем достаточно. - Ну, на письмо твое от 27 мая - оно чудесно! - я тебе писал. На что еще ответить - скажи. А теперь повеселю тебя свежим анекдотом. Я не люблю их, но этот - тон-кий, юмор - от контрастов. - На Шан-з' Элизей {Елисейские поля Champs Elisees). } два еврея без "украшений" 68 : "А ви видите, Яков Соломонич, эти два евгея, там, со звездАми..." "Ну, и сто? Ну..?" - "Они говогут... И... цего вам напоминается с русской литегатугы..?" - "Ну, и почему с литегатугы..? ну..?" - "Ви не знаете с гусской литегатугы!.. ви зе не знаете насего Пускина..?" - (примечание: Лермонтова, конечно,) - "Ну, и сто?" - "Ну, и самое лутцее ис Пускина". - "И сто..?" - "И звэзда с звэздою говогит!" 69 Я хохотал. - Если бы ты знала, как меня теребят! Я бросил отвечать на письма, но - посетители..! Я хочу воздуху, покоя... мне мешают думать, а тут еще - о себе думать... Я получил твой укроп, розу... - то и другое быстро теряет аромат, но укроп я стравил в суп, все равно... трава, но - твоя. Здорова ли ты? Ты меня забыла. Ты не пришла (* и все же пришла... в чу-дом явившейся карточке!!!!!) и после моего чтения, хотя бы положить руку на мою усталую голову. Я - одинок, хоть и много людей кругом меня. Сейчас нет одиннадцати утра, а я сонлив, я едва заставлю себя идти за молоком. Лечь бы - под березами, и чтобы все - ти-хо... не думать, не ждать... не двигаться. Я так устал... Оля. Мне плакать хочется... неужели не увижу тебя, родная моя девуличка?! Когда, когда я смогу уйти в свои "Пути", в полном покое, в полной свободе ото всего теребящего? Никогда..? Какая горечь... Твое последнее письмо - от 16. Сегодня 25. Ты молчишь. Почему ты не подарила мне хотя бы отсвета твоего чувства, сердца... - к 22.VI? Этот день - черный, страшный день мне: День кончины Оли... - 6 лет прошло. Я... так одинок... - и в этот день, весь разбитый, я был - один. Я не упрекаю тебя, и лишь оплакиваю... себя. После моего "праздника" общения с читателями, цветов, высказываний любви к писателю... такая разбитость, такая... пустота... и тревога за тебя - больна?! ...

    [На полях:] Насилу дописал письмо! (3 дня!!) - о, какая [нервная] усталость! Целую, милая. Твой Ваня

    Мне, кажется, ни-че-го не надо. В таком состоянии, должно быть, умирают. А я живу!

    Хоть в снах приди, О-ля..!

    Как же я в Arnhem, когда инженер Субботин скоро оттуда выезжает?! Как все спутывается...

    Напиши - всю правду - о твоем здоровье.

    Не знаю, найду ли силы поехать 27-го на кладбище: с 7 утра до 7 вечера - и все на ногах! И - горько.

    Гулинька моя светлая, 4 1/2 дня (25) с 1 часа ночи нет никаких болей, а я и глинки не принимал утром.

    6

    И. С. Шмелев - О. А. Бредиус-Субботиной

    26.VI.42     4 ч. дня

    27-го     5 ч.

    Ах, какое твое письмо (19.VI) 70 , девочка моя полевая, нежная, Ольгунка родная, такая вся близкая, чувствую тебя живую, трепетную, жгучую, рвущуюся, вольную, всю - обвеянную родимыми ветрами, всю свою! Весь я взбудоражен тобой, впиваюсь взглядом в "скульптурность" твою, - о, баловливый ветер, нескромник! - и ты не стыдишь меня, не смущена такой близостью твоего глупца... Ты же вся моя, ненаглядка, я это чувствую, я - весь, весь твой, - но что я..? - могу ли с тобой ровняться? Я же - увы! - далеко не полевой, далеко не безоглядный: если бы лет 15-20 долой.

    Ольгушоночек мой душистый, пушистый, - тепленькая какая ты в этой картинке, чудом ко мне явившейся! Никак не могу объяснить, как она объявилась?! Я тогда все, все обыскал... двадцать раз мели, все перебиралось на столе, все конверты я вывернул... - я же помню! Ну, явилась... сама пришла... захотела... - и я тебя пью, и целую твои ножки, - ах, ты, вы-пуклая красавка-молодка! Ольга, чудеса со мной... надолго ли? - все боли кончились, ночь спал, - и это от одного, умно найденного доктором Очаном, средства! Какой же пустяк - "карбатропин"! Т.е. - уголь с ничтожной дозой атропина..! Значит, и Серов был прав, говоря, что не язва, а... "спазмы" интестинальные {Внутренние (от лат. }. Только по лени своей он не выбирал средства, а Очан... он не менее получаса комбинировал! Хорошо, что захватил его, накануне отъезда его к дочери и внучкам - в неоккупированную зону! В исключение только - принял меня, уже укладывались. Какой удивительный человек, какая выдержка! Знаешь, он точно знает, что приговорен: у него страшная болезнь, - злокачественная опухоль прямой кишки! Две операции. В прошлом году он помог мне... за три дня до оперирования его, - операция продолжалась два часа! Делал самый известный хирург Франции. Рецидив парализовал. Взял все ножом. Очан должен каждый день делать сложнейшую "гигиену", т.к. ему необходимо механически закупоривать "выход". Новый рецидив возможен. И он ровен, по виду не узнать... а в душе - о, какая тоска, должно быть! Единственная радость - он женатый - внучка или две... - светлая его радость, последняя... В прошлом году, придя к нему по совету друзей, я и не предполагал, что он как бы "перед приговором". А он знал. И теперь... ласков, вдумчив, сосредоточен на пациенте, не на своем, трагическом! Ладно. Я отдохнул после чтения, после бессонных ночей, болей... Завтра еду в Сен-Женевьев, с Радуницы 71 не был на могилке.

    Ольгулька, я спешу опередить вчерашнее письмо, - оно могло опечалить тебя. Веришь? Я для тебя читал, тебя нес в душе, тобой жил... - и цветы твои - поцелуем твоим мне были, тобой мне были! И при всех я поцеловал... тебя. Усыхающие, вот они... но они для меня тобой живы, тобой прекрасны. Я не мог говорить тебе неправды, и я сказал тебе бытовую правду, - только тебе! - не страшась, что тебя обижу, - ведь ты моя... - ты - я, как я могу себя обманывать?! И я сказал, как тебя купчишки обводят. Конечно, они не сумели и обрамить... - все кой-как... - спаржевая зеленца, сойдет! Но я был счастлив моей чудеской, моей неизменной, моей переполненной чувствами, мыслями, - жизнью, образами живущей... Олькой моей бесценной... - не знаю, что бы со мной сталось, если бы ты сейчас была тут... - подумала бы - безумец!? Ну, да, от тебя безумец. - Ты не знаешь, как хочу быть вместе с тобой, жить тобой, для тебя, - только подумать..! Хоть месяц с тобой, у моря, на Юге... какие утра, в Крыму! Ах, какие... - Олёлька-девуленька... измазал бы земляникой твои щечки, любками отуманил бы тебя... всю, всю... до беспамятства... Ольгунка, верхом в горы бы... на заре... утро на высоте Демерджи 72 ... полдень... черешневые сады... в солнце раннем... в звоне ручьев, в цикадах... жар палящий, зной - от каменных глыб, с белых дорог... от седла конем пахнет, жаром пышит... от щек твоих, от твоего дыхания... от голубого блеска... в глазах и в небе. Я хотел бы с тобой дремать на стогу, в пряном его дыханьи... в твоем дыханьи!.. Ольга, это же тебя я воображал, говоря о "простой молодке", родной, полевой... - нет, никого для меня нет больше... - и все, мечтаю о чем, что влечет, манит и искушает сладко... - все ты, и во всем ты... Ты, душевной и страстной переполненностью своей -все для меня включила, в себе таишь. Разве ты не почувствовала это? "Простила бы"... ах, милая моя глупка... - конечно, простила бы... - ведь все - только с тобой бы было, и ты все отдала бы мне, и я все взял бы от тебя. Сегодня я, прямо, взбудоражен, дивлюсь остатком здравого смысла во мне, какой я еще... пожар! Будь ты сейчас тут, побежали бы есть мороженое! - и ты, как девчонка, облизывала бы бочки стаканчика... - помнишь, облизывала..? - и я смотрел бы, как ты ловко умеешь это, вку-сно! Я тебя всю вижу, всю могу воссоздать, как хочу, и какой хочу... - так во мне ярко воображение... так живо, будто на заре бытия. Все воображу... - а иные этого не постигают, до чего это легко, захватывающе дивно! Я же твое дыханье слышу... слышу, как вкусно ты ешь горстями землянику, и чувствую, как зернышки хрустят на твоих белых зубках... и что ты чувствуешь... Я тепло кожурки твоей слышу, загар чутошный, его дыханье... - загар, ведь, дает тончайший запах, чуть-чуть от него паленым и горчит чуть, а какая в загаре неуловимая сладость-страстность! Вот такую, летнюю, июльскую, жаркую... чуть сомлевшую... чуть-чуть влажную тебя... я чувствую! Я страстно люблю запахи... Ты помнишь, как пахнет в полуденную жару цветущая лужайка, новый ситец на молодайке... - это, кажется, только Толстой мог слышать, это смешение... не в его ли "Дьяволе" это..? 73 Я всегда смущался показывать в работах этот сверх-нюх. А сколько в жизни, для многих, неуловимого "дыханья"! А как опята пахнут в мае-июне? а в апреле - голые еще луга в ветре? А первая сыроежка, найденная ребенком, тобою найденная?! Не забуду - масляток, как я их впервые понял... - молоденькие - совсем-то сливошные... склизкие-липкие... и как же пахнут! Ольга, я хотел бы забраться с тобой в густой малинник, в его цапкую чащу зелени. Какая алость, густо лиловость даже ягодной сочной зрели... такой зрели... каждая ягода налита, будто душистые икринки слиплись! страстно дрожит-горит сладкий сок... в ней особая, таящаяся страстность созрева, нагрева, сгущенной сладости... - будто в зрелой, познавшей страстность объятий женщине... У, как я расписался, раскрылся перед Ольгулькой милой... - ведь это ты, знающая... ты - зрель, и недозрель, - все в тебе смешано, всем ты влечешь, все знаешь... от бездонной глубины-высоты небесной... до - самого чудесного земного, до страстного пения тела, в истомном стоне... - огромнейший твой размах, я это чувствую. Русская душа - великолепно-богата, а ты - сверхрусская! Ты в любви высоко-духовно одарена, до недоступной гармонии херувимов... и так близка-созвучна земному, так всеохватна в томлении, в страстности-жажде - создать, жизнь дать, слить пределы небесного с чудесно-тленным. В тебе для меня слились - и дитя, и женщина, их сущности живые... их души, их желания... Ты страшно чиста... и свята, и ты... - вся земная, но какая единственная чудесная земная! Что Творец дал в радость живущему... - это в тебе сгущено вложено, и ты еще и сама этого не сознаешь, и как бы я был счастлив раскрыть все это! Оля, ты не сочтешь меня за какого-то тонкого страстника? Нет, конечно... - это же миг такой раскрыл меня тебе... это же сдавленное во мне, не находящее исхода... Я отравлен будто... тобой, да. И без тебя... не тебя - не надо мне, все так безвкусно, пресно, не поет для меня. Если твои слова-письма, вылившиеся в них чувства могут так действовать на меня, - что же было бы, если бы я их слышал..! Если бы я видел тебя, твои глаза... - о, в них - все - кричит безмолвно, все обнажается без смущенья. И когда это все - живое, все перед глазами, все поет... - представляешь ты, как это слушается, вбирается, творит..? Отдаленно лишь равное сему - в музыке только разве... Творчество взглядов - искусство тоже, тончайшее - музыка! "Взгляд" - тот же "акт", сила, деяние. Вспомни: "если кто взглянет на... жену - - - в сердце своем" 74 . Какая правда! Я сегодня вот именно так - о, прости же! - глядел на тебя... Я смущен, но как же я могу от тебя скрывать? Ты помнишь мои "буковки"... в открытке? 75 Ты простила, да? Я смутился, когда... отправил. Бывают минуты отчаяния - без тебя!

    Ольгулёчек мой, ластушечка, птичка, стрекозочка июльская... трстррр... - я так слышу! - я глажу твои щечки, твои губки... пахнут они малиной... такой жаркой, такой сочной... - сладкой... - дурман какой-то во мне. Ты мне все "сказала бы в глаза"? Да, да, да... - в сумерках бы сказала... и в ярком солнце. Ольга, тобой я смог бы вполне написать Дари. Ты же - неясно! - мне предносилась, желанная, новая... тобой я грешил, творя? воображая? уже любя? Ибо не полюбив, - но это как-то неопределимо! - нельзя так чувственно вообразить. Значит, и Нургет любил, и Анастасию... и всех... - но ты-то не взревнуешь, зная, кого я любил-искал. Стало быть я искал... мне было нужно? Да, конечно. При всем - уже моем счастье, к которому я привык. Надо было... пополнение: значит, чего-то надо было еще. И я нашел тебя, столько исканную, так жданную! Да как же так... - не взять?! не увидеть, не встретить? Не... влить в себя?! Ольгуша, мне мало воображать, метаться в бессилии, - ну, Ольгуна... я не могу без тебя... - хоть мне и страшно порой, - "отбоя". Ну... я обезумел... ты все поймешь. Оля, милка, здорова ты? Ах, как досадую, что Очан уехал. Он м. б. и твою болезнь понял бы... Я все сказал бы ему. В письме это будет трудно все объяснить. Он нашел бы средство, что-то мне говорит. - Оль моя, радость и боль моя... - как я порой хочу всей твоей открытости... не только "Лавры", а и... томящего "герлен'а", тонкого-тонкого... - до помрачения. Я не знаю, чего бы я хотел... перечти Пушкина - "Нет, я не дорожу мятежным наслажденьем..." Какое "открытое" стихотворение! Конечно, я... выбрал бы - второе 76 , но... с некоторой поправкой. Вакхическое... так же оно правдиво, и так ярко! Гармоническое слияние есть между этими "двумя". Ну, да, оно и дано Пушкиным! "И делишь, наконец", и т.д. Только одну поправку: не "поневоле"! Нет, а... смиренница разгорается и переплавляется чуть в вакханку. Как тебе кажется? Ответь. Ты - потупилась? Но ты же меня всего знаешь, ты могла бы "в глаза" сказать.

    Олюночка, ни-когда не поминай обо мне высокими словами. Я - Ваня, твой нежный, твой весь, всегда перед тобой покорный Ваня. Пусть другие оценивают, как хотят. Ты - мне - Оля. Моя Оля. Без условий, без ограничений. И если я тебе писал: привожу выдержку, "чтобы тебя приманить", что ли... - то вовсе не для того, чтобы набивать себе цену, со-всем нет: чтобы разгорячить тебя к творческому, - дескать, смотри, как о достижениях пишут, это - награда за труд... милая, возьмись же, я верю в тебя, как в себя верю. Но я не принуждаю, нет, Олёль, детка моя нежная, нет-нет... не принуждаю... лишь - соблазняю... как детку пряничком! Ну, поняла, глупенькая моя, близкая-близкая моя... ведь ты у меня под сердцем... всегда... все, всю пустоту мне заполнила! И будь же моей, далекая-близкая, роднушка, единственная. - Висмуту мне не надо. Думаю, что так. Преп. Серафим благословил 77 . Что Он даровал - должно быть прочным. Все можно испортить, но я буду стараться, беречься. А, надоело. Я жить хочу, тобой, с тобой. Всей тебя хочу, жду... и жить хочу, потому что ты живешь, ты можешь быть моею. И все может быть, до чуда. Это было бы такое счастье... - Оля, ты будешь здорова, ты здорова, в тебе лучшая кровь, чистая... - и она хочет чуда. Оля, да совершится же оно! хоти, хоти, зови... моли!

    Ты мне когда-то писала, еще не разглядев все во мне, что ты мне якобы нужна только для творчества, не ты сама, а лишь твой "образ"... Как это неверно! Именно ты, вся, и всей твоей сущностью... всей полнотой души и тела. Для меня, и для того, что во мне живет, что возникает и облекается словесно-живою тканью. Это как раз нужный заряд, взрыв общий, возбудитель неизъяснимый... страшную силу дающий... - этим всегда и у всех настоящих деятелей в области искусства - живет их сила, обновляет, окрыляет, возносит. Да, да. Чувства - возбудители, родители воображения, - то же чувство! - питатели творческого действия. Ибо ведь и любовь, и - главное - завершение ее - наполнение ее - то же творчество, действие. Она освежает телесную структуру, она и возносит душу, крепит, целит, - открывает все "пробки", дает, подлинно, жизнь. Тут "физиология" - и, кажется, в этом одном, главное, - служить духу. Конечно, не из беф-стексов родятся поэмы, симфонии, трагедии, романы... "рафаэли"... - они питаются все же "беф-стексами", и, главное, крайним выражением их, - страстью, восторгом, покойной гармонией формы, дух носящей. Все это, - понятно, - лишь "леса" на стройке: но есть та разница, что "венец счастья" для масс - увенчанная земным "творчеством" любовь... - детьми! - для некоторых только - и еще - самым главным - выражением их духовной сущности вне, и внешними, будто, средствами: словами, подбором красок, звуков, линий... - тайна же творчества - невидимая никем "жизнь Духа".

    [На полях:] Только сегодня, 27.VI посылаю: вернулся из Сен-Женевьев. Вчера была Марина, принесла нежные цветы, будто махровые полевые астры.

    Целую. Твой глупый Ваня. Целую.

    Сейчас письмо от Сережи, но он не пишет, получил ли деньги (на цветы) (10-11 [гульденов]) от моих знакомых (Russel).

    7

    О. А. Бредиус-Субботина - И. С. Шмелеву

    5.VII.42

    Здравствуй, гений мой чудесный!

    Вчера писала тебе как пьяная, безумное письмо 78 . Смущаюсь. Не буду больше. Забыла все на свете, забыла даже тебя поздравить с твоим успехом. Для меня это было совершенно ясно: не могло быть иначе. Я рада, что тебя так тепло чествовали. Милые дамы, они сумели тебе дать радость! Ну, теперь отдохни! Хоть караимочку попроси, чтобы тебя не дергали пока, - м. б. она скажет другим, что тебе покой нужен. Как горько мне, что я только испортила, м. б. своими дрянными розами твой парад.

    Мне несказанно больно это. Я поссорюсь с магазином. Это - наглость. Так и скажу. А мы их давнишние клиенты. Не могу сказать тебе, какой это нож мне в сердце! Ну, не подносила бы их "Юля". Лучше бы было! Ты утонул бы в васильках чудесных. Кстати, скажи, "Юля" что-нибудь про меня знает? Скажи! Меня очень удручает твое здоровье. Я думаю, я почти что уверена, что нервы твои тут главное. На почве усталости, недоедания, вернее - похудания. Я помню, как болел мой папа (молодым): боли в груди не давали шагу ступить. Думал angina pectoralis {Воспаление легких (лат.). много лежал, спал. Прибавил за лето пуд!! И все как рукой сняло! Папа мой был нервный клубок. Я уверена, что у тебя м. б. тоже. Если тебе дорога не очень трудна, Ваня, то сделай все, чтобы приехать! Я постараюсь тебе устроить отдых. Каждый час буду тебя пичкать всем, что тебе полезно. Увидишь! Никаких глупостей не говори. Я люблю тебя и буду любить всегда. А не приедешь если, - скорее м. б. наступит у меня отчаяние, а от него упадок и любви. Не знаю. Но думаю, что так вытягивать нервы у любви нельзя долго. Это ничего не значит, что я не ценю достаточно все то, что и на расстоянии не теряет силу! - Нет. Но и это все: дружба, поклонение, духовное родство - все это требует встречи и личного обмена мысли. Не думай, что вчерашний дурман меня толкает и требует своего. Нет, Ванечек. Я повторяю, что, если так угодно, я останусь "рыбкой". И моя любовь к тебе не остынет от этого. Другие силы зовут тебя. Силы духа, души, мысли. Мне так тебя не достает. Так много надо сказать, знать. А... вчерашнее? Мне это не первично -необходимо. Это на втором, на десятом месте! Я сдержусь. Я всю жизнь такая. Приезжай, дружок. Тебе отдохнуть необходимо. И не надо трепать себя и жечь. Я хочу, чтобы ты запасся силами. Не будем заранее грустить разлукой. Дружочек, приедь! Подай прошение. Увидишь, чтО будет! Как мне хочется походить за тобой! Не буду "дерг-дерг", - обещаю! Буду "пай". Мамой твоей буду. Хорошо? Мы обо всем поговорим. Много о творчестве я от тебя услышу. Замираю в счастье, когда подумаю, чтО ты мне открыл бы! И как! Мы поговорили бы о твоих планах для фильмования "Чаши", - Ванёк, я в ужас пришла, узнав, что тебе подсовывают в героини "Paul'y". Ты непременно посмотри ее, прежде, чем согласишься! Если тебе интересно мое мнение, и если оно что-нибудь весит, то я тебе его скажу: Это, конечно, Паула Вессели? Да? Тогда болван тот, кто ее подсказывает. Безвкусный и нечуткий к твоему! П. В[ессели] - хорошая актриса, но совершенно иного жанра . Это, я бы сказала, - добродетельная девушка, крепышка, хороший друг-жена, порядочная, очень вся реальная, очень "здравосмысленная", "ein guter Kerl" {"Хороший парень" }. Но в ней совсем нет, не завязалось даже, того, чем полна Анастасия, - этой таинственно-женственной загадочности, прелести... Ни-чуть! И внешне: она женщина-репка, крепышка. Хороша в тирольском костюме, - это вот ее роль: здоровая девушка в горах, спортивная. Она не красива, никак. Косит слегка даже. В ней - никакой Тайны! Я вижу Анастасию высокой, а эта - коротышка! Анастасия? и на... коротких ногах? П. В[ессели] - в пропорциях, но именно "репка"... И этот огонь священный Анастасии, эту, м. б. только русским женщинам свойственную природу: хранить под внешним льдом пожар чувства, - этого никогда ей не воплотить! Уродство будет. Эта сцена у дверей лачужки Ильи, зимой... 79 А это ведь не выбросишь. Это - сущность. Вижу Анастасию... Как живую.

    Трудно, трудно найти среди иностранок. Никого не знаю, кто бы подошел. Из всех, пожалуй, могла бы дать что-то... одна, не знаю имени ее 80 81 . Фильмовщики, конечно, знают. Она хороша. Она... с "ароматом женщины". И... вся хороша. Играет тонко. Масса шарма. Божественно играет. М. б. чуть "зрела", - о, не стара, не "тяжела", но именно слишком уже женщина, а у Анастасии мне видится еще и "девушка". Но хороша. Посмотри. - И еще : очень подошла бы, совсем не "огромная", а даже очень мало-известная, но очень 82 . Знаешь? Она очень скромна была, и потому не сделала, дающуюся ей карьеру. Ей даже бы и "играть" не пришлось. Она - вся тут! Огромные ее, небесно-голубые глаза, лучистые, невиданные глаза, "плещущие" чем-то... И вся она. Вся "укрытая", "затаившая" {Так в оригинале.}, как сфинкс. Но, поздно. Она не играет. И м. б., постарела. Я ее не видела лет 10 83 . И это только к слову. Я считаю полным фиаско

    Даже ненавистная мне хищница Ольга Чехова 84 , смогла бы, пожалуй, "сыграть" ("выломать") лучше. Думаю, что любая простая русская девушка вернее могла бы ее изобразить.

    Я боялась бы пустить на чужом экране эту вещь. Ну, а кто же Илья? Кто - ты ? Ибо ведь Илья - ты ей и перевести-то не сумели? Неупиваемая? Разве это то , как переводят здесь: "никогда не опоражниваемая"..? И разве можно перевести, найти слова и определения тому, таким понятиям, которых в своем языке, в своей душе нет ?? Как переводится наше: обаяние? нега? упоение? И много, много? Как переведено наше "Иван Грозный"? "Грозный" - вовсе не "страшный", не "ужасный". "Грозный" - м. б. царь. А "страшный" - пьяница может быть. И так все! Не знаю хорошо французского языка. Но можно ли передать?

    Вспомни и другое: как понимают они тут все? Сельма Лагерлёф не поняла же, почему Илья от воли отказался! И что никто не даст. У себя , да! Не сомневаюсь. Когда время придет! А здесь? Очень будь осторожен. Предостерегаю тебя, т.к. боюсь горя твоего от искалечения детища твоего родного. Ты же не перенесешь. Посмотри Паулу в фильмах. Увидишь, что я права. Ты часто не считаешься с моим мнением, я для тебя - ребенок, но тогда спроси других, твое чтущих. Да посмотри же сам! И вообще, для оценки экранщиков на будущее, тебе полезно увидеть то, что тебе предлагают. Я люблю Паулу В[ессели] жанре. Были чудные картины с ней: "Maskerade" 85 , "Episode" 86 , "Der Spiegel des Lebens" 87 и т.д. Она хороша. Свежа. Не ломака, как Леандер 88 Павловну. Я ее всю чувствую. Ты знаешь, мне часто советовали идти на экран. Но я уродом себя считала-таю, и потому не пошла. Поищи сам актрису. Походи в кино. Как вспомнишь, какое уродство дала Гарбо в Анне Карениной! - Ужас. Я ей писать хотела, чтобы она стыдилась себя художницей считать. Я топотала в бешенстве. А за твое глаза выдеру. Спроси же хоть "Юлю". Ну, кому ты веришь? Да посмотри сам! Очень прошу! Скажешь тогда, права ли я. Ну, Ванёк, кончаю. Я здорова. Кровь не совсем в порядке, но я не худею и не температурю. Вырвала зубы (2). Ну, их к шуту! Советовалась с дантистом не рвать ли и 3-ий (рядом), но он не нашел нужным. А по первому "зубодеру" надо было! Никаких гранулем не нашел. Вырвали корень от зуба мудрости и рядом, чуть стал чувствителен, без нерва он. Еще опухлая щека капельку. Боль была от 3 ч. дня до 5 утра. Но ничего! Еще достаточно зубов. Пусть дерут, что надо, потерплю. Так хочу быть здоровой! Ванечка, берегись! Не кури, родной. От курения и худеют. Я в ужасе от твоих 49 кило! А я - 62 1/4! Подумай! Прибавила.

    [На полях:] Ну, Христос с тобой! Будь здоров! Собирайся тихонько! Приезжай. Беречь тебя буду. Ванюшенька, я все время с тобой.

    Целую нежно. Оля

    О "семейных делах" не писать лучше. Дружок, ты часто так увлекаешься, что забываешь в отношении меня то, что все же принимаешь во внимание касательно твоих сестер и племянников. Не надо лучше. У меня тоже свое крепко!

    Пиши "Пути" - как чудесно все будет!

    Дай же Дари нам! Напиши: Марина обо мне что-нибудь говорила? Поняла, от кого эти несчастные розы?

    8

    О. А. Бредиус-Субботина - И. С. Шмелеву

    Письмо первое

    Целую. Оля

    Мой первый пост

    По календарю завтра начало поста. Ни служб церковных, ни благовеста грустнозовущего, ни, даже, талого снежку, ни почерневшей дороги весенней, ни капелей... Грустно стало, и вспомнился другой, далекий, мой первый пост.

    - Не шали, говорит мне няня, - сегодня уже готовиться к посту надо, друг у дружки прощенья все просить станем. И ты уже - отроковица и за всякой грех ответ несешь.

    Когда после вечерни в гостиной просят все друг у друга прощенья, а муж Александрушки-кухарки бухается даже всем в ноги, то мне становится так странно-тесно в груди, точно вот: - возьми и полети! С запинкой (совестно-неловко чего-то) я повторяю за прочими: "прости, Христа ради" и "Бог простит!"

    - Ну, прости меня! - берет мама меня за ушки, - и я вдруг нежданно для себя заливаюсь слезами какого-то неописуемого чувства. Обхватываю колени ее и шепчу:

    - Мамочка, за что же?

    - А ты скажи "Бог простит!", дурашка, - наклоняется она ко мне, - а плакать-то нечего... Ну! Говельщица ты этакая!

    в Пасху.

    - Мамочка, мама, - могу я только шепнуть ей в шейку и швыркаю еще сильнее носом.

    - Простите, барышня, Христа ради, - берет мою ручку Василий...

    - "Барышня", - думаю я, - как вдруг сразу можно стать взрослой! Нас рано ведут спать.

    "Бог простит" - слышится мне сквозь дрему. На другой день - "чистый понедельник", и мы едем в баню. Уроков нет, а только мама читает нам жития Святых, и так это все удивительно и такое все совсем другое. И няня Соня наша совсем уже не та, что прежде. Она не шалит, не выдумывает новые игры, не возит на себе братишку, не смеется. Только вот по дороге в баню не утерпела и рассказала, как вчера за ужином "баба Лиза", доедая рыбу пожадничала и подавилась костью.

    ей! Нам-то все не доверяет, - мамочка ее оставит домовничать, как на дачу уедете, а она все-то баночки с вареньем ниткой перетянет, да заметит, до каких пор съедено. Да... вот, мы только бывало с Катюшкой, возьмем да ложкой все и переболтаем, стенки-то обмажем, а она-то, жадина такая! бесится.

    Мы до смерти жалели, что спали и не видели, как "баба Лиза" давилась костью. Хоть и страшно, а любопытно, - как это свечкой протыкали? Соня обещалась показать и свечку. Но когда мы вернулись, она совсем притихла и не велит нам поминать больше про бабу Лизу, а сама собирается к ней просить прощенья. Соня и с виду стала совсем другая, и волосы у нее блестят, пахнут лампадным маслом, и кажется, что она похожа на гладенькую репку. Соня не пьет в пост чаю, а только кипяток с сушеной земляничкой, которую ей мать привезла из деревни. И сахару Соня не берет, а покупает на копейку каких-то пестрых, душистых "крошек".

    И я тоже не пью чаю, и кажется, будто кипяток куда вкуснее, а кро-шки... Чудо - эти крошки!

    Соня после чаю читает Евангелие и объясняет нам, а потом много рассказывает об Иисусе Христе, и как Его мучили люди, и об Иуде-предателе и много-много... Нам делается так жалко Иисуса Христа, что мы плачем, и Соня тоже сморкается все...

    Сказок не говорит больше Соня, и даже про барсука, что жил в лесу у их деревни, ничего не рассказывает. - "Празднословия не даждь ми!" 89

    И я уже знаю, что на каждом-то шагу стерегут человека бесы, и когда согрешишь, то радуются они, а Ангел-Хранитель {В рассказе сохранено написание оригинала.} отходит и тихонько плачет. Такой красивый.., милый ангел. Знаю тоже, что только до 7 лет детки чисты, и когда умирают, то ангелочками у Бога. А кто старше - должен "ответ нести", и потому вот каяться нужно.

    И все бы слушал и слушал...

    Ах, какие удивительные дни настали. Вся наша жизнь как-то вдруг переменилась. Даже вот, никто не заставляет пить молоко и яйца есть. А новое... - все такое вкусное! И грибки, и разные ягоды, молоко миндальное, яблочки моченые и этот душистый постный сахар! Баранки теплые, позвякивают на мочалочке - прямо из курени! Чудесный какой он, - пост!

    День за днем уходит он, и вот уж скоро пойдем мы к исповеди с мамой. Мы ходим в церковь... и там все иное: грустно как-то, заунывно, и люди-то будто другие, - в темном, в платочках, вздыхают по уголкам. Таинственно и страшно подумать: исповедь, и замирает сердце!

    И все-то, все сказать Ему надо, а коли что утаишь, то вдвойне зачтется... Если забудешь, то - ничего, а утаить вот никак нельзя.

    И я молюсь, усердно молюсь Богу, чтобы Он мне все простил и чтобы не было страшно.

    Знакомые молитвы мне кажутся другими, и будто это для меня именно сказано: "и не осуждати брата моего" 90 ... А этот "брат мой", с челочкой и светлыми кудряшками, только что вот плакал: расцапались опять с ним! И засыпая, я думаю, что завтра ни за что, ни за что не буду спорить с Сережей. Хочется быть послушной, доброй, чтобы не плакал милый Ангел-Хранитель...

    И вот... все, все пропало, в один-единственный, ужасный день! Вспомнишь, - сожмется сердце, и нет уже радости от поста.

    Вижу вот все, как было: и детскую, и Сережу перед образом, вот как он ёжится усталый, спать хочет, а все-таки сам читает молитвы. Раньше нарочно встал молиться, чтоб одному, чтоб "не мешали". Так он любит. А помешай ему, - собьется, забудет, заплачет, но не даст себе подсказать. И будет плакать, что не дали ему помолиться и долго еще во сне будет всхлипывать...

    Я знаю все это. Знаю. А вот забыла тогда, должно быть!? И... пирог с соленьем несчастный этот вижу в руке своей,.. вкусный, самый любимый мой пирог, с желтенькими капельками масла. Нажмешь пухлое тесто - и выступят!..

    - Посмотри, посмотри, - как губка! Пожми-ка!

    - Не мешай!.. "Утешителю 91 ... утешителю..." - Сережа беспомощно оборачивается на Соню.

    - "Душе истинный", - подсказывает та, но он сбит... Я вижу его, как собирает он носик...

    Он трет глаза кулачками и не может закончить молитву. Соня бьется с ним, уговаривает сегодня уж так идти в кроватку, - смотрит на меня с укоризной.

    Вот, вот... все так и было... И от воспоминания этого мне становится так невыносимо, так сжимает сердце, подступает ком к горлу... Но тогда, тогда я не поняла, не знала, что я сделала.

    А вчера вот, - все открылось! Вдруг открылось!

    9

    Письмо второе

    Я уныло брожу, мне не найти себе места. И когда мама утром сказала, чтобы мы недолго гуляли, а то устану я, что за вечерню мы пойдем в кладбищенскую церковь, а не в нашу, и что останемся там исповедоваться, - то у меня сдавило сердце. Гулять не хотелось, но тянуло посмотреть страшную картину на паперти... Не повела Соня, - торопиться к обеду надо.

    - Ну, что же ты не ешь? Не любишь горох, а вот и съешь его, и будь умница!

    - Ах, не от того, что не люблю, а просто не глотается чего-то. Еще несколько часов до исповеди...

    таковое дитя во имя Мое, тот Меня примет. А кто соблазнит одного из малых сих, верующих в Меня; тому лучше было бы, если бы мельничный жернов повесить ему на шею, и бросить его в глубину морскую. Горе миру от соблазнов: ибо надобно прийти и соблазнам: но горе тому человеку, через которого соблазн приходит" 92 .

    Тоскливо заныло во мне и потянуло в животе даже...

    "Соблазнила"... Так и сказал: "соблазнила". Не было сомнений... - Господи, что же я сделала?!

    надпись... "Таковых есть Царствие Божие" 93 . Я взбираюсь на стул, чтобы лучше увидеть все, и стараюсь угадать: какие детки? Маленькие? Меньше меня?

    Вот, маленькие, совсем маленькие, на руках, а вот побольше... Но сколько лет им? Семь? Меньше?

    - Господи, - горестно шепчу я, складывая на груди ладошку на ладошку, - отчего же не умерла я до 7-ми лет?!

    И жалко и себя, и ангелочка, который плачет, и страшно ужасных жерновов. Мерещится страшная картина на паперти. Я смотрю на доброго Христа с детками, и так мне хочется, чтобы и меня Он погладил и пожалел...

    Снег в саду сильно стаял и осел, а по дорожкам уже кое-где видно глинку. За день нагрело так, что льет, журчит ручейками, и так приятно было бы пошлепать по лужам!.. Но не радуют ни пальтецо, ни калошки, ни лужи...

    - Свадьба, свадьба! - орут мальчишки вслед перелетающей с альтистым цоканьем стае галок.

    - Им весело! - думается, и я вздыхаю.

    Мы идем мимо лавчонки, где Соня покупает "крошки", мимо аптекарского магазина, где дают в премию какую-нибудь игрушку. Обезьянки, вагончики, куколки.

    93а . Мне хочется вздохнуть еще, и еще, и все поглубже.

    - Что ты? - спрашивает мама и притягивает к себе мою руку. В один миг мне хочется рассказать ей все, выплакать свое горе и узнать, "простится" ли?

    Но я не могу, не могу и отвечаю: "так!"

    - Ты не бойся, отца Константина ведь знаешь, - ну и поговори с ним!

    Нет, его я не боюсь.

    На кладбище очень тихо, только галки гомозятся в березах. В церкви полутемно и тоже тихо. Мы становимся вперед, за каким-то образом. Я помню, стоял там стулик, а около него сухонькая юрконькая старушка. Она оглядела нас, чужих, подергалась плечиками и что-то сказала маме. Видно было, что это - ее место, потому что она меня все уставляла: то подвигая вперед, то оттягивая назад, то в сторонку. То и дело оправляла мне косички, разглаживала ленточку на шапочке-матроске. Мне не молилось. Мурашки бегали в ногах и ныло чем-то тоскливым в сердце.

    "Боже, помилуй мя грешного!" 94 - прорывался порой шепот о. Константина. И он, размашисто крестясь, клал немые поклоны. Крепко сжимая щепоть, я врезывалась ногтями в лобик, шептала и тоже кланялась.

    Старушка рядом чего-то вдруг засуетилась и что-то стала шептать маме.

    - Я уж, матушка, сейчас пройду, дело-то немолодое -, устала. Я всегда уж так, первая иду. А коли деушка-то Ваша устала, дак пускай со мной вместе идет, какие у ней грехи-то, - да и у меня-то ей нечего наслушаться.

    - Пойдешь с баушкой? А? - дышит она мне в ухо.

    - Господи, что же это? - думаю, заливаясь румянцем. - Кто она? Зачем она должна все обо мне услышать?

    - Нет, зачем же, идите Вы первая с Богом, она не устала. Говорит за меня мама.

    Господи, - думаю, - м. б., мама догадывается о моем грехе, м. б., она что-нибудь знает?

    Я не замечаю конца вечерни, даже молитву перед исповедью, вся я в думах о моем грехе.

    И когда о. Константин вышел в ряске и епитрахили на клирос, не поняла даже, что исповедь уже началась. Казалось, что вечность прошла с тех пор, как двинулась к клиросу старушка, еще в последний раз переставив меня и отдернув мое пальтецо.

    стулу.

    - Ну, поди ты теперь, Господь с тобой! - слышу я, и мягкие руки тихонько толкают меня вперед. - Поди к батюшке, не бойся.

    Холодком каким-то, будто ветерком понесло мои ноги, и я, сама не знаю как, очутилась перед о. Константином.

    - В первый раз пришла к исповеди? - подергивает его рука на моей головке. - Ну, что же, вот и расскажи, чем ты Господа огорчила.

    - Ну! -

    - Ну, папу-маму сердила? Не слу-шалась? Ленилась?

    - Да, - повторяю я чуть слышно и чувствую как мне трудно и говорить, и смотреть.

    (13.VII) Ванечка мой родной, я в отчаянии от твоего письма (7.VII). Твоя болезнь, я уверена, от издерганности и недоедания. Умоляю, ради меня хоть:

    1. отмени посетителей !!

    3. не бери сонное!! (* у меня всегда после снотворных боли ужасные в желудке, без всякой язвы. В больнице прямо всю ночь мучилась.)

    4. лучше нет валерианового [чая].

    Целую. Пишу скоро!

    Приезжай! Я тебя поправлю! Оля

    О. А. Бредиус-Субботина - И. С. Шмелеву

    Письмо третье

    Светящиеся кружочки теснятся в глазах, сталкиваются друг с другом, застилают, струятся лучиками. Я мигаю, потом таращу глаза и все-таки не вижу больше золотого крестика на епитрахили о. Константина. Он растекается, плывет куда-то, и вот, - исчезает вовсе... Батюшка покрывает чем-то мою голову.

    - Господи, как же! - проносится молнией в голове, - не сказала! Нельзя, невозможно! Но что же делать?

    - Не все еще, не все, у меня... еще грех.

    И не слыша, что ответил священник, я рассказываю ему все так, как случилось, как врезалось в память за эти последние два дня.

    - Я соблазнила одного из "малых сих", - докончила я, с горестным отчаянием, выговаривая всю суть беды моей...

    Добрая рука гладит мою голову и тихий голос говорит что-то. Но я ничего не слышу, ничего не думаю больше. Слезы застилают глаза, растекаются по щекам, и нет сил удержать их. Я отдаюсь им, и мне легче.

    в этот момент тяжелая епитрахиль накрывает мою голову и глухо доносятся ласковые слова... Воском, медом, ладаном струится от епитрахили, горят щечки, стукает сердце.

    - Ну, потом спрошу, - замирает во мне что-то, а в душе уже нет муки.

    И вдруг... "И аз, недостойный иерей, прощаю и разрешаю" 95 ... Неземным счастьем ликует сердце.

    Когда мы вышли из церкви, слегка морозило и стемнело. В чистом небе светился молодой тонкий месяц. "Прощаю и разрешаю"... звучало в ушах, пело в сердце, мерцало в звездах, хрусталем звенело в тонком рожке высоко в синем небе.

    - С очищением совести Вас... - ласково поет Александрушка и подхватывает меня подмышки.

    Дрожит что-то в сердце, рвется, смеется и плачет... Я утыкаюсь Александрушке в платочек, у ушка и тихонько ее целую.

    - Как это ты придумала так? "С очищением совести?.." Почему это ты так?

    - Да не придумала, а уж так водится, завсегда так! Устала чай?

    - Она у нас настоящая говельщица, - перемигивается мама с ней смеющимися глазами.

    Я стою на широкой кухонной лавке вровень с Александрушкой. Она обсуждает стряпню на завтра и мерно гладит мне спину широкой шершавой рукой, цепляет шелк ленточек.

    Сережа уже уложен спать, и Соня чего-то деловито бегает из детской в "учебную". - Что это она там делает?

    - Уж не будем разговаривать-то, - говорит она тихо, а то... от греха поди-ка сразу спать!

    Вот тихонечко открылась дверь, и Соня осторожно несет что-то, кладет на стул, развешивает на спинку... Что это?

    - Что это, Соня?

    - Не спишь все еще? Ну, ладно, скажу уж, - это платьице тебе новое выгладила к Причастию. Мамочка сделала. Пре-лесть! Белое, на голубом чехле, и ленточки голубые. Завтра увидишь. А сейчас спи!

    Ровно-покойно мерцает лампадка, плавно колышутся на потолке порой какие-то тени... Тихо... плывешь куда-то будто...

    пузыриками ходит водичка. Ах, как весело... и в носиках калошек яркое солнышко шалит зайчиками. Радостно шуршит шелковый чехольчик под новым платьем. Какое оно дивное... все будто в птичках?.. в бабочках? Или это ангелочки? И будто и у самой вырастают крылышки и... вот-вот и полетишь. Оторвалась вот, дрогнула... и... полетела, все выше, выше... "Шу-шу-шу" - свистит как воздух? "Ши-ши-ши" - слышу я, хочу еще выше, выше, вздрагиваю всем телом... и открываю глаза, проснувшись. Темно, - нет ни солнышка, ни лужиц звонких, ни ангелочков...

    - Спи, спи!.. - Я узнаю склонившегося над кроваткой отца и, вскакивая, обвиваю его шею.

    - Папочка, как хорошо, - лепечу, не находя слов, - папочка, ангелочек не плачет, и жерновов не будет... - выдаю я со сна свою тайну.

    - Каких жерновов? - спи-ка, тебе чего-то снится!

    Тонкая, холодная рука ложится на глаза мои, и я, накрыв ее своей ладошкой, нащупываю знакомые жилки, перебираю их пальцами и стараюсь дотянуться, хоть до мизинчика, губами.

    Все!!

    1942 год. Февраль

    - - -

    Я многое выбросила и сократила, т.к. показалось, что от тебя. Например, описание домашнего быта. Прогулка перед исповедью была первоначально тоже длиннее. Я правила сегодня, переписывая. У себя ничего не оставлю, никакой копии. Если ты уничтожишь, то и хорошо. Это только из великой любви к тебе я шлю, но не как произведение, а как доказательство, что перед тобой я не ломаюсь. И еще: чтобы ты увидел, что я не

    Мне легче знать, что ты мне ничего не скажешь об этом рассказе, а то я измучаюсь. Ты не захочешь меня огорчить, - будешь, м. б. хвалить. Я же никаким похвалам не поверю. Знаю, что - бездарь. И все тут! Мне даже цензора стыдно.

    Целую тебя, Ванёк! Оля

    Ради Бога не думай, что я заделываюсь в писательницы! Ничуть, ничуть! Никому, никогда не дам. Не покажу. И молю тебя: сожги!!!!

    Цепенею, когда подумаю, что всю эту ерунду будешь ты читать! У меня нет копии!

    пока хоть посетителей! Если ты этого не сделаешь, то вечно будут боли. И я заболею. Мне нужно много сделать анализов - Шахбагов требует. М. б. я сама сделаю, если найду лабораторию и согласие. Тогда будет точно!

    96 , и потому масса дела. Но скоро пишу! Я очень тревожна твоей тревогой, но не болезнью, т.к. уверена, что все это нервы твои. Мой отчим всегда сваливался после выступлений и всяких волнений. Приезжай к именинам моим! Дорога не длинная, а здесь отдохнешь! Или боишься разочароваться в твоей "мечте"? Мама так думает, что ты боишься увидеть, т.к. создал идеал. Так это?

    Целую, люблю. Оля!

    13.VII.42 Ванюша, ты не хочешь приехать. Это я сразу чувствовала. Я знаю это. Поверь, я умею понимать твое "между строк". Ты болен, но еще больше , ты потому и нервничаешь при думах о поездке. Я не неволю: Бог с тобой! Не требую жертвы твоей. Но я просто говорю тебе: приедешь - поправишься. Я откормлю тебя и обласкаю, согрею. Получила письмо от Шахбагова очень обстоятельное. Зовет меня в Берлин для лечения.

    Жду! Но не неволю, как хочешь. Тогда я, м. б. уеду в Берлин, если ты не хочешь ко мне! Вот тебе! "Кавказец" очень трогательно меня утешает и возмущен как мало меня исследовали. Обещает, что в самый короткий срок распутает мою болезнь. Верю.

    От составителя
    Последний роман Шмелева
    Возвращение в Россию
    Архив И.С. Шмелева в РГАЛИ
    Из истории семьи Субботиных.
    1939-1942 годы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10
    11 12 13 14 15 16 17
    18 19
    1 2 3 4 5
    1942-1950 годы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10
    11 12 13 14 15 16 17
    18 19 20 21 22 23
    Примечания: 1 2 3 4 5 6
    Раздел сайта: