Переписка И. С. Шмелева и О. А. Бредиус-Субботиной. 1942-1950 годы. Часть 7.

9.Х.43

Здравствуй, дорогой именинник мой, милый Ванюша!

Какой светлый, какой благостно-лучезарный день сегодня. Какие дали - блистающе-туманны... Тихо и тепло... Как рада я, что тебе такой денек выпал. От тебя давно нет писем, что с тобой? Работаешь? Или подавлен? Хочу думать первое. Мне радостно на душе и певуче. Так легко и светло. Отчего? Вчера, в день преподобного Сергия, я должна была идти на последнюю поверку к хирургу. Он все посмотрел хорошо и заявил: "объявляю Вас совершенно выздоровевшей"! Какой дар это! Перед операцией я все время обращалась к преп. Сергию, а вот ответ-то и пришел в Его День. В понедельник идем (если все будет благополучно) с мамой к доктору из-за почки и для мамы. Ну, довольно о болезни! Доктор вчера много говорил со мной о постороннем, спрашивал меня о многом нашем, а я, конечно, оживилась. Вдруг он меня прерывает и говорит: "в Вас погибает огромный писатель; - такая пластичность рассказа, такое воображение, - я даже, не имеющий понятия обо всем этом, вижу , ясно вижу. Вы не работаете? Но после войны вы обязаны сделать что-то хорошее и большое... Хорошо?" Я привожу тебе это не потому, что (как ты когда-то заметил) мне для подтверждения твоих слов еще какие-то мнения нужны, но только потому, что все-таки мне это приятно. Понимаешь, с двух-трех строк и нескольких минут разговоров... Но не бойся, я не возгоржусь. Я хочу работать. У меня масса, масса всего. Только бы время. И если я не пишу пером пока, то все время у меня в голове варится. Я даже стала рассеяна. Живу в ином. Как прекрасна жизнь хорошими людьми! Как мы сами можем ее сделать раем?! -

10.Х.43 Прервали, приехал Сережа. Сегодня такой же лучезарный день. Wickenbourgh в дымке сизой, синеет вдали... Отчего ты не пишешь? Здоров ли ты? Тут масса заболевают желудком снова, открываются зажившие язвы. На той неделе приедет матушка бедная поотогреться в ее горе. Ее провожатым будет Пустошкин, давно хотел побывать. Он очень убит. Но, конечно, маску держит. Матушка не обременит, т.к. она своя, уютная, будет [1 сл. нрзб.] на кухне. Поставлю ее шинковать капусту, - не трудно и она мастерица на капусту. Все, все она хочет делать, знаю по прежним разам, все из рук берет.

Не знаю отчего, но мне так стало светло и радостно на душе. Если завтра будем здоровы и будет хорошая погода, то насладимся поездкой в Velp, там наша почти природа, холмы, песчаные косогоры, березы-березы-березы, белоствольные, Рейн оживляет картину. Еще цветет вереск, лиловые ковры. Но я не большая любительница его, - он для меня слишком мертв. Лучше бы колокольчики наши! Как я люблю их. Ах, как чудесен твой "Свете тихий"... Как мы там встретились. И какая всенощная... И жасмины... Я часто переживаю так, будто это было наяву.

Если бы ты "Пути" писал... и вложил что-нибудь в них из пережитого нами! У тебя еще не было такой вещи, с отсветом моего, правда?

теплом. Скоро начнется у нас опять "страда" - молотьба. А зимой опять. Целая артель будет опять.

Какое чудное было твое письмо последнее... Ванюша, пиши "Пути"! Не тревожься обо мне: я поправилась - толстушка стала и розовая опять. Доктор был в восторге и очень удивлен. Получила письмо от Шахбагова, который, между прочим, говорит, что почки, хоть и очень неприятный казус, но не опасно. Ну, не буду страшиться тогда, потерплю. А м. б. новый "дядя-доктор" и поможет. Ах, какой дивный человек мой хирург. Ты знаешь, он в год делает 3000 операций (конечно, считая и малые), а оперирует он уже 20 лет. И при такой занятости находит массу времени для благотворительности... и какой! Живет только для других. Признался, что часто ночи не спит, думая об оперированных своих, особенно о тяжелых. К нему едут и везут со всей Голландии. И при такой знаменитости, ни малейшей важности. Наша Tilly мне заявила: "Так это и есть известный Dr. Klinkenbergh? Но он не похож на такого..." - "Почему?" - "Ну, такой простой, он со мной минут 10 разговаривал, и так ласково". Я посылала ее однажды с поручением, когда лежала. Но это редкое исключение... Обычно здесь - сухари, а не люди. Вот Валю тоже такой знаменитый сухарь-мясник резал. Очень известный хирург, но и все. Барбосом она его звала. И еще недавно встретила чудесную чету, пожилые супруги.., ну, прямо свет любви от них исходит, любви к ближнему. Мне стало как-то радостнее жить после вот этой встречи. Все бы тебе рассказала. Кристальные души, какая вера в Бога и в человека! Как раз я заболела при нем, когда он впервые был у нас. Как потом они меня поддерживали. Да, сколько красоты могут дать люди в жизни и сколько гадости тоже.

[На полях:] Прилагаю карточку с нашей кошачьей семьи (и с себя - заодно), после операции ³¹¹ .

Ванечка, целую тебя, именинника дорогого (хороший именинник 3 дня!). Будь здоров. Оля

16.Х.43 Суббота 8 ч. вечера

Сегодня получил, дорогулька-Ольгунка, твое светлое письмо - и так я счастлив, родная!.. Ты здорова! Ты будешь - должна быть! - вся, вся здоровенькая и бодрая. Для светлого, благостного творчества - на любом поприще - искусства - жизни, во имя Господа и Пречистой. Милая, ты же ви-дишь... сколько я старался укрепить тебя, веру твою - в дарованные тебе духовные и душевные силы! Нет, я никак не укорю тебя, - я лишь подчеркну: милый твой хирург, - дай же ему Бог сил и светлого душе его! - слушая тебя, "райскую птицу", на чужом для тебя языке, (вероятно, немецком?) почувствовал силу образности в твоей беседе, и у него непринужденно вырвалось: "Какой дар!" Ну, видишь? Ваня твой - в э-том-то уж не может обмануться. И так: с молитвой в сердце, де-лай, что и как можешь, - в жизни ли, в творчестве ли... - тебе ни-когд а не поздно! При-дешь - увидишь. Только не робей, не стыдись себя . Верь. Я счастлив, что все благостное, что было и есть в наших отношениях, - письмах! - этой беседе близких-близких на отдалении, - в частности, - мой тебе "Свете тихий", - живет снова. Я это пережил, читая твое письмо. Да, если суждено мне написать - до-писать "Пути Небесные", многое вольется, отзовется - из нашего. И я буду глубоко и светло счастлив. Как я рад! так нежно осияло меня, будто ты приласкала меня, одинокого. Да, я одинок... о-чень одинок, несмотря на добрые чувства ко мне Ивика - Юли - и друзей. Вот, я, один в своей квартире, среди руин. Всегда - под угрозой. И был сегодня момент, (было предупреждение о возможной "тревоге") когда я подумал: не уехать ли из Парижа - ну, хоть к Юле на дачку, хоть и холодно там (дача не зимняя), писать там, и со мной, м. б. оставался бы муж Юли, а она наезжала бы... Но столько там неудобств..! - и доктор далеко. А у меня снова боли... менее острые, правда, чем в прошлом году... но они м. б. утихнут. Сегодня я почувствовал желание есть. И лекарства привезла мне моя докторша. Но вряд ли уеду. И вот, почему еще. Ты пишешь: (10-го!) "мне стало так радостно и светло на душе..." Голубка! 10-го я сделал (писал тебе) чудесное открытие: именно - 10-го я - случайно! чуть-было не выкинул эти листки календаря Инвалидов за 37 дней - нашел на листке от 3-го сент. (день ужаса, чуть было не испепелившего меня, теперь-то я это вижу, и все именно так и говорят, ибо против меня, в 9 метрах упало две бомбы и разбило два дома, 3-ья упала за капитальной стеной, в 2 метрах! а 4 - где-то сзади, отчего сорвало входную дверь с замков) нашел мое - "Царица Небесная". Я писал тебе ³¹³ . Но вот что еще что-то бормотала мне об "образке". Я не вслушался. Но в одну из поездок с дачи на квартиру я нашел на столе в столовой как бы гравюрку темно-коричневой туши (я плохо разбираюсь в этих определениях), словом, хорошо отпечатанную фототипию с картины Alessio Baldovinetti (1427-1499) - École Florentine - "La Vierge et L'Enfant Jésus" {Алессио Бальдовинетти (1427-1499) - флорентийская школа - "Дева и Младенец Иисус" (фр.).}. Размер 23-17. Подлинник в Лувре. Богоматерь удивительно чистый Лик! - над Младенцем, сложив ладони. Глава ее накрыта кружевным платом, а сверху шляпочка-коронка, как и у Младенца. Необыкновенно девственно-чистый Лик! Младенец в опояске. Так об этом "образке" говорила А[нна] В[асильевна]?! Я его положил на стол - справлюсь. И вот, вчера, когда у меня был один старый журналист С. В. Яблоновский-Потресов ^313а (писал в "Русском слове", в Москве), я вызвал А[нну] В[асильевну] и спросил: где Вы нашли этот "образок" - на улице, в парадном, на лестнице... и 3-го сент.? Она: "Здесь, на полу, у стола, к окну, 3-го сент. И подумала, что это слетело со стола, что это ваш "образок". Я был изумлен! Как это могло случиться?! ... У меня никогда не было этой фототипии. Я ее видел, м. б., впервые в жизни. Ну, м. б. видел мельком в Лувре, в альбомах по искусству... Этого "образа", думается мне, я не знал. Никто не мог принести мне его. Ив? Не думаю. Я его видел бы... На столе в столовой он быть не мог, хотя там и лежали некоторые мои альбомы о России: Киев, Москва... Печеры... Лежал огромный альбом коллекции марок Ивика, но он тяжеленный и закрытый. Этого не могло быть. Юля знала бы. Но и она не знает. Как он мог попасть ко мне?! Залетел во время взрыва бомб?! ... Но вот что: деревянные жалюзи-шторы были опущены. Да, они были местами пробиты, но щели-то узкие, и только (у стола) в правом уголке можно просунуть два-три пальца! Остаются щелки между планками жалюзи, нормальные, но они... едва в миллиметр, чуть-чуть сквозят. А тут - влетел листок 23-17, он надломлен чуть наискось посредине, и с правой стороны надорван, надрыв в 8-9 см от средины влево-вниз. Я его склею. Затем: явно, что он где-то висел на стенке, без рамочки: в левом нижнем углу явный след круглой кнопки, крупной: так и осталось {В письме рисунок И. С. Шмелева.}, и уголок вырван. Ясно: его сорвало! оторвало уголки справа - верх и низ, а в левом верхнем три дырки от гвоздиков или кнопок. Ясно: висел где-то в небогатой квартирке верующей католички. На оборотной стороне какие-то цифровые выкладки (французская манера цифр). Как он попал ко мне (в утро (?!)) 3-го сент.?! Чудесно, только. Его внесло ко мне сквозь жалюзи! Не доктор же мне его занес, прибежавший через 3/4 ч. после взрыва? Мадонна на фоне холмов и извивающейся речки. Облачка. Ты найди этот снимок. Уверен: найдешь. Словом, и я, и С. В. Яблоновский были изумлены. А моя А[нна] В[асильевна] - нисколько! Будто так и надо. Но ты теперь сопоставь: слева, в моем кабинете, слева от стола, у библиотечных полок, над аппаратом radio - листок календаря (в то, 3-ье сентября), еще скрывающий отрывок моей "Царица Небесная"... а справа, в правой части огромной комнаты, где столовая, за аркой прямоугольной (без дверей) у стола на полу, вблизи окна (со спущенными жалюзи) - "Царица Небесная" - Св. Дева, о, Ца-ри-ца! - Царица Света! - Странно, такое сочетание! Но я не достоин знамения, я смущен. Я верю - и не верю. Изумлен - и страшусь. "Не мне, не мне..! о, Господи!" И не смею отвергнуть... и не смею - принять. Да будет Воля Твоя!

Хочу пойти в Лувр... Этот "образок" я вставил в рамку и повешу в святой угол. Как отнестись к сему? Чудесным представляется мне "явление" моего отрывка... в календаре 3-го сент. Еще более чудесным - и таинственным - это "явление" через Анну Васильевну. Вот эти оборванные уголки... - это же ясное указание на... "сорванность"..! Не будь этого... - ну, откуда-то выпало... у меня же? Но у меня же не было!.. Не видал!.. Принесли, занесло... вихрем! Ее, Пречистую... ко мне, недостойнейшему. Оля, смотри в мое сердце, - так оно чувствует - не - достоин сего! Не могу принять, и - приемлю, не смея, страшась глядеть на Лик. Чистыми молитвами чистой души - допущен до сего?..

Олюночка, больше, после сего , не могу уже писать. Этим и кончаю письмо. Сейчас 9 ч. 15 мин. Лягу спать. Болей нет. Сейчас выпил чашку чаю, съел две лепешечки и яйцо всмятку. А днем - пюре картофельное и манную кашку. Видишь - держу диету. Только бы снова за работу. Выправить "Лето Господне" и за "Пути Небесные". Во Имя Господа. Дал бы сил воспеть творение Его. Нежно-светло целую тебя, моя радость, моя воскресающая птичка! Будь сильная, веруй и надейся. Лучше согревайся! Берегись простуды! Носи шерстяные чулки. Я тоже люблю тепло! Все слишком нервные трудно выносят холод. О, Голубка! Светик! Солнце мое. Твой Ваня. Привет маме и Сереже.

[На полях:] 13-го - под Покров был в церкви и служил благодарственный молебен Пресвятой Богородице и панихиду по родителям и моим дорогим отшедшим, было легко.

Оля, пиши всю свою жизнь, будто себе рассказываешь, и не думай, будь свободна !

Если бы ты хоть в ватке приложила духи "После ливня"! Я так и не знаю их.

приятно ! (сочувствие - его слабость).

Прошу отличную иконописицу нашу, Светлану Рышкову-Офросимову ³¹⁴ , мою горячую читательницу, написать мне образ Царицы Небесной.

Напиши мне "Царицу Небесную"! Ты - мо-жешь.

Побывай в Wickenburgh'e!

Милый мой, дорогой Ванюша!

Как радостно мне стало и как же грустно, при чтении твоих последних светлых писем. Они так светлы, так (опять) сердечны, что я отогрела у них свое сердце. И грустно стало, оттого, что грустишь ты... Это "одинок я" и многое другое. И самое главное: твой желудок. Что же ты не берегся, мой глупышка? Яблоки Юлины тебя сгубили. Поберегись, дружок. Ты ничего не написал о том, что получил мою карточку с котятами (мама, С. и я). Или не понравилось? Там я вскоре после клиники. Пиши, Ванюша, как ты. Я волнуюсь. Все эти дни рвалась тебе писать, но не могла по чисто внешним причинам: был у нас Пустошкин с матушкой, привез ее погостить и отдохнуть от черного одиночества после похорон Вали. Ах, конечно, Валя его невыразимо была выше. И стоил ли он ее? Конечно, убит... но имеет глаза на красоты природы, толкует о том и о сем, ест и, главное, замечает, что ест.

После смерти моего папочки для меня перестал существовать мир, и я не знала, что я ем, и не разбирала, вкусно или нет. Я только жевала. Ну, да каждый сам по себе. Оказался он твоим горячим поклонником и читал Вале самую последнюю книгу вслух, твою "Няню". Взял у меня "Лето Господне", "Человека" и "Про одну старуху". Автографы я храню отдельно. Эти книги - безличны. Тебя он очень чтит. Теперь гостит матушка.

А вот комнатка моя занята, присесть-то писать и негде. Как бы мне хотелось с тобой поговорить о том, что на душе, в голове и в сердце. Тогда бы м. б. и писала. Нет, ты будь строг. Ты, конечно прав в "ландышах". Ну их, к сорному ведру! Я ленива, мне нужно работать. Как прекрасна любая из твоих книг! Как все легко и "само-собой"! Вчера читала "Мери" и всякий раз новое. Новая простота и прелесть. Сейчас, Ванюша, так красиво: туман-дымка, небо серовато, но светло и такие же какие-то будто туманные, стоят золотые тополя. Прозрачные стали, поредели, сквозят... видна через них церковь, но не видно красок, она вся туманна, будто призрак. За тополями краснеет какое-то дерево и червонится дуб. Ревет корова. Протяжно и будто скучно. Мама и матушка пьют чай, топится печка, чуть надымила, напоминает наш запах, осенний, овинами, банями в субботу. На кресле кот лижет себя со всем усердием и чмокает. Вот тебе наша картинка. А у Ольги твоей рука стала лучше, только сегодня спина чего-то болит, м. б. оттого, что стала рукой больше упражняться. Грудь тоже лучше. Настроение мое тихое. Вчера проснулась от тоски, но прошла. Такой тоски, как, помнишь, одно время, не знаю больше. Это у меня перед болезнью было. Была я на Днях в Wickenbourgh'e. Хорошо. Дом только очень облинял чего-то. Ободранный. В саду листопад. Не устала пройти 4 km туда и 4 обратно, за един дух без передышки.

Ах, Ванюша, как удивительно это у тебя с образком. Я верю в то, что его именно занесло к тебе откуда-то для утверждения тебя в убеждении, что ты под Ее Покровом, что ты - Ее певец, этого достоин. Ведь ты именно Ее певец, ты славословишь Ее Чистоту и Ее образ во всех тех, кому ты отдавал свою душу в твоих творениях. Ты отсвета Ее искал в каждой женской душе, созданной тобою.

И у меня такое же дивное было. Я не писала тебе, кажется, подробно. В тот день, когда я вся в страхе пошла к хирургу, чтобы узнать, что такое у меня за шишка в груди, я всю дорогу молилась Божией Матери. И вот мы вошли в приемную. Как только я огляделась, глаза мои встретились со взором Пречистой... На стене, противоположной двери, висел образ Богоматери, не какое-нибудь изображение Мадонны, но наш , подлинный православный образ. Я не знала точно , какой. Она была прекрасна. Вся чарующая кротость и чистота. Она такая, перед какой может умолкнуть всякая тварь. Особенные - глаза. Я бросилась тут же на колени и поцеловала потом образ. И тут же сошел на меня мир. Я была уверена, что все сойдет хорошо, и стыдилась поддаваться нервам. Доктору я сказала: "это православная икона". - "Ах, я не знаю, мне принес ее один доминиканец". После операции был момент, когда светлое мое состояние снизилось, омрачилось, и я упала духом.

Однако в Троицу, и особенно в Духов день я поборола себя и получила мир еще лучший. С 15-го июня я бодро вошла в жизнь, стала сама одеваться, причесываться и стала весела. 15-го же я начала для сестры кое-что работать: резать марлю, вату и т.д. (* 15-го пришел ко мне ассистент Doctor'a и сказал, что то, что считали сестры припухлостью - просто часть груди. Помнишь, я писала, что это вода? Оказалось, что они много оставили грудной ткани, а я и не знала. Грудь моя не безобразна поэтому. Это был тоже сюрприз, т.к. я думала, что все выскоблили с углублением, судя по верхнему мускулу, который, действительно, углублением вынули. И 15-го же сказал, что это не был еще рак. Я с 15-го начала радоваться.) Домой возвратилась в радости. Тебе писала об этом "радовании". Ощутила я какое-то удивительное "укрытие". А вот теперь, когда была в последний раз у хирурга, он вдруг убегает куда-то и потом говорит: "Вот, разбираясь у себя, нашел это, я уже читал, хочу, чтобы познакомились Вы с освещением Вам знакомого с другой стороны". Смотрю - книжка по-голландски "Святые иконы". - "Могу взять домой?" - "Это Вам навсегда, пожалуйста, примите". Дома смотрю и столбенею: Та, Она, Та самая, которая и была в приемной. Читаю "Notre-Dame de Kazan". Казанская. А на обороте стоит - по-голландски: "сестре Лидии в день Св. Тайн 15-го июня 1933 г., и снова тебе милая мама в воспоминание всего. Храни Ее всегда и помни обо всем. Сестра Л.". Кто это и кому? И почему не сохранили, несмотря на просьбу. Почему дал мне это доктор. И так странно, что это Она, Та. 15-го июня 33 г., за 10 лет до моего 15-го июня, когда случился во мне такой сдвиг. М. б. я ошибаюсь. И я, конечно, очень недостойна. Но я так счастлива иметь это Божественное изображение. И тоже, как у тебя: сперва какая-то католичка, а потом мы, грешные, можем иметь Ее Лик. Я не могу тебе описать всего (* Я даже страшусь писать о таком. Это слишком глубоко. Похорони в себе и никому не говори, чтобы не метать бисера. М. б. не все это поймут так, как я чувствую. Это так свято.), но рассказать могла бы много о тех переживаниях, которые я тогда в приемной испытала. И дальше, в дни страданий и после. Это образ не старинного письма Казанской Богоматери, но такой милый. Такая Она вся своя, близкая, Чистая Дева!

Молись Ей, Ванюша, да покроет Она тебя честным Своим омофором. Благословляю тебя и целую. Оля

[На полях:] Меня злит Фасин муж. Конечно, Елизавета Семеновна ничего не получила. Пошлю тебе ее письмо ко мне, где она сообщает, что деньги пошлют. Мама и Сережа тебе сердечно кланяются.

Посылаю Меркулову, как ты хотел.

Будь здоров!

5.XI.43

Олюночка милая, последнее твое - радостное - письмо, от 9-10 окт. я получил 16-го, написал тебе 18-го ³¹⁵ и с той поры, до 3 ноября ³¹⁶ , не было от тебя. А я писал 8, 13 ³¹⁷ и 18-го. Вот почему это письмо с таким промежутком: я был как бы связан твоим длительным молчанием, не знал, что и думать: опять заболела?! А при таких мыслях я как бы в анабиозе. Но я все же работал, много, - и правил главы "Лета Господня", и читал, - для работы над "Путями". Ты и не представляешь себе, сколько надо "заряду"! Я все читаю, ощупью, интуитивно, мне кажется, что надо то, другое... - уйти от всего бедлама современности, когда "варится" новый мир, - если только он варится, а не бродит, чтобы во что-то сотвориться, - может быть слишком бродильное... Я уходил в иной воздух - и это надо! - читал об отлете и прилете к нам птиц, о родной природе... читал об ап. Павле, - и это надо мне для "апологетики" Дари... ну, словом, нащупывал. Читатель мой и не представляет себе, как складывается ткань во мне... Да и сам я не сознаю - как: а вот, нужно мне что-то, а там само проявится. - Ура, у меня отопление, началось с 30 окт.! В комнатах - до 20 градусов! Ку-паюсь в тепле! - Тошноты кончились еще 13 окт., бывают иногда болевые ощущения, но есть аппетит, а это мне главное. Вчера я сам - иногда вот люблю и в это уходить! - сделал себе пирог на масле, - не умею ставить тесто! - с рисом, а сегодня Анна Васильевна делает с черносмородинным вареньем. Видишь - ку-чу! На обед сегодня - вареная баранина, молочный кисель с ванилевым сахаром - остатки! - и сладкий пирог. - Чудесное лекарство прописала мне Клер Крым! - очень похоже на "Бисма-рекс", только без висмута. Съем ложку в воде после обеда, - и никаких изжог и броженья. Магнезия, и что-то еще, штук пять входящих. Называется - "Паке Ведэ". - Твой случай с образом "Казанския" - знаменателен, и никак это не "случайно"! - все это по плану твоей жизни, от Высшего Плана Господня. Так и прими, и не смущайся. И напрасно ты таишь в себе: надо, надо о сем - дабы всех захватывало, на-до учить людей. И выбран твой хирург для сего. Да, "Казанская", это так важно! Папочка твой скончался в Казани, и это его молитвами - все!!! Так и принимай. Я ни от кого не таю, что со мной было, дабы уверовали и уповали. Не надо держать светильник в укрытии, да светит всем! Так и скажи твоему хирургу: он был выбран - для твоего целения! Такого "случая" нельзя придумать! И доминиканец, и голландская семья с заветом "хранить" образ или книжку, и - православная икона, и кальвинист избирается - передать православной, крепко-православной, и он же - творит целение! Сим каждый сверх-безбожник будет ошеломлен. Кстати, вчера прочитал самую бездарную книжонку, самую глу-пую... профессора - !!!? - Даршкевича ³¹⁸ , "Апостол Павел", - живая бездарность, взялся доказывать - "истерию" Павла! Я смеялся: профессор-то лишен совершенно понятия, что такое ло-ги-ка! Все, буквально, - отсебятина!! Второклассник мог бы его оспорить и устыдить. И подумать: такие книжки издава-лись. Правда, "на чемоданах", в 23 году, заграничный "Дамасский" эпизод ³¹⁹ много "легендарного", да... но послания-то, большинство, признаны - и неверами! - по-длинными! и там ни малейшего намека на "истеричность"! Много "темного", да, но "вывихов" - ни единого! Чем, чем объяснить такой "напор" проповеди, такую страстность, - на протяжении десятков лет, - это при "истеричности"-то, когда на дню семь пятниц у больных таких! - и это после такой я-ро-сти чекизма Савлова, когда он ломает свою блестящую карьеру на службе у Синедриона! ³²⁰ - чтобы пойти на - смерть?! Дураку ясно: да, видел Воскресшего!!! и уже - не мог остаться прежним чекистом! не мог. Мне это о-чень надо, для Дари, в ее страшной борьбе с некиим Кузюмовым... - перед которым все циники и атеисты, до Павла Федорыча Карамазова ³²¹ ... - мальчишки и щенята! - Слава Богу, что твоей руке лучше, и все наладится. Рад, что побывала в Викенбурге. Что испытала - напиши. Только берегись простуды. Почему ни слова о поездке к новому доктору, 11 окт.? Что - о почке? Все напиши, глупая моя ясочка! Уповай - и свидимся. Не умирай каждый день. Це-ни каждый миг. Даже - грязную осень - сколько и в ней чудесного! У нас осень на-диво. Каштаны позолотились и облетают. Ско-лько красоты в жизни твоей фермы! каждый час - что-то творится, каждый миг. Не утомляйся. Не тормошись с хозяйством, хотя и в этом - своя красота: рубить капусту!!! ... А запахи, а свет, зари, потемки, жваканье грязи... - все - живое! а как дрова горят! Об этом петь можно! - Да, Елизавета Семеновна не получила денег. Тюлень и Холера - ну, и..! У Елизаветы Семеновны великая скорбь, ее сын Рустем - кандидат на чахотку, везут его, и она едет - в санаторий в Шамони. Очень он долгий и худой, потемнение в легких, температура на полдесятую по вечерам. Она - вся - трепет. А у самой сердце - никуда. На высоту в 1000 метров! Хорошо еще - деньги есть. - У меня примулы продолжают цвести. Лимончик, должно быть, погибнет. Твоя именинная бегония... - отрождается, чуть лезет листочек, а то совсем было скончалась! Что-то ядовитое в воздухе от бомбардировки было... - все мои растения отравились. - Скоро и дня прибудет, считаю деньки, как в детстве. Как я, маленьким, любил вставать при свечах, умываться - корчась! - ледяной водой! Выбежишь во двор - синее все, ночное! - А - утро! Ох, не простужайся! И... - ми-лая моя детуль-ка, - пи-ши! Уйди в работу, потребуй, чтобы тебя избавили от хозяйства! Лежи дольше и пиши в постельке, не вылезай на холодину! И чай пей, - или какао? - в тепле! - нежься. Я сегодня довалялся до - одиннадцати! Скорей промахнет короткий день, и приблизится - Рождество! Как маленький... - ах, скорей бы!.. Скоро Михайлов день, а там Филипповки, а там... Сушу на зиму... морковь! Сжег, дурак. Ах, какими "глупостями" иногда занимаюсь! А мне все - любопытно: а что выйдет? Мне бы химиком быть! Пахнет пирогом с черносмородинным, и - вареной бараниной. Уходишь - пусть в "глупостях" - от удушающего, всего... от потопа человеческой - нечеловеческой! - ярости, лжи, этих "радио", где потонула "правда жизни". Мне тяжело - писателю, давно не видел новых своих книг, и вообще, новых книг. Не печатаюсь, и нет побудителя - писать. Но... стараюсь все же преодолеть пустоту безвременья. Что поделать, мы все - в стихийном, и надо уметь обманываться. Все чаще мучает дума - на склоне... не увидишь родного... ну, так хоть в снах увидь! уйди в "Пути"... И вот, хочу утонуть в них.

"Кошачий" снимок - очень хорош, ты - самое лучшее в нем, особенно твои стройные ножки - прости! И все - разная, но - радостная. Спасибо. Это черная курочка снимала? Будто: "смирно, снимаю... мерси". Ну, кошек я люблю... издали. А так - не привязываюсь. Ну, белоножка, что же ты мне не дашь понять, что такое духи - "после ливня"? Я прошу-прошу... Что мне с "Душистым горошком" делать? как послать тебе?.. На "тюленя" нет надежды. Что делать с твоими 20 гульденами, если паче чаяния Холера пошлет их Елизавете Семеновне? - Отыскала ли мою "Владычицу"? Найди и оцени. Я вставил в серебристую рамочку, поместил в святой угол. Отлично, если ты написала Меркулову, - он очень заботлив ко мне, и так ценит всякий знак внимания. Без него я никогда бы не видел рыбки на столе, потому что не хожу по базару, а без этого не получить. А ему и на меня дают, - т.к. он снабжает торговцев мелкой монетой, - меняет в церкви. Удиви-тельный человек! Без него - не было бы благолепия на Дарю, - ско-лько отдает труда! И - от себя отрывая!! и это - чистейший, честнейший человек. Такими-то вот жизнь и стоит. Дивлюсь ему - и - высоко чту.

Целую тебя, дружок, Ольгунка... "падам до ног" - до... белых лапочек. Господь да сохранит тебя! Не оттягивай писем, всегда твое длительное молчание меня каменит, тревожит, - знай это. Я деревенею, томлюсь, надумываю ужасов.

Сейчас была одна отличная иконописица, Рышкова, моя читательница, мечтавшая дать "Неупиваемую". Уже, говорит, написала для меня "Царицу Небесную" (в связи с бомбардировкой) - я ей писал - сделайте! Вот, принесет. И еще - будет писать "триптих" семейный образ: (писал должно быть тебе?) св. Ольга, Иоанн Богослов, преп. Сергий. Все обдумывает. И потом - просил - Св. Троицу - благословение отца. Достал для нее (через Меркулова) 1 флакон лака, - это все равно, что - "птичье молоко" теперь. У ней бомбардировкой все флаконы с лаком побило, и нельзя работать. Теперь все трудно достать. Меркулов мне и ленту для пишущей машинки достал. Как бы мой хранитель.

Целую тебя, моя девочка, будь тихая, прелестная, ласковая, - и - здоровенькая. Бог соизволит - и свидимся.

Твой всегда - и - навсегда! - Ваня

Милый Ванюша, несколько дней тому назад приплыло наконец-то твое долгожданное письмо ³²² (слава Богу - ты здоров, а молчал, наказывая меня), а сегодня и еще одно от 23-го, с приложением Вигена ³²³ .

Я писала тебе на днях, но не решилась послать всю ту мрачность, которая сама-собой вылилась в строчках. Жалко мне стало тебя. Ах, не рассказать всего. Многое, многое и кружится и вихрем проносится в голове, и тяжелым камнем порой давит днями и днями. Ну, и все же не стоит других еще втягивать в это. Мне только иной раз тяжело быть совсем без друзей, но это тоже уж нечто общее, - в жизни одинок человек, как и в смерти, как и в час прихода его в мир. В молодости все это легче как-то бывает. Ну, довольно. Я рада, что ты здоров - это самое главное. И очень хорошо, что работаешь, что все тебя занимает, вплоть до кухни. Ты любишь жизнь, ты хозяин в ней и это тоже очень, очень хорошо. А плохо вот, когда начнет казаться, будто роль твоя сыграна, а что еще хуже, - что даже и не сыграна, а так, ушла, просто не удалась. Тогда уж, пожалуй, и не удивительно, что люди сметаются из мира, как пыль. Вот даже родные Вали и те что-то вроде таких мыслей высказывали, - что, де, ей уж лучше там, тут-то, де, ей и места не было. Но довольно, довольно же наконец! -

Твою Мадонну я не видела еще, не была в городе, - у меня нарыв под ногтем большого пальца ноги и не могу туфли надеть, бегаю в домашних. Теперь лучше, и я собираюсь на Введение в Гаагу, конечно, если все благополучно. Обязательно отыщу эту копию, вероятно найду ее в Художественно-историческом институте ³²⁴ . Ты очень полно дал ее - не трудно будет искать. И, вот пока не забыла, - посылаю тут же тебе "после ливня" на ватке, но ты напрасно меня упрекаешь, - я несколько раз, когда я ими душилась (гости были), - Сережа спросил даже: "а ты почему не надушилась?" (У Фаси все разнюхивали ее парижские духи). И были все удивлены, что эти духи совсем не чувствовались. А м. б. я их почему-либо тогда не приняла, как следует? Во всем ведь должна быть гармония и даже у человека с духами. Т.е. не "даже", а именно. Я не удивилась, узнав о Ивикиной дочке ³²⁵ , по твоим сообщениям так и должно было быть. Но что меня удивляет, так это ее двухименность - Екатерина-Ольга. Почему? Это западно-европейская манера навертывать сотни имен. Но зачем же, если и мать стала православной, это офранцуживание? Моя одна приятельница (из давних, юных лет), желая лучше приспособиться к окружающей обстановке тоже подобное устроила: она вышла замуж за некоего Бориса, ну а по ее качествам кому же мог сей Борис уподобиться, как не царю Борису? Ее мамаша так и болтала в простоте, что "Олечка (тоже Ольга) сынка, если будет, назовет Феденькой, чтобы, как у Бориса Годунова". А когда родился сын, то мамаше показалось имя Федор слишком кучерским, а идея-то заманчива, да кроме того, еще до появления сына на свет, все готовилось и шилось для неведомого Феденьки. Ну, как быть? И решила: назвала по метрикам Manfred'oм, a в купели Федором. Я удивлялась, какое же это православное имя Manfred? "Ах, какие глупости, не может же он чудищем в школе быть, ему немцем надо расти". У Ивика тоже видимо: Ольга слишком уж французам чуждо, а Екатерина - у всех есть. Ну, а чтобы память тети Оли почтить... вот и Ольгу еще приклеили. Я не люблю такую смятку.

Кстати, мой хирург не кальвинист, а католик. У кальвиниста немыслима какая-либо икона, а тем паче Богоматерь. Они же прямо гонят Пречистую. Так дико. Нет, мой хирург католик и очень верующий. И, как это обычно бывает, именно потому что истинно-верующий, смотрит на все широко и не душит своим вероисповеданием. Слышала на днях, что будто он решил жениться на своей бывшей пациентке (ампутировал грудь - рак), Shalkwijk'cкой приходской сестре милосердия, простой крестьянке, очень не молодой и весьма некрасивой, но доброй.

Он в моих глазах еще больше вырос. В Голландии чувство ранга и происхождения доведено до болезненной точки, а тут... очень известный доктор, сын тоже очень известного врача из очень хорошей семьи. Он совсем не молод, думаю далеко за 50, не женат - не сумел урвать себя от работы, от пациентов, да и теперь-то говорит: "Моя личная жизнь не должна ни в коем случае отзываться на моих больных". Он в год делает 3000 операций, а практикует уже 20 лет. Если не сплетни, то желаю ему счастья. Подумай - берет больную, неизвестно еще с какой перспективой, полу-инвалида, не беря в расчет вообще ее внешность. Говорят, что постоянно у нее бывает. Не знаю.

Рука моя болит опять невыносимо, теперь погода. Сегодня гроза. Грудь иной раз так сверлит, что еле удерживаешь крик. Ну, это-то ничего. Недавно опустила я сухую Розу Иерихона в воду и она 2 дня "цвела". Чудная вещь это у Бунина ³²⁶ . Я все вспоминала, глядя на этот серый клубочек. Где Бунин? Жив ли? Вот этот цветок уверяет меня в мысли, что у цветов есть душа. Будут ли цветы там? И животные? О. Дионисий говорит, что что-то такое будет преображенное. У меня масса цветов. Люблю их. Садик засадили с Тилли на днях тюльпанами, гиацинтами и нарциссами всяких видов. Крокусы разбросали по лужку. Были как-то гости (* После похорон Вали звала я ее родных отдохнуть и заодно Фасю.), навезли тоже цветов, вся комната была полна: и розы, и цикламены, и гвоздики чудные, хризантемы. Очаровательно, но мне всякий раз больно за срезанные цветы, жаль их. А сколько людей убивают! Мне так это жутко. Сил не хватит на восстановление и залечивание ран потом. Если бы Господь мне дал здоровье, - сколько работы каждому после войны! Я только и жду и жажду быть полезной. Счастлива за тебя, что "Неупиваемая чаша" нашла путь к сердцам. Дай Господь! Милый, как я понимаю твое состояние при последних главах "Лета Господня", как горько должно быть тебе все это снова оживлять. Когда же все это напечатается?! Как жду прочесть! Кончаю. Прости за бесформенное, "не мое", письмо. Я вся какая-то стала с болезни иная. Мне часто трудно бывает писать. Шахбагову на его замечательное письмо не могу месяцами ответить. На днях писала и бросила в печку и теперь уж знаю, что вообще не напишу. Крещу тебя. Оля

[На полях:] Пришиваю ватку с духами.

Ну, Ванечка, будь здоров! Господь да сохранит тебя, благословляю тебя. Оля

25 ноября / 8 декабря 43      8-9 ч. вечера

Твое письмо от 29.XI, почтовый штемпель - 1.ХII - получил 7-го XII, вчера. Сегодня же отвечаю.

Вот, дорогая моя "волынка", опять затянула - "со святыми... да к такой!" - это из последних глав "Лета Господня", из ругани "известного ци-мика..." - по словам тети Любы, моего "крёсенького", в начале болезни отца, когда отец "вдруг выздоровел", на день-два... Да, у-падочное твое письмо... но ты меня уж приучила к таким, волынка. Да не умирай же пять раз на дню! Принимай для - "бьян-этр'а" {"Хорошего самочувствия" (от фр. être). } чего-нибудь, вроде того впрыскивания, что мне, как раз год тому, прописал французский врач ^326а . Я тебе писал и состав. Помню, шел 7 дек. заказывать тебе цветы к Рождеству, - от ворот поворот, кон-чено, объявили мне в магазине Боман... - и вот, помню... иду-плетусь, - был очень слаб! - по коридорам метро, и то-шни-ит... раза два "срыгнул" в уголки, как пьяные... а сам все - ну, не во все горло, понятно, а то в "приют" посадят, - все пою, пою... эдакий подъем, и на все плевать! Самому смешно на себя: тошнит, а пою! А это какая-то ничтожная капелька какого-то сока африканского растения... и меня, "мыслящий тростник" ³²⁷ заста-вля-ет орать и чуть ли не плясать! Тут же и вывод: "сколько же еще тайн вокруг!., и, м. б., есть "тайна": принял капельку какого-нибудь австралийского лопуха... - и - продлил жизнь на 50 лет!" А посему - плюнь на все "суеты сует" и на ветер, который - дурак! - все "возвращается на круги своя" - чушь, никогда не возвращается, а все кружится с пересечкой своих орбит! - не знал идиот-соломоныч метеорологии! - плюнь - и... пи-ши! При-казываю!!! Приказываю, милая ты моя волыночка. От твоих "прыжков" вверх и вниз ничто ровно в мире не изменится, а разве ежедень оторвешь от своей жизни по несколько минут, если не часов. Вот что, сделай для меня, мне это очень любопытно: опиши мне хотя бы один только день твоей жизни на "схалквейской" ферме. Но - с полнотой, с подробностями... - как бы малы ни были... и со своими - о-чень важно! - ощу-ще-ни-я-ми... мыслями... хотя бы, смотря, как подмывают зад поросеночку, вдруг бы ты думала о... Шопене, заливном, треклятом Черчилле ³²⁸ ... о Рубенсе ³²⁹ , о сапогах в смятку... Чтобы я видел тебя всю, в хозяйстве и внутри... Ну, про-шу!!! Ты трусиха, гордячка, и скверная поросеночка... так, после "Лан, дыши!", - и не посылаешь ничего. Написала для меня, а послала хирургу. М. б. потому, что и этот очерк о детстве нуждался в его ноже?! Напиши! А то я брошу тебе писать... Что за удовольствие все время читать тысячное издание "Премудрости" Соломоныча! С меня и своей "суеты" довольно. В самый день отправки последнего письма, 24 ноября ³³⁰ , я свалился. Пожаловали два неприятнейших посетителя: М-м Грипп и Мсье Бронхит. И проторчали у меня 12 дней, очень серьезно и назойливо. М-ль Крым опасалась... но - вытянула-таки... аховыми горчичниками и банками. Я, вообще, боли не выношу, нетерпелив, но горчичники, даже "аховые" осиливаю даже до 20 минут. У-х!.. Раз так взодрало... вскочил... и минут пятнадцать, согнувшись, покачивался от боли, и ныл, как больнющий зуб. И - выстоял! Один, ночью... Попросил случайно зашедшего поставить мне на спину 4 штуки... тот ушел, а я... - все и качался. И - оборвал "самое главное". Так вот, за эти 12 дней... - Юля свалилась сама, - я был в этой "эсхатологичности", столько передумал!., дошел до полного... "отрицания всего!" - ну, зови некоторого человечка с "мерочкой"..! - а тут еще вот-вот черти в небесах... вот-вот мои "помпеи" раздвинутся... - я же в таком... "пристреленном" местечке живу... кругом все "объекты", хотя для "чертей" англо-американских существуют лишь "ковры" и "площади" для чертовой игры, так что... жди и жди... - и часто начинают петь "сирены", - если бы гомеровские! - с ними бы пошутить можно, любезный там и остроумный экспромт-комплимент сказать... эдаким бесом мелким рассыпать - "м-лль... как вы прекрасно-страстны, как страстно-прекрасны... лепестки райских роз слетают с ваших губок... в ваших глазах неупиваемая бездна обещаний..." - и прочее... А то ведь одна и одна речитатива: "мементо мори!" И тут... держи горчичник... еще минут десять! а уж вся кожа содрана. За эти 12 дней я растерял весь "заряд" рабочий... только теперь, на 4-5 день нормальной температуры я прихожу в себя, и пишу тебе. Лопаты, какими я перерыл многое в себе за эти 12 дней, настолько сильно-страшны и безнадежны, что... конечно, не стану разглядывать, что в себе наковырял в тайниках... - это, в сущности, - мертвящий НУЛЬ! Я его смахнул. Ладно, пусть все - "беллетристика", пусть все "ловко приспособлено" хитрым человёнковым умишком, вплоть до величайших за-здешних построений в религиозных системах... пусть! Но я ведь и "неприспособленное" ощущаю, хотя бы "Царицу Небесную" 3-го сент., "Мадонну", св. Серафима в 34 году, слова - во сне! моего Сережечки, на 2-3 окт. с. г. - "папа, я пришел побыть с тобой!" - я же и это, такое... вписал в книгу моего о-пыта!.. куда ж я это-то пристрою, как объясню? А посему... - не думать, не рыть лопатами, тем более в состояниях упадка... с температурой, в одиночестве неисповедимом! Говоришь - "друзей нет"... А я себе, когда бы такие два словечка навернулись... сказал бы: есть у меня, далёко, но есть, не дотянусь - а есть... - и там... и тут, в Схалквейке, я не один! не одинок... ведь ты же мне сама внушала это, в письме - первом! - июнь, 39.

МАШИНКА ИСПОРТИЛАСЬ, ПОДЛЯЧКА! ВСЕ НАОБОРОТ!!!

а синтетическое. Удивительно живит. Я - может быть через это и "нахожу себя". Какая-то тоже "капелька"... Скажи хорошему врачу... пусть тебе пропишут! надо бороться с "упадочными припадками". Они же так яв-ны! Письмо твое, после 8 окт., - день преп. Сергия! - и... - эти последние!! ³³¹ Какой слет вниз! Ведь голову так можно сломить. А мне-то каково принимать такие дозы... в моем-то полнейшем, здесь, одиночестве! Не подумала..? Я из кожи лезу - заставить тебя быть просветленной, уповать, верить в себя, я столько сил положил на это... я же на тебя себя растрачивал... - и все впустую!? Хорошо же ты меня... не говорю, что любишь... а - чувствуешь! и так мне платишь за мою веру в тебя, за мое любование тобою! "Роль сыграна"? и еще отчаянней - "и никакой роли-то не было!" Тьфу! тьфу!! тьфу!!! "Окстись! отплюнься!!!" - кричал на меня Горкин - в последних главах ³³² . Чего твой дурак Денис знает о том, как там с животными?! - "будут преображенными" - это ты и у ап. Павла найдешь, его перечитай. Это ты к нему-то, к бледноглавому-скорбно-му за - этим прибегаешь?! Как же, он разъяснит... Ты - к Нему обратись! к Нему - в его Слове! а не к бедному истеричному попику. Он пусть "темным" расписывает, а ты себя не темни. Ты в мильон раз глубже и умней попиков. Не смей в кликуши, в юродцы... - не отрекайся от данного тебе Господом, отцом и матерью, и всеми твоими чистыми предками, наследства! Ты - умна, ты - наполнена... ты не нахваталась, а на-копи-ла! Пойми и - владей... и собой владей, также. Смотри на жизнь свою и вообще на жизнь не как раба биемая, а как хозяйка в дарованном тебе хозяйстве! Как мудрая хозяйка. Мудрая хозяйка во всем и со всем - найдется, а не станет волынить и метаться за советами к хозяйчёнкам полоумным... она и их-то обязана "призвать к порядку"! Ты не ценишь, что еще можешь дать голодному ребенку кусок, - а это - великое счастье! Вду-майся! И правь жизнь, а не ползай под ней. Несчастненькими, загнанными, слабенькими, биемыми, страждущими... - стараться видеть себя, и даже тон голоса несчастненький принимать, и клониться всячески... - усладительно-больно, о сем много у Достоевского, есть и у психиатров... Но это не Жизнь, а - клиника. Если бывают эпохи, когда жизнь обращается как бы в бойню и кладбище... - так это все оттого, что "плохо хозяйничали" в ней. Но оазисы остаются, жизнь жи-тельствует... Так помогай же ей "жительствовать", а не добавляй еще от "кладбища" и от "бойни" - хотя бы "самобойни"! Я так киплю сейчас на тебя, что... изругал бы тебя, словами бы затерзал... Но мне тебя жаль, я же люблю тебя, мою Ольгуну! Голубка, умирись и совладай с "духом угнетающим, духом уныния". Накатило..? К светлому Сергию, Серафиму..! А Она, Благостная, - к Ней-то ты... ?! Хотя бы в праздник "Покрова" вдумайся, прочти песнопения его! Когда-то я написал "Покров"... знаешь? После Оли... - для "Лета Господня". Иначе - все растеряется, если мы так недостойно откажемся от "наследства"! Пущена в Жизнь... - твори, и творись в ней. Во имя лучшего, что есть у нас... - во Имя Господне! Ну, дай поцелую плачущие твои глаза... пусть не плачут. Дай мне милые губки твои... поцелую, - пусть не кривятся горечью... ручки дай... - исцелую все пальчики... - пусть творят! О, если бы я был близко, с тобой!.. Две головни в поле... - о, мы поддерживали бы друг друга... Гори, пока не догоришь, не сгоришь вся, но - пусть горенье это будет давать и тепло, и свет. Голубка... Олюночка...

в Москве. Только их и держала Оля. Этот "Цвет яблони" - изумительно нежен... "После ливня" - жестковаты в сравнении с ними. Те... - "душа духов", их мысль, их - идея. Ландыш - мужик перед ними. А "После ливня" - ну... виолончель Брандукова ³³³ перед едва ощутимым дыханьем арфы под вдохновенной рукой покойной Айхенвальд ³³⁴ (матери певицы Большого театра), в оркестре Большого театра. Парижские духи после старинных английских - это джаз-банд после шопеновского вальса No 3 - самого глубочайшего, тончайшего, неуловимейшего его! Недавно Юля мне играла - а меня тогда тошнило! - когда я жил у нее в парижской квартире несколько дней. Меня унесло.

Я не "наказывал" тебя, посылая после письма от 6-го XI - только 24-го, а потому так, что - работал и - не было от тебя очень долго: ты мне после З.Х (твоя дата) написала только... 25.Х - 22 дня!! Получив 3 ноября - написал 6-го, потом 23. Целую. Ваня

ско-лько и как я писал и пишу тебе! Я знаю: если бы я писал кому так и хоть - 1/10 часть... - почли бы себя счастливыми. Очевидно, мои письма тебе - как "летом... лимонад".

Я говорю сознательно, если нет желания - не пиши, не силься слушаю музыку... люблю ее... и всегда чувствую, когда по-игрывают, не-играют, а... наигрывают, по-игрывают. Я не виню тебя - я болею этим. Не можешь - не пиши. Не надо через силу... Но знай: для себя , в пустоту - я писать не могу. Не старь себя: в сравнении со мной, ты - младенец. Если б я был твоих лет!!! ... Ведь это - 1916! ³³⁵ я и не могу не воздействовать на тебя: надо владеть собой и - надо принимать меры против подавленности.

Ватка с духами "Lilas Persan". Вот - весна тебе! Будь ею!!

    8-40 вечера

Сегодня я как-то остро беспричален, но борюсь с этим - и пишу тебе, - устало, правда.

Дорогая моя Олюночка, в прошлом письме, вчера, я не на все отозвался... Самое главное - "Ты живешь", говоришь ты мне... - "ты - в жизни", "все тебя захватывает"... - или вроде того. Ну, что ты из себя ба-ушку делаешь, которая, будто, отжила?! В тебе все данные, чтобы любить "жизнь", и ты ее о-чень любишь... но нет в тебе воли или... навыка? - чтобы не отшибаться от жизни. Мне думается, что не надо отворачиваться от нее или идти-влачиться против нее. Как в игре - особенно в рулетке - нельзя идти против "талии", а норовить - "в ногу", пусть даже это и очень тревожно, и неприятно. Опытные игроки говорят: "нельзя дразнить богиню игры!" - т.е. ее "ветер": с ног свалит! А... - крутись в том же ветре... куда-нибудь и принесет, а с ног не свалит. Я наблюдал в Монте-Карло, как "сваливало". Опытный игрок примечает, откуда и как дует... и старается подставить, в игре-то, свой парусок: авось и черпнет... - так сказать, расшаркивается перед М-ль Рулеткой: "дамам покорный поклон". Это не значит быть покладливым, нисколько, или - "с волками жить - по-волчьи выть". А вот что значит: не дуться на жизнь, а принимать ее - бестолково-сложнейшую - с улыбкой. А она - необъяснимо это! - очень улыбки любит. Есть поговорка: "она те - щёлк, а ты - как шелк..." - и незаметно скользнет удар. Я только стараюсь разобраться, говоря так: сам я никогда не живу по заданию, "принимая меры"... я всегда спохватываюсь уж вдолге после... но разбираться необходимо. Чаще всего действую "по вдохновенью". Так и действовал, когда - и не раз! - писал тебе: "пиши хотя бы о ферме". А теперь вижу, что пра-вильно, и надо выкинуть это - "хотя бы". Если вдумаешься - увидишь, какая важная и исключительная эта задача-тема. Вдумайся в мое "Солнце мертвых". Я начал его "ощупью", не зная - что и зачем дам... - и дал, что надо. Подумай, в какую эпоху живем, как и чем живем..! Это больше не повторится. М. б. и вообще ничто не повторится, ибо и повторяться-то будет уже нечему! Но это другой вопрос. Жизнь как бы на голову поставлена. Так вот, дать "жизнь фермы" - в такую эпоху - о, это заманчиво! Ведь под "фермой"-то разумею я не только скотный двор, птичник, огород, бидоны и прочее... - лю-дей разумею! всех и всяких. И - как сердце - разумею... разумеющую, что вытворяет ставшая на голову жизнь. Твою душу, твои глаза, сердце, разум... - все чувства. Видишь, как поднимается, как вырастает "смысл" работы? Тут все м. б. захвачено в творческую сеть - и выловит сеть эта улов необычайный. Средненькие возьмут из твоего "романа" - что по силенкам им, а чуткие - раскроют все богатство сердца и духа творящей. И - понесут, насытятся. Другой вопрос - чего больше черпнут: сладкого или - горчайшего. Но тебе-то какое дело до сего? "Ты - сам: живи один..." ³³⁶ Уверен, что мое "Солнце мертвых" не раскопано даже и с поверхности... - это не похвальба, а горькое убеждение... Но оно мне-то дало такое большое поле, что я мог и клясть, и обжигать, и пророчествовать... говоря о - по видимости - таком пустынном и обглоданном. Многое я высказал - выплюнул... из себя. Для чего? Не знаю. Так дышалось... жилось в работе. И когда я думаю о ферме, получая краткие толчки от тебя же, о ней кое-что - мелочи! - мне писавшей, я вижу ясно, какая это захватывающая работа. Недаром я не раз подталкивал - интуитивно! - тебя - возьми, начни... Да, как жила ферма, и все, что в ней и вокруг... - ка-кое же великое поле! И люди, и зверюшки... и даже "мертвый инвентарь". И как все это протащится через "живую душу", и как это скажет "живой душе". Сколько "пуповин" перервано... у всего! А сколько положений и творческой свободы - говорить о многом... до песен и плача ветра. А "романов" и "драм"-то сколько! Вспомни "Холстомера"... вспомни мою курочку "Торпедку"... - сколько всего - наводит, о чем и не помышля-лось. И все это совершенно безоглядно, и ненарочито, беспристрастно. Страсть скажется... почувствуется. Когда я начинал свои "Суровые дни" в 14 году, я и не помышлял, что дам. А оказалось вон, что - захватило, и Леонид Андреев приезжал ко мне, как просил... - только продолжайте, давайте нам, в новую газету... - печаталось в журнале толстом, кажется, "Русские записки" ³³⁷ . Простая задача: как отражалась война в "глубине России" - деревне. Революция все оборвала, я успел дать очерков 10-12, только на одну книжку, - а ско-лько можно было бы дать, чего и как коснуться! Завершилось это - ты знаешь - "Солнцем мертвых" и его продолжением - рядом книжек, где я все вывалил из души. И когда вывалил - с передышкой для "Неупиваемой", писанной в 18-м г. - я мог прийти в себя - и дал "Лето Господне", "Богомолье", "Пути Небесные"... Ольгуна, в жизни творчества есть известная закономерность: оно дает "искру" от ударов, и художник часто о сем и не помышляет... по-сле уж разбирается. Дает и "контр-удары"... - думаю, что "Неупиваемая" была защитительной попыткой такого "контр-удара"... - криком из души, Кому-то: "спаси, погибаю!., дай тишины, забытья... дай укрытия..!" - Ну, оставлю о себе, не до себя. И, конечно, не до рисовки собой. Ты понимаешь. Мне хочется тебя убедить, представить ясно, чем и как, - и с полным правом! - можешь быть ты взята... и тогда не подымется в душе горького упрека "судьбе"... Или ты малым сочтешь те чувства, которыми наполнялась, когда слышала, как голодный рот девочки, пришедшей издалека, или мальчугана... слюняво хлюпал забытое молоко... жевал-глодал хлеб, обжигался картошкой..? Вспомни-ка... А это - доро-гого стоит... - это цветение души, от сострадания, жалости, сознания бессилия и - силы! - дать голодающему ребенку кусок! Это страшная и светлая поэма! Начни - и распишешься. С самого "адама". Жила-была ферма... и жила-была Оля... - и как они по-няли... поняли друг друга... - да, ферма имеет много "нервов" и "проводов": голоса животных, трепет ветвей, звон бидонов, мэканье телят... вздохи кобылки, потерявшей... и - "романчики", порванные... и - люди, люди... разные! И - стихи и... - сколько тут матерьялу! Свето-тени... А тихие яблоневые сады..! И все это пронизывается... радиовестями... и музыкой, и кровью. А картина "налета" на ферму! Ну, на твою не налетали пока, слава Богу... но ведь на сотни, тысячи "ферм" уже налетали... и - тихий ужас животных... и их глаза... Если бы мне было сейчас лет 50-55, я дал бы сам "ферму", не зная ее... я ее создал бы... из ничего, внутренним зрением своим! И тебя, и себя, и сотню неведомых мне голландцев. Как, не видя еще Германии, я когда-то, в 22 г., написал "Чужой крови" ³³⁸ ... - Знающие заявляли: вы прожили лет 10 в Германии! Ты обладаешь этим "шестым" чувством пылкого ви-дения воображением, и ты - можешь! Подумай над моим "толчком"... или - так и отпишешься: "не могу... я устала... нет цели, нет смысла... ты все преувеличил..." и проч. Клянусь, я тебе так пишу в последний раз! Терпение мое истощилось, я замолчу. Ну, будем писать, не касаясь "творческих" процессов, а... ну, умная молодая дама переписывается с несовсем безынтересным старым писателем... - так, "легкая музыка", от нечего делать. Ты удлиняй промежутки между письмами, я стану делать то же... и - сойдет на-нет... "переписка друзей". Повторю, как писал когда-то: "не отмахивайся от лучшего в тебе... а то я, под внушением такого отмахивания, - и для облегчения души, - и впрямь стану себя убеждать, что ты, просто, "приятный силуэт мелькнувшей незнакомки"... Да так и лучше, пожалуй, а то надоем тебе с этими уговорами - и скажешь - про себя, пока, - раздраженно: "вот навязался-то... эти уж ста-рые писа-тели!.." - Твои письма снова и снова - и в который раз! - становятся... чуждающимися, дале-кими... - отпиской.

Я не хочу тебя обижать, прости мне некоторую жесткость: я лишь хочу привести тебя к тебе, тебя - в те-бя! Не беги же от себя. Что мне от тебя надо? мы же, по всей вероятности, и не встретимся... я не так уж глуп, чтобы бесплодно и безданно обольщать себя розовыми видениями...

А теперь - к мелочам. Меня все еще изводит навязавшийся бронхит и насморк. Ночами - бухаю и давлюсь. Помнишь Тургенева... - "кто это старчески кашляет там, за стеной?" ³³⁹ это я "делаю приятное лицо" г-же Жизни, что мне, дескать, ничего, терпимо... - продолжайте и не серчайте. А мне, порой до сквозьтыкофейности отвратно. А смерти боюсь, и хочется видеть, "чем же все это кончится". Твои отчаянно-"беспричальные" письма еще сильней осложняют мое пустынное душе-состояние...

Ну, да укрепит тебя и твоя воля, и - Божья. Не падай духом! Стыдно... в пору расцвета! рас-света, твоего, душевного. Ты мне так и не написала, что же сказал новый доктор, у которого была ты 11 окт.! что - с почкой твоей?..

Господь с тобой, дорогая. Целую твои пальчики и болеющую ручку. Ваня

[На полях:] Напиши, тепло беспечна !

Самое правильное: давать имя святого дня рождения или близкого к нему. Касьян - будь Касьяном. Со мной поступили правильно. А тебя бы - Феодосия! И писал бы я тебе, - милая моя Фео! А бранил бы - Доська!

О двойных и даже 3-ных, даваемых детям на Западе - я твоего мнения вполне. И - дам Ивику нагоняй.

17. XII.43

Милый Ванюша!

Я беспокоилась, что так долго опять не было от тебя вестей и вот и верно - ты болен был! Остерегайся же простуды! Как у тебя в квартире? Топят? Как рано в этом году завернули холода, не дай Бог вся такая зима будет, боюсь, что к Рождеству еще холоднее будет. Топлива не так много. В спальне у меня +5°С, страшно высунуться из-под одеяла, а вчера еще такой грех случился: выскочила пробка из здешней "бомбы-грелки" и всю мою кровать залило водой. Кошмар. Я после операции вообще очень страдаю зябкостью - это еще довольно долго должно по словам хирурга продержаться. Но боли, боли... изводят меня. Все эти дни пронзает будто каленым прутом и сверлит. Судя по этому м. б. погода изменится?! Барометр упал, - надеюсь, что тогда полегчает. Надоела вечная боль и ночью и днем. Уже больше 1/2 года... Ну, однако, не хочу ныть, - только бы Бог миловал и еще не возвратилось то, что весной вырезали. Да и вообще-то прошу Бога только бы пережить войну и быть в состоянии что-нибудь сделать и смягчить горькую долю несчастных, которых множество. Я иногда физически ощущаю боль за все эти несчастья. И куда все идет?

падают миллионы молодых жизней. Нечего резонерствовать - это каждому известно, но больно, больно, что все красивые фразы о размножении рода человеческого и, кроме того, более комфортабельного, сводятся к тому, чтобы через несколько лет явилась необходимость такой вот бойни. Если отбросить все "одежки", то правда именно такой и покажется в своей наготе. Эпидемии, землетрясения и войны... "необходимы". Ужас, ужас. Иначе нас слишком много!!

Но сколько зла при этом. Какую гнусь выявляет это самое человечество. Правда же мои животные много лучше! Вся техника пошла на истребление себе подобных. Поистине дьявольские руки приложились к науке. Мне много приходилось слышать о вечных зверствах и прямо холодеешь от этого и не веришь, что такое делают люди. Больно мне думать, что, вероятно, многие из близких и уж никак не причастных людей, живущих в Берлине, пострадали. Почти все они жили в районе, теперь очень пострадавшем. На мое заказное письмо еще нет ответа, но и оно не возвратилось. Есть еще надежда, следовательно. Как я рада, что мои со мной. О, если бы дожить до конца войны! А кто и в этом уверен?! Мы тоже можем быть подмятыми и смешаны с глиной. Ну, довольно! -

Сегодня ночью странный был со мной случай - просыпаюсь и в полном мраке (ибо ставни закрыты) ясно вижу все предметы. У меня это бывало уже, но не так ясно, как в этот раз. Немного жутко.

Закрыла глаза - открыла снова - темно и ничего не видно. Причем, это не воображение, т.к., например, я видела что-то круглое, и не могла понять, что это. А утром, когда через стекло у двери проходить стал свет и образовался именно такой же полумрак - то вижу опять этот круг и силюсь понять, что том, что не имея возможности всем с тобой поделиться, я кое-что высказываю, и из-за этого разные недоумения. То, что я не могу систематически работать меня самою гнетет. Мы толчемся в повседневной суете и спим все в одной комнате, согнанные холодом в одну кучу. Я не могу тогда работать. А дела масса. Вот привезли коров из другого имения - почти все больные, простыли так без ухода. Свинью надо перед заколом откармливать - ни на кого положиться нельзя, вместо жирения, - тощают. Вчера было целое сооружение на двери дома для окуривания коров против чесотки, т.к. в деревне эта эпидемия. Потом их брили (это обязательно для Stammbuch {Племенная книга ( нем.). }), всюду нужно приглянуть, рабочих покормить, кофе дать. Маленькие две телки, одна-то моя болезная Ольгушка (помнишь, я писала?)... "как с гвоздя", на диету посадили, отстранив работника, как я его зову, Фавна. Старик, быстрый, быстрый, живет со всеми животными, как с братьями, из той же канавы и воду пьет, что они, только сперва рукой головастиков отшугнет. Ольгушке даю вареный корм, для этого целый день вожусь с чугунами свекловицы и картошки. Мама тоже.

ничего и нету! Горе и беда со скотом... А утро какое чудесное было... Слышу у стогов стучит что-то, взглянула сверху, ослепило солнце, ярким снопом брызнуло в глаза из-за золотой соломы... а стукача все не вижу. И вдруг совсем над головой тук-тук - пестренький дятел, но не похож на наших, а с красненьким задком и белой головкой. Каждое утро у нас стучит. Земля замерзла - ноги по буграм прямо исковеркаешь, куры жмутся кучкой под навесом и ищут местечка на солнце, а как шаги услышат, выскочат и бегут навстречу: тяжелые рыжие вперевалку, наклонившись передом, а пестренькие - совкие, - суетливой рысцой добегут, увидят, что для них ничего нету и тихонько назад. Уже с полей доносится пиу-пиу - так похожее на чибисов - м. б. они? И отчего-то кажется, что и правда весна придет. Небо голубое и в морозной дали розово-фиолетовы кажутся деревья и кусты. У гусей стынет корм, несу воду им - замерзла, которая у них стояла. Важно отошли, вытягивая шеи, и гогочут, точно возмущаются, что им помешали. И чудно смотреть на них, как в такую стужу полощутся носами в холодной воде. Они очень симпатичны, ходят неслышно, и все торятся к дому. Одного отделили от них для Рождества... и кормим, кормим. Подойдешь к нему - шипит. А я думаю: прав ты, дурак, что злишься, кормим-то мы тебя для себя же, вот свинья глупая слушается нас и доставляет нам удовольствие, отъедается и тем сокращает свой век. И даже стыдно станет за свою "подлость" перед ними. Да, много боли переживаешь со своими четвероногими и пернатыми друзьями всякий день. Вот курочка почему-то стонет, ну совсем человеческим стоном, - принесли в тепло, дала я ей масла, так почему-то подумалось. Полегчало. А сегодня другая. М. б. им холодно. Телятишки озоруют... бычок, если ему есть захочется вне очереди, прямо ногами передними в лоток и стоит дыбом. Они ручные, знают нас с мамой, а мужиков боятся, от них-то и палки видимо попробовать успели. Вечером люблю выйти на двор и тебя встречают столько пар глаз, покорные, непрестанные работницы. Что-то трогательное есть в существе коровы, терпеливое и покорное. Когда я выхожу, - они знают и все начинают вставать, гремят цепями и все устремляются в одну сторону... к свеклорезке. Знаю, хитрячки! Олюнку мою кормлю лакомым кусочком, так она прямо дрожит, когда ведро видит. Она - заморышек, но как у нас говорили - солощая. Знаешь это слово? Ванечка, письмо очень спешно пишу - тороплюсь к зубному врачу. - Была у зубного врача, - увы, из-за моей разнеженности послеоперационной, пропустила срок и теперь придется убить один нерв. Положил мышьяк, - болит сейчас. Ну, Ванюша, будь здоров и Богом храним. Благословляю тебя. Ты не сердись, будь благостен, - я не хочу входить в твои уколы, - не надо, жизнь без этого лучше. Оля

[На полях:] Я опишу тебе когда-нибудь день фермы. Теперь масса дела. По нужде я занялась прикладным искусством - из ничего себе делаю нарядный туалет... Опишу, когда удастся, - хитро и оригинально - к лицу.

Мама шлет тебе привет сердечный.

[30.ХII.1943] {На конверте помета И. С. Шмелева: Чудесное, рождественское!}

Дорогой мой Ванюша,

Вот и не верится, что подошло время и к нашему празднику писать, - до чего же быстро летят дни и недели - вся жизнь...

Хочу верить, что ты в добром здоровье с легкостью в душе и сердце встретишь день Св. Рождества Христова. Поздравляю тебя родной и обнимаю, желаю всего доброго, мира душевного и спорой работы, радостной и легкой!

и доктор велел прийти, но я не могу из-за простуды высунуть носа, - погода гадкая... сырой липкий туман, и холодно. Привязываю всякие домашние средства, бабушкины еще - м. б. вытянет. Тут почти в каждом доме страдают нарывами. Берегись ты, ради Бога, простуды! Как я волнуюсь, когда ты с каким-то озорством сообщаешь о твоем бронхите и гриппе. Очень я жалею, что не могу тебе никак устроить Рождество. М. б, после праздников сумею устроить деньги для Елизаветы Семеновны, но до Рождества никак. А мне было бы стыдно ее просить, не заплатив старый долг. На Фасю я просто зла, - рабья натура, рабья и постановка дела. Трепещет перед своим мужем и лепечет еще: "он очень добрый...", это значит, что от своего переизбытка кидает сколько-то на ее родных. Я его органически не выношу. Фася сама преисполнена хороших качеств, но ни одно из них никак не может проявиться - она просто не личность. Да кажется, я уже тебе писала. Не буду "жабить" (от жабы) перед Рождеством-то хоть. Много у меня сейчас заботы с телушками. За 2 дня праздников (они были не на моем попечении, т.к. я уезжала) "Жанну" так испортили, что опять водой стала делать. Теперь я ее отхаживаю и, сама еле дыша от разбухшей головы, - то и дело торчу у нее. Глазенки провалились и ушли глубоко, ушки только у корня теплые, но носишка стал опять мокренький, как гриб - масленок. Тянется мордочкой ко мне, водит ушонками и встает - м. б. и встанет ?! Этот нарыв изводит...

^339а Как это ты? - "мелькнувший силуэт прекрасной незнакомки!"? Зачем ты делаешь больно? Я не хочу останавливаться на этом. У тебя уже почти 2 года желание меня уколоть, то тем, то другим. Не надо этого. Сколько хорошего разрушают подобные уколы. Но я не хочу этого и надеваю броню.

Мне хочется уйти в далекое прошедшее, когда такой таинственный и трепетный бывал Сочельник! Помнишь ты? У вас, конечно, тоже.

А я, бывало, с утра уже бродила в ожидании сумерек, первой звезды. Разве хоть кто-нибудь или что-нибудь могло поколебать тогда мою веру, что именно вот эта-то первая звезда и есть вестник совершившегося великого торжества. Как я понимала тогда это событие или вернее, - как объясняла себе то, что его празднуют, - я не знаю, но помню, что сердцем своим я не воспоминание Рождества Христова встречала, но самое подлинное Рождество. В тот дивный вечер сочельника, когда замечалась первая звезда, я и знала, что - вот, родился Христос! было тогда, когда бегала по большим комнатам, устланным новыми дорожками. С ручек дверных снимали газетные обертки и чехлы с кресел. И запах ели из-за таинственной запертой двери гостиной... холодком тянуло оттуда, не топили до первого дня. И в кухне ароматы куличом и окороком, и телячьей ножкой. Какая-нибудь тетушка мастерски вырезывает манжету для окороков, расставляют стол, перетирают бокалы и рюмки. И эти огоньки у икон. И такое все радостное, ожидающее... вот-вот явится что-то, Кто-то. А в животе подводит... и тоже как-то радостно от этого чувства и легко. После вечери папа усталый идет чуточку отдохнуть до всенощной, - и помню бывало, что как раз начинало темнеть и где-нибудь уже мерцала первая звездочка. Выходило все само собой - ели освященный хлеб из церкви и затем кисель или еще что-нибудь постное и ждали всенощной. Но был один год... последний папин год... Сумеречно... Папа уже пришел, - я слышу из детской, а я у окошка до ломоты напрягаю глаза и все смотрю, смотрю в синюю высь... Ничего... Ни единой светлой точки. Слышу, как зажигают лампы, в соседней комнате с особенным звуком дрыгает длинный зеленый абажур на "молнии"... совсем уже стало сумеречно... снег синий, в комнате сине... и в зеркалах и в ножах и вилках, которые для праздничного стола начистили и положили пока в "учебной". В коленках ямочками врезались кнопки стула и затекают ручонки от напряженного облокачивания о подоконник. А их все нет и нет... Зовут обедать-ужинать, - как же это возможно? Помню ужас свой, когда для убедительности мне сообщают, что "даже папа поел"! Какая бездна открылась в моем сердце. Папа, мой кумир и пример во всем - поел... Как все не вязалось вместе. И где же звезда, чудесная звезда, возвещающая о чудесном Рождении? И помню как меня заставили поесть. Как ненавидела я этот несчастный овсяный кисель, который должен был скользкими лягушками глотаться и казалось, что конца ему не будет на тарелке. И потом поездка в церковь... без звезд и с укорами в душе. И потом храм... в огнях, полон людей праздничных, нарядных, и дивный концерт... "Слава в Вышних Богу!"... И все червячок в сердце... не было звезды сегодня... Почему же не открыли ангелы своих окошечек в небо? Ты помнишь, я тебе писала о своем представлении о звездах - окошечках в небе. Небо закрыто осталось сегодня людям? И потом... Обратно... холодный воздух в вестибюле университета (университетская церковь) ^339б обдал разгоряченные лица; - живой волной выбрасывает меня с двоюродными братом и сестрой из дверей и мы стоим, пронизанные морозным ветром. А ночь горела мириадами звезд... "Точно чудо", - сказал мой двоюродный брат, показывая на звезды. Но для меня не было то чудом, - иного и не ждала душа моя. Как могло остаться в такую ночь закрытым небо?! И на извозчике потом... знаешь, как липнут на морозе ноздри? Пушатся белые ресницы и тоже слипаются, когда сожмутся веки? И в этих длинных белых ресницах... сколько виделось и х... и горящих, и мерцающих, плавящихся в морозной дали, и ровно-светящих, и искрящихся миллионом лучей... Они растекались в кружочках и разбегались стрелками и снова собирались в чудесное одно... А я, сидя в платках и одеялах, и надышав целый "сугроб" снега, чуть-чуть только могла выглядывать из-под укутки и все любовалась ими. И снег веселый... хруп-хруп... под тяжелыми шагами взрослых и чвик-чвик под маленькими ножками нас - детей. А как звонко скрипели полозья и как блестела накатанная дорога... каток! А дома... как благостно-тихо... как все пристойно и свято в этот великий день. И сколько радостей на утро! Мы славили Христа, все вместе стоя в "большой столовой", конечно, верно отчаянно врозь и кто в лес, кто по дрова. Тут был и Сережа 4 лет, и я, и няня Соня. И потом получали по монетке, светленькой, обязательно новой . Их копили. Наше золото! И подарки!.. Ах, золотое время.

тобой звезду! Оля

[На полях:] Очень плохо и очень косо - Оля 8-ми лет, смотрящая в окно и ищущая Рождественскую звезду {В письме рисунок О. А. Бредиус-Субботиной.}. Палец паршивый мешает.

Посылаю веточку елки.

Как это ты: "не будь беспечна" - это без печки? И... бойся "охлаждений"... Ты очень остроумен, - я это всегда знала!

31.XII.43

Дорогая моя, поздравляю тебя с Праздником Рождества Христова от всего сердца моего, от всей моей крепкой любви к тебе, светлянка. Да будет радость во всей тебе. Здорова будь, вся, вся - на долгие и лучшие годы твоей жизни. Милая, родная!.. У меня очень болит правая рука в кисти, я с усилиями пишу, а машинка испортилась, заедает и путает, - нет хорошей ленты. Да и машинкой трудно, чуть не плачу. Давно это - сперва можжило, и вот, острые, летучие боли. Растираю какой-то дрянью, жжет, а не лучше. Связанность в руке и колет иглами в пальцы.

Душевно нелегко, тоже. Какая-то придавленность... - но я перемогу это. Писать не могу - читаю, что нужно. Кажется, на последней главе "Кончина" и закончу "Лето Господне". Не буду писать "Похороны", - тяжело, не могу! К "Путям Небесным"! Очень плохо сплю, не больше 4-5 часов. А сегодня до [4-х] не спал, - рука болела.

Сережино письмо, в твоем, получил 25.XII, через час после ухода Вигена: он нежданно заявился из Лиона. Он заедет перед отъездом, - передам. Они тебе... - нет, я спутал: Сережино письмо было самостоятельное, я его ³⁴⁰ . С той поры не было от тебя. Я тебе послал последнее - 15.XII ³⁴¹ . А [потом] рука помешала писать еще.

Милая, родная деточка... - очень хорошо ты даешь о зверушках твоих, о ферме, о ее песнях. Пиши мне больше... О, завыла сирена!.. Я не спускаюсь в подвал, а если начнет DCA (защита) становлюсь в уголок, между дверями, - от возможных осколков. Сейчас 11 ч. 40 утра. Впервые это прерывает письмо к тебе... Вчера было 2 сирены, без пальбы. Так вот и живем - ждем... Маляр у меня мажет, все еще подправляют квартиру. У меня тепло, слава Богу, - эти дни (не морозно) до +20С. Темно будущее - и, кажется, нерадостно. Вот, и новый год входит, високосный... - тяжелый, люди говорят, у нас-то... А вдруг и... ?! Да будет! Виген, впервые его вижу, производит приятное впечатление, - только очень стремителен, "с запалом". Очень открытый, чистый. И - умен. Горит. Добрый, российский... хорошей закваски, но... увлекается. Лелеемое принимает за действительное уже. Милая моя, Ольгуночка, да будет тебе светло и благостно в этом году - и дальше, дальше! Господь с тобой, дружка моя, голубка. Целую твои ручки, глазки. О, дорогая, да хранит тебя Господь и Пречистая. Невеселое пишет мне Земмеринг. Квартира о. Иоанна Шаховского сгорела. Их, бывшая, - они месяца 2 - уехали близко, в деревню, - тоже. - Поздравляю маму и Сережу. Твой - и здесь, пока - и там... - Ваня

Мой бронхит чуть лучше, но ночами - бьет. Если бы сон, а то все думы... Твой Ванёк

нынче (пятница) у меня. Она все время вычитывала свои молитвы, псалмы - и возилась в кухне. День - в блеске. Должно быть бросали бомбы хищники, были слышны "раскаты". Рука поднялась... - Вот, сирена, - отбой. "Тогда считать мы стали раны..." ³⁴² Где? что? кто?! ... Это они прилетали поздравить с Новым годом своих бывших друзей. Час от часу не легче! Не успела замолкнуть отбой-сирена, как снова завыла "тревога"! Впервые такое... Вот, уже 10 мин "alerte" {Тревога (фр.).}, но пока тихо. М. б. опрометчиво дали отбой раньше времени?.. Массаж нервам... Ну, и "сиренное" же я тебе письмо к Новому году! - не сиреневое, хоть и на сиреневой бумаге. 1/4 ч. протекло - тихо. А день блещет, и потому еще томительней. Вспоминаю такие же блестящие дни в Крыму, под дьяволами. 16 минут... Ну, опять отбой! Слава Богу. А[нна] В[асильевна] печет мне пирожок, приняла новую тревогу за "особенный отбой". Теперь убедилась. Сердце мое поослабло, принял solucamphre, 10 капель, - это замена впрыскиванья, только более слабая. Докторша прописала, после гриппа, 2 раза в день. Говорит, что сердце - "хорошее". Очевидно, Слава Богу, иначе я после всего, пережитого за эти 1/4 века, - давно бы успокоился... Книги мои хорошо понятны - и влекут - не только эмиграцию, а и, вообще, родных. А их очень много теперь. Скоро они прочтут "Рождество в Москве" ³⁴³ , только в парижской газете. Колебался - все же дал. Тираж очень увеличился, и газета должна была перейти на новую- орфографию ³⁴⁴

Ми-лая Ольгуночка! Нельзя - никак - послать тебе цветы - цветение моей души - тебе. Но ты почувствуешь - в этих хотя бы двух лоскутках, как я весь с тобой. И пою - "Рождество Твое, Христе..." ³⁴⁵ - с тобой. Ваня

[На полях:] Напиши о здоровье, что сказал о - почке доктор 11 окт.?

Целую тебя, голубонька.