Переписка И. С. Шмелева и О. А. Бредиус-Субботиной. 1942-1950 годы. Часть 18.

8.II.47    11 ч. вечера

Я неспокоен, Олюша, - меня приводит в отчаяние твое отчаяние! - что за вздор!.. "Не могу", "противна живопись", "бездарна", "не нужна"... Это - не ты, какой чувствую тебя и вижу, - это преходящее, (ты очень восприимчива к среде, к условиям, они властвуют над тобой). Этот волчий холод - да еще в жилом доме, для больной (ты не оправилась! ты измочалена!) - конечно, отрава и угроза: какая при таких условиях работа, да еще ки-стью... не только пальцы, - мозг стынет, сердце западает, и все кажется беспросветным.

Надо изменить это, если хоть малейшая есть возможность. На отдалении, я бессилен. Я могу лишь вопиять, молить... Но на минутку вдумайся: если бы раз-Рафаэль, раз-Леонардо, раз-Пушкин начал и свой чудесный путь воплями и отчаянием... - их, будь они в миллион раз одаренней, не было бы, так бы и свалились в яму безвестно. Все требует усилия воли, упорства... и - веры, инстинктивной веры в себя - от всякого делателя, от сапожника до - Моцарта. Изучение пушкинской "лаборатории" ("кухни", говорят), показывает, что, при великих гениальных взлетах своих, Пушкин работал, упо-рно, упрямо, въедался в творимое (предносившееся ему неясно) зубами, умом, волей, глазом, - духом... - всем в нем. Ход его нам известен. По первоначальным его стихам кто мог бы угадать будущего Гения? А он сам - чуял себя! И восходил, и восшел! Что мне убеждать тебя!.. - я уже сотни страниц исписал "доводами"... - ну, брошу. С болью, с отчаянием. Что меня влечет к тебе, связало? Прекрасное в тебе? Да?.. Да, но... какое прекрасное?.. Дары в тебе таящиеся, которые я вижу. Как давно прочувствовал я зерно в тебе, - "с птички", в открытке: "я да птичка". Кон-чено, есть! - для меня стало бесспорным. "Видать сову по полету, красну девицу - по косе, добра-молодца - по с-пле". Я тебя - твой полет - увидал по "птичке". Я потом раскрыл все твои богатства, и ты влюбила меня в себя. Я полюбил твое сердце, твою исключительную одаренность. И я - поверил в тебя. Эта вера во мне непоколеблена. Я жду. Вот как И. А., прочитав "Солнце мертвых", писал мне ⁷⁵² (я тебе послал копию его письма) ⁷⁵³ - "Я жду", - и дождался, его предвидение оправдано, так и я жду , и еще менее, чем И. А. могу обмануться: ибо ты и твое - мой воздух, мое искусство. Сегодня я отправил ему большое письмо ⁷⁵⁴ для сборника в Сан-Франциско ⁷⁵⁵ .

Оля! Это письмо - будет мое последнее письмо об искусстве. Больше о сем писать не стану: зажмусь, стиснусь, все забуду, весь уйду, до издыхания, в работу, но уговаривать... доказывать... - это же, наконец - печально, смешно, это уже... черт знает что такое! Какой-то больной ребенок, около которого выплясывают и папа с мамой, и няньки, и доктора... и кошки!.. А он - орет, неведомо с чего! - не ест кашку!.. Ну, я тебе ни доктор, ни мамка, ни нянька, ни кошка... {Так в оригинале.} Будя с меня. Ты - трусиха, гордячка, ("ах, меня осмеют!.. не вынесу!.."). С больными такими и доктора не связываются. Просто, тебя в стоячее болото тянет. Ты обсиделась в ижке и "обыкла г-ну!" - по словам Пушкина - жене ⁷⁵⁶ , писал тебе. Ну, и обыкай. А мы, еще не свалившиеся, будем продолжать свою работу. Тебе подает руку писатель неподдельный, не трюкач, не гоняющийся за "бенгальщиной" и юбками... за "сла-вой": а русский писатель, сознающий высокую свою ответственность перед Богом, Родиной, народом, отшедшими его учителями и вождями. А ты - и его не слушаешь, ты - и ему не веришь. И его не щадишь, никак не ценишь, слово его ни в грош не ставишь! При всем моем упорстве, я больше не могу продолжать эту "детскую сказочку про белого бычка"! Не к лицу. Мне плевать, кто и что тебе говорит о тебе: я верю, только своему нюху. Я знаю цену "похвалам". Хвалят, исходя из разных побуждений. Различай. Тебе представился случай не-частый: встретиться с Бенуа, в дружеской обстановке, после моей (будущей) беседы с ним, если позволишь. Без твоего согласия я не пророню о тебе ни слова. Этот не покривит суждением и думой, верю, хоть и не видал его. Слы-хал о нем. Верю, что неведомая мне Люси - говорит правду: что ей ты и - от тебя?! ... Или - твой бывший враг - твоя золовка, если в ней есть искра. Это ты знаешь, ты - чуткая. И как ты (о, пе-рышко-о!..), при такой чуткости, не вдумаешься, не поймешь, что же меня-то заставляет говорить то, что я говорю тебе - о тебе?! ... Понравиться?.. Прошла пора таких пустых желаний, - мне ничего от тебя не нужно, как от женщины. Люблю в тебе - тебя, подлинную, какую вижу, люблю в тебе то, что близко моему сердцу, моему миру. Мы можем задираться по пустякам, но в деле творческом... ни шуток, ни задору: тут - уже почти священное. И ты капризно и легкодумно его пинаешь... Больше не могу, устал. Пора ложиться, иначе я разобьюсь. Целую. Ваня

Мой родной, светлый Ванюша!

Все эти дни я, как оглашенная печатаю нашу переписку - "роман в письмах". И вот тебе пишу, чтобы видел - какую мерзкую смогла достать бумагу. Пока что я взяла для "набело" из запасов Арнольда, и беру эту лишь для копии, но, конечно, ее не хватит. Сижу с утра и до 12- 1 часу ночи, так что больную мою руку разломило с непривычки. Безумно медленно идет, и я не представляю, как я все осилю. Я за 3 дня дошла только до виккенбургского периода. А ведь с ним-то только и начинается! Скажи , не оставить ли твои письма целиком ? Т.е. без того, чтобы их переписывать? По крайней мере те, что на машинке были ?

Я подобрала бы их по порядку, вкладывая в отпечатанное мной теперь. Прочтя все , мы могли бы сделать осторожную выборку и тогда переписать. Как ты думаешь? Мы не ленились писать друг другу.

То-мы выйдут!!! Ах, сколько там души и сердца! Ваня, как я пела! себя не узнаю... И как же все... прозрачно! Ты не мог не отозваться... И помню, помню, каждую строку свою припоминаю и то дивное, что их диктовало!! Эх, перечти - увидь, как ты не прав , меня укоряя . Какая ВЕРНОСТЬ, Ваня! А ты мимо и ее частенько проходишь.

Я все сделаю, чтобы себя вогнать "в мерный круг" и пребыть в творчестве. Я "не кривлю ножки" и обещаю тебе "быть пай". Но теперь я ушла в переписку и не могу ее оставить, т.к. машинку получила на самый краткий срок. Напиши тотчас же , что думаешь об оставлении твоих писем машинных? Иначе я опасаюсь не успеть перепечатать и необходимого, т.е. всего, что от руки было.

В субботу послала для твоей караимки на твое имя лекарство.

В банке все еще ничего не узнала касательно перевода для "Павуа". В книжном магазине наконец спросила, что с твоими "Путями". Они мне их отдали... скоты даже не разрезали! А морочили, что "один прочел, и будто бы другой читает"! Гады!!! Ну, значит, и не стоят они "Путей", коли - беспутки! Видела мельком доктора K[linkenbergh'a], как он переменился!

В довершение всего еще заболел его ассистент, сломался автомобиль, так что всюду пешком, сам все еще болен, и подыхает его собачушка.

Сказал, что все к нам собирается и, если достанет автомобиль, то будет на той неделе. Дам ему твои книги. Холод у нас собачий.

И конца не видно. Уголь - (последняя порция на эту зиму) - все еще не выдают. Видно к лету копят!! Топим только дровами, чуточку достали коксу и торфу. С домом в Вурдене дело дрянь, - надо начинать настоящую тяжбу! Прислуги настоящей тоже найти не могу. А я серьезно собираюсь в Париж работать и должна для этого Ведь как еще издавна все я тянусь к тебе "поговорить о мно-гом" - была у тебя, а что получилось? Того , что было - не должно быть, родной! Я и не хочу, и не могу! И, знаю, - ты - тоже! Светом хочу заполнить наше общение с тобой и радостно творить! Милый, родной мой, светлый мой... глупышечка умненький... Мой чудесный, мой любимый ИВАН, мой ВЕЛИКИЙ... Как воображаю себе уют твой. Милые комнатки... лампадочка... и Кремль... и пышная красавица за самоваром ⁷⁵⁷ ... Все люблю. Как работа Вигена?? ... Ах, мой дорогой Ванёк! Обнимаю тебя и очень думаю о тебе, светло и ясно.

Твоя Оля

Не пишу много, т.к. опять должна стучать. Устала страшно. Родной мой... Целую. Оля

[На полях:] Ты писал, что "Павуа" тоже издаст de lux ! ⁷⁵⁸ Я отыщу! Сперва - просто, а потом "de lux"! В этом же у меня и весь спор с тобой был! Ну, это уж не поправить, так что и говорить нечего!

19.II.47 Пишу тебе сегодня письмо об очень важном . Нельзя все "с маху", должна вся собраться для письма. Крайне важно. А это спешу послать.

Прошу: отнесись ко мне с доверием дружеским. Иначе мне трудно писать о важном. Я верю, что ты поймешь меня. Сегодня же написать постараюсь, - оставлю все дела. Обнимаю. О.

19.II.47

Дорогая моя Ольгуночка,

Пишу кратко, - очень я заработался, устал. Сегодня отправляю тебе "Куликово поле", в новом списке, очень развернутом, в 1 1/2 раза.

С неделю проработал. Это - окончательно, так и прими - свое. Сними (для себя или для меня) оттиск машинкой, у меня всего 1 экз. Прости, что затрудняю. Если не удосужишься, (я тебя не тороплю) верни мне, прочитав, - после перепишешь, а я - не в силах. Надо бы 2 копии мне сделать. Да не мог найти бумаги. 2-ой оттиск послал сегодня же И. А. Ильину. Сам - безо всего.

Молись, чтобы свет Господень озарил тебя! Твое последнее закрытое письмо ⁷⁵⁹ меня подавило, я написал тебе. Сегодня, твоя открытка ⁷⁶⁰ - осветила надеждой. О-ля! Благостно, чисто отнесись к работе. Я жду, я верю, что ты найдешь волю - хотя бы не широко - дать обложку - заставку-кайму - (одну!) для главок, заставку и концовку (как и "рамочку" пограничную). "Куликово поле" надо выпустить чистым, и оно будет выпущено! Я напишу в Германию. Но я не теряю надежды в этой (важной для моего духа) книжечке связать твое со своим. Это пишу тебе в последний раз: больше не помяну. Боюсь заболеть: начался насморк, плохо. Я все берег уголь и дрова - вот ты придешь, и вечерами не топил печку, когда охлаждались радиаторы отопления. - Вот, м. б. и простудился.

Я тебе написал большое письмо, дня 3-4 тому... ⁷⁶¹

Переезд твой в Woerden... это должно быть - после Пасхи?..

Я болел душой о тебе, как ты леденеешь... - и - из-за чего!..

Господь с тобой. Неужели мне суждено - утратить веру в тебя?! ...

Это было бы ужасно. Нет, это не должно быть, не может быть.

Целую тебя, светик мой Оля.

Твой Ванёк

Скажи: ешь ты гречневую кашу?

Прямо, у меня много гречневой крупы. Пошлю тотчас же, как получу - да. Должна любить! Ты вся - гречневая. При-родная наша!

Ва

[4.Ш.1947]

Мой дорогой Иван Сергеевич! Пишу открытку, - чтобы только хоть голос Вам подать поскорее. Всю неделю в трепке и разгоне, - затраты сил - всяческих - куда больше, нежели результатов. От Вас нет ни звука. Вы не согласны со мной, - и потому молчите? "Куликово поле" я сразу же села читать, несмотря на очень поздний час, и просидела до ночи глубокой. Я его очень люблю, - Вы знаете. И не знаю, которое лучше: старое или это ? Не могу сказать. Меня поразило его начало. Мы же с Вами совершенно солидарны. Вся разница только в том, что я уже вижу то, чего мы ждали и что наступило. А Вы, как бы еще не решаетесь поверить. Я умереть могла бы за эту Правду, т.к. знаю, что Великое происходит, и ему нельзя мешать. Вы - думали так же. "Куликово поле" - все у меня в сердце. Я с радостью стала бы работать для его "одеяния". М. б. (в новом) чуточку рассудочен следователь. И кажется порой: не сам ли автор ищет для себя поддержки в вере. Но, впрочем - разве это плохо?! М. б. следователь слишком придает значение всему "материалу" - и само чудо раскладывает на "составные" части. Но не знаю, плохо ли это? Это только мое рассуждение. В первой редакции субстанция поглощает все рассуждения следователя. А м. б. для большинства как раз эта материя и нужна?! Письмо Ваше - удивительно! ⁷⁶² Я скоро напишу. Очень поглощена заботами (гнусно все!) и перепечаткой. Измотана совершенно. Но пишу. Хлопочу о собственной машинке. Письмо от госпожи Гелелович ^762а . Будьте такой милый, передайте ей, чтобы не сетовала, если не смогу ради формальной учтивости ей ответить.

Я загружена всем. Визит к доктору и лекарство стоили +/- 11 гульденов (никаких прочих расходов я не хочу присчитывать). Их пусть она передаст Вам. Жду ответа из Амстердама на запрос о пересылке "Павуа". Надеюсь, что удастся. Из музея ничего не слышала о Мадонне ⁷⁶³ . Придется ехать, видимо. Но сию минуту и помыслить не могу. Я - перезанята.

С "Куликова поля" Вы сняли посвящение? Да? Очень прошу, пришлите мне мой рассказ.

Вы хотели, чтобы я переписала " Куликово поле ". Да? Жду ответа. Обнимаю. Оля

Совершенно исчезла машинная бумага. Попытаюсь из Америки.

[11.III.1947]

Дорогой Ваня, твою открытку ⁷⁶⁴ я оставляю без критики. Тебе ведь оказывается многое дозволено в отношении меня. -

"Куликово поле" я пошлю на днях же, - я перепечатывала его, и оно почти готово. Хотела облегчить тебе этим. Очень обескуражена и расстроена тем фактом, что мой рассказ, видимо, пропал. Я очень прошу тебя немедленно сделать заявку на почте в Париже, что заказное письмо (то, где 1 и 2 отрывок рассказа) мной не получено ^764а . Почту принимаю всегда я сама. Рассказ мне крайне нужен, и я очень встревожена, что случилось с ним. Посмотри еще раз у себя, - я его не получала. Жду с каждой почтой давным-давно, - не сумасшедшая же я, чтобы его "забрасывать". Акварели, тобою швырнутые мне в лицо ⁷⁶⁵ - совсем иное дело. Там боль. Я не могу их касаться (* но знаю отлично, где они.). Очень прошу справиться на почте в чем дело. Когда

Пишу на вокзале. Все эти дни в гонке. У меня ни прислуги, ни квартиры, ни разрешения на переезд- въезд в Вурден. Тут и на 10-терых хлопот достанет. А тут еще подвернулась поездка в Гаагу - по приглашению (личному) министра "Искусства и науки" на торжество в честь дядюшки Монакского (Bredius). Мы - единственные представители молодых Бредиусов. Меня это все треплет. Но, хотя, - что значу я?

"Куликово поле" целиком мною понято. Это ведь за меня решается о том, как я думаю и чувствую. И без меня ставится моя вера в Бога и в народ наш на политиканскую платформу. Чисто внешне - я бы считала своим долгом сказать: обрати внимание на то, что 7 ноября нынешнего столетия - праздник революционного октября, и кооператив не мог быть открытым. И еще: не был ли в то время еще НЭП ⁷⁶⁶ , - тогда выдач таких тоже не могло быть. Касательно нутра, - я писала много, но после твоей брани не хочу ничего говорить. Мне очень больно и тяжело. Я думаю, что всякую пакость, брошенную обо мне кем попало, - ты бы стал взвешивать. У тебя нет веры в меня. И не было.

Господь с тобой.

О.

Веселые цветы - совсем не по настроению ⁷⁶⁷ .

Ванюша мой дорогой, какой чудесный день... весна пришла вчера после штурмовой ночи... Как бесились борющиеся силы... я не смыкала глаз - дом содрогался, подавался под напором бури. Фонарик в прихожей качался при запертой двери и колокольчик звонка дрожал и тоненький издавал звук... Ураганом дрожала и выла ночь, и небо не успевало закрыться тучами - так их гнало... А на утро... пришла она - ласковая и в ослепительном, теплом солнце. И все проснулось: ожили голые деревья в веселых свистах дроздов, гомозящихся стайками в ветках, гладенькие, блестящие скворцы "журчат" на крышах, подняв головки к небу, распушив шейки... и вздувшаяся вода в канале бурно гонит лед.

Зимы как не бывало... Какой бурный, какой же страстный переход!! На душе тревожно и взволнованно, и радостно, хотя и мутно все пока у нас. Я в отчаянии от переезда и от того, что опять я бесприютна и не смогу работать. Кажется нашла прислугу, но далеко не то, что искала. И еще не наверняка. Я не могу никого и найти, т.к. нет и прислуге угла! Где же ей жить-то?! Увидим. Я решила ничем себя не волновать, т.к. все равно ничего не придумаешь...

Мне трудно сказать тебе, что я тогда-то и тогда-то начну рисунки к "Куликову полю" в этом неустройстве, но я стремлюсь к этому и обещаю тебе взяться за эту работу со всей любовью. Но почему ты не отдаешь Бенуа? Если такой известный художник хочет, то я считаю себя недостойной, и еще: ты не пожалеешь после? Если хочешь, чтобы я, - то я радостно берусь.

Не в укор тебе, - а по дружбе: мне больше чем больно, что ты куда-то затерял мой рассказ. Я его не получала. Напряженно ждала его от тебя и знаю, что ты его не выслал. Ничто никогда даже в войны не пропадало, - куда же ему деваться? Посмотри у себя хорошенько, - м. б. ты его вынул и положил куда? Я все еще хочу верить, что ты его найдешь, - для меня катастрофа то, что его нету, и ты поймешь почему: - у меня нет никакой копии, даже черновика. Я все переделала и послала все тебе. Поищи, дружок... Ты же сам знаешь, как это больно... М. б. в декабрьских письмах? Отрывки были вписаны прямо в письма, в текст, - потому м. б. их ты сразу и не находишь.

⁷⁶⁸ . Прости, если плохо напечатала, - я в машинке еще новичок.

Если я смею, то скажу тебе от сердца, что думаю о рассказе. Чудо дано тобой прекрасно, беруще, художественно и благоговейно до слез... Ты-художник всегда мастер, всегда хозяин того, что хочешь дать. Само по себе чудо так прекрасно тобой дано, что... мне мешают рассуждения словоохотливого следователя. Он слишком много напирает на то, что без напора было бы убедительнее. Его рассуждения как декорации - загромождающие сцену, саму природу. Душа ждет, напряженно ждет... а он... все говорит и... расчленяет. Тонкое, чуткое художество загораживается... какой-то... публицистикой что ли...

Это чудесный рассказ, и я бы ничего не сказала, будь автор не ты... Мне жаль, что такое тонкое твое и редко-прекрасное как-то затушевывается. М. б. я ошибаюсь, - тогда прости... Говорю то, что чувствую.

Подумай сам: событие на Куликовом поле так велико и неоспоримо, что все ссылки на авторитетность и какие-либо бумажки, заверяющие самого следователя, просто лишни и даже вредны.

Вдумайся: при таком-то важном... и профессор с его заботливой женой лишь от-тяжка от главного. Читатель ждет уже, чует уже, а болтливый профессор все еще затягивает и... разжижает.

И многие слова о народе в устах следователя... не им, не словам убедить в том, о чем он говорит.

Чем больше ты - художник, - тем убедительнее твое творенье. А следователь - публицист. Он слишком много говорит и уводит внимание от чуда.

Об условиях жизни при "нэпе" ты все узнай верно. Пайки академические выдавали, совершенно верно, но это были совершенно другого рода выдачи. Их мы получали тоже, как вид жалованья ученым и давали 1 раз месяц в день выдачи жалованья. Главным образом мясо, масло, сахар, - это были богатые пайки, а не пшено. Во время "нэпа" в 23 г. мы свободно покупали все, что хочешь и в Москве, и в Казани. В Москве накупили такой колбасы и булок, что в поезде немцы головами кивали и удивлялись такой роскоши. В Москве мы увлекались различнейшими сортами булочек, калачей и т.п. Олечка не могла "жевать корочку", если "нэп" еще был.

Я не знаю точно, когда упразднили "нэп", но надо это узнать.

Ванечка, при таком-то Господнем чуде... к чему ссылки следователя на Ключевского? Твой художественный опыт с чудом не нуждается в этих точках над "и", - они снижают, умаляют великое. Таково мое восприятие, а верно ли оно - суди ты. И прости, если я глуплю.

Больного я не коснусь тоже, но не причисляй меня к "падшим", как ты сказал. Я сердцем чистым и душой болею, а не политиканствую и мне больны твои определения моего мира. Но оставим это. Все будет идти так, как Богу угодно.

Мне хочется тебе привести только несколько слов из "Журнала Московской Патриархии" о Владыке Сергии Пражском, ныне Венском ⁷⁶⁹ .

"...Георгий Григорьевич (Карпов) ⁷⁷⁰ обменялся также визитами с Владыкой архиепископом Сергием, который готовился к отъезду в Вену - месту нового своего назначения.

После посещения Владыки Сергия Георгий Григорьевич с удовольствием рассказывал нам о русском гостеприимстве этого почтенного иерарха Православной Церкви".

И дальше:

"Рано утром на пражский аэродром съехались представители государственных учреждений и общественных организаций, чины Советского посольства во главе с послом В. А. Зориным ⁷⁷¹ , духовенство Православной Церкви и среди них: Владыка Елевферий ⁷⁷² , Владыка Сергий, о. протоиерей Крачмар ⁷⁷³

Никому не хотелось верить, что уже настал час расставания с нашим дорогим гостем.

И поэтому каждый полным сердцем присоединился к словам г-на К. Чермак ⁷⁷⁴ , который в ответ на прощальное приветствие Георгия Григорьевича просил его в самом недалеком будущем вновь пожаловать в Прагу...

Ванюша, что же это с твоим почесом? Это кошмар какой-то!!! Господь да будет с тобой! Не сердись на меня, если глупо пишу о "Куликовом поле" и прости!!

Обнимаю тебя ласково и нежно.

Хочу давно спросить: что с луковицами цветочными? Если не посажены, то надо скорее сажать, а то останется один путь - на помойку. Жаль. Это самое лучшее было куплено. Пусть Ю[лия] А[лександровна] позаботится.

21.III.47

Милая Олюша, перерыв все, - и сколько дней! - нашел в "копиях" пакет, где, с письмом от 5.I.47, оказались отрывки твоего "Заветного образа". Слава Богу. Как это могло случиться?.. Очень просто, при моей в то время подавленности. Написав письмо тебе, - к Рождеству! - и вложив отрывки, я заклеил и... отложил - задумался. Вспоминаю: решил не посылать того письма, чтобы не огорчить тебя. Заменил. Но смута во мне осталась, я, очевидно, думал, что отрывки послал... - и забыл, в смуте сунул пакет в вороха, - у меня все вверх дном. Потому и не было отмечено в тетради, - целая полоса без отметок! - не нашлось и квитанции. Слава Богу, с души свалилось. А ты, небось, всякое надумывала... чу-ю.

Посылаю и мой экземпляр (с рукописью на оборотах) "Куликова поля", твой оставил себе, выверен, - спасибо. Приложил, заменив, " ". Твои замечания... По существу, (вне этого рассказа!), они справедливы, в теории, но не для сего "рассказа". Моя цель была иная, - есть иная. Это, ведь, в сущности, не столько "рассказ" - беллетристика, сколько - более или менее художественное "исповедывание" - важного для русской души. Я, просто, почувствовал, что хочу быть свободней... открытей... Дело не только в "чуде"... - а и в исторической и нравственной обстановке, - эпоха! - при которой, в которой это чудо проявилось. Дело и в попытке изображения надрыва страждущей национальной, русской, - в данном случае - интеллигентской души, души оглушенной, опустошенной, не оплодотворенной верой вообще и - в свое, родное, в "духовную мощь нашу". Мне необходимо было это вскрыть и показать. Эпоха исключительная, и переживания - ох, как же исключительны! Нельзя было бы мне ограничиться голым изображением "чуда". На какую почву упало оно? ..! И я должен был заставить русскую душу - в данном случае - интеллигентов - раскрыться, пустоту и жажду свою показать - жажду упования и наполнения... показать смуту, поиски оплота, вечного, незыблемого, на силе национальной души построенного. Отсюда - глубокая заинтересованность "рассказчика", личная. Необходимо было подготовить "орошение души чудом". Отсюда - необходимость сцен - "Иова", беседы - о, сколь важной! - с профессором на лавочке, экскурс в "апокалипсис" и историю. Ведь эта работа - исповедывание национальной сущности, зазвучавшей и в опустошенных, казалось, душах. Я должен был сделать это не "мельком" - слишком это важно! - раз представился такой случай! - хоть чуть, коснуться такого огромного, - нашей национальной трагедии, которая не может быть разрешена без вмешательства свыше. И вот - оно: в лике выразителя нашей и духовной, и человеческой-просто, и исторически-государственной сущности - более яркого выразителя, носителя - нет! не вижу. Таким его признал народ, Сердцем - чудо преп. Сергия! Он несет в духе своем - все наше, как в искусстве слова - Пушкин и прочие большие. Только ли святым был - этот сын Неба? Нет, не только: он был и русский человек, пастырь, участник родной истории, человек масштаба государственного, защитник и предстатель за Русь Православную - в земной жизни. Учитель нравственного русского порядка, русской Правды. Антипод - потомков - русских неверов-интеллигентов. И вот, от него - свет . Его - народ - чует, несет в душе. Здесь - его воспринимают, с каким усилием и потом восторгом - русские бывшие никакие , безнациональные... - суд приходящего в себя следователя над самим собой! Мне кажется, что этот суд, "многоглаголание"-то, по-твоему, здесь необ-ходи-мы - иначе - обмелел и не дал бы важнейшего - рассказ. Как преподобный не только - Святой, небожитель, но был при жизни - русским, духовным учителем и водителем Князя ⁷⁷⁵ , его крепителем, так и мой рассказ, - не только художественный - в основе-то! - но и ведущий рассказ, оздоровляющий, напоминающий... вскрывающий главнейшую сущность нашу! И потому мне тесно было в узких - сухих тогда! - чисто "художественных рамках". Так я почувствовал. И сильней чувствовал, с годами, слыша голос - ответственности. Пусть рассказ затронет не только чувства многих - сколь мало знающих русских читателей! - особенно - оттуда! - но и мысли: пусть покажет, чем жив русский человек. А услышанное мною о "чуде" - просто краткий отчет оттуда - может быть даже очевидца! - из "случаев", как например "обновление" куполов, икон, - раздвинулся во мне, и все эти годы потаенно ширился и углублялся. -М-а-л-о- - "чуда", как бы оно ни было разительно. Надо больше: во-имя чего - чудо, для кого - чудо? заслужено ли чудо? не для "сушек" же подается чудо! Оно подается по заслугам. Чудо, конечно, произошло не для Среднева - он и есть - "среднев", - не для его выпрямления, это между прочим. Чудо дано - для верующей уже души, и, очевидно, для готового испытаниями принять возрождение следователя... - оттого-то он так и вскипает, при всем его "анализе". Чудо ради ведущего тяжбу с Богом русского тронувшегося "Иова", который - "за всех и за вся"! Чудо дается вот для этой "четы", лучших русских людей - из интеллигентов - связанных такой чуткостью и нежностью друг с другом - "такого и в народе много"! Да это был бы огромный про-вал - выкинь я эту сцену, для ускорения с "чудом"! Помнить надо: тут дается - все время - изображение процесса возрождения, и кипучие и укорительные слова "следователя" - не "публицистика", а наболевшее, ветхое, что надо сбросить. Чудо дается для этих мужиков с кнутьями, ждущих!..

Чудо дается "по заслугам"... Чудо дано и для тех, лучших из искавших, что терлись под стенами Лавры!.. - Булгаковы, Розановы, и проч. ⁷⁷⁶ Чудо, наконец, явилось для народа - символ! - как явление лесному дозорщику! - простому сердцу, - для такой России, во-имя такой России, для такой интеллигенции, - хоть и путем мучительным неверия продиравшихся к вере! У русских интеллигентов, лучших - ! - само неверие даже принимало содержание как бы их "веры неверия"! - до страстности - отсюда мучительные колебания, искания, пытания, падения, до самоубийств, и - обращения! Пример Булгаков! Как раз только что выпущены в свет его "посмертные" "Автобиографические заметки" ⁷⁷⁷ - очень знаменательные места там, те что читал, читаю, важно для "Путей"! Говоришь - "Куликово поле, то событие так велико и неоспоримо, что все ссылки на авторитетность и какие-либо "бумажки" следователя - излишни и даже вредны". Что это?! ... Обмолвилась? Куликово поле - было - в веках! Важно, как обстоит теперь , что люди русские, достойны ли они нового Куликова поля - чуда?.. Сам следователь ведь все время о себе, - себя щупает - "а ты, как?., ты-то достоин, можешь приять, достоин чуда?" а через себя щупает своих, и - вместе с профессором - исследует народ: "а он как? достоин приять чудо, жить от чуда и - сам... может сотворить чудо?! ..." А что же это за пустое провождение времени - поведать, даже очень рельефно и художественно выпукло, только... о "чуде"?.. Не стал бы писать. Чудес в Четьях-Минеях - и в прошлом - сколько угодно!.. Тут прощупывание психологически-художественное нужно, и оно происходит, только ты не вдумалась в него и, в нетерпении "добежать до чуда" - говоришь - "ах, когда же кончится... эта - "публицистика""! Нет, Оля: я все примеряю, о-чень внимательно, и когда мне надо - не щажу, безжалостно вышвыриваю - вот, из "Путей" - больше 100 стр. выхерил. Моему духу, моей внутренней мере "голого чуда" не надо, пусть попы пишут о сем. И вот, исследуя самого себя, следователь, а м. б. и аз, - да, беря в подкрепление себе и читателям - особенно - массовым - и "бумажки", - вечные слова-мысли А чуткому читателю он - важен . И в его старушке ты увидала только "заботливую жену"... (* Почему у тебя так усохло сердце?.. Или это - временное, "по настроению" и от раздражения, как и наивное возражение: "не могли выдавать в "праздник" " ..! А вот и выдали! Так надо было - Для документа - для чуда!.. Где же твой вкус? Это же - помимо всего, главного, - буколики ! - Или - не видала таких? Это же - интеллигентские "Филемон и Бавкида" Овидия, "Старосветские помещики" Гоголя!) ^777а Что с тобой, откуда такое короткодушие и презрительность?! - ах, скорей к "чуду". Меня поразила твоя... нечуткость. Всякий может, конечно, промахиваться, ошибаться, я - тоже. Но не на таком. Тут все ясно. Содержание "Куликова поля" - огромное, - внутреннее-то его значение, - и я жалею, что у меня уже нет времени наполнять его. Ты могла бы подобное - о "болтливости" (** Где - о важном и священном, - там нет "болтливости": и болтают на базарах, да - с трибун.) сказать и в отношении "На пеньках"! Уж там ли не "болтливость", а никто не посмел этого сказать. Ибо и там - о важнейшем. А в "Куликовом поле" - о самом важном - о - возрождении, о возвращении блудных сынов в отчий дом!.. Только потому и произошло чудо, что - его достойны. Господь давно мог бы потрясти человечество своим чудом - и обратить! Нет ты за-слу-жи-и!.. приготовься - и получишь: да еще вы-страдай себе чудо обновления! А то, разве трудно было бы Преподобному - оказать себя... публично? да еще в массовой бы манифестации!.. Но это подходит лишь для "вершочками меряющих" все. От чуда - ярчайший свет в душу - души - и при этом ослепившем свете должно многое открыться. По теме рассказа мне не до сего, я лишь чуть намекнул на последних полутора страницах... Мне неважно что читатель "ждет", - разные бывают читатели, пусть его ждет: мне важно самого читателя подготовить к сознанию, что он именно готов для приятия чуда, а что он нетерпелив - картинку чуда увидеть! - это - мимо. Да разве я мог пройти мимо "Иова"? мимо "четы"?! ... мимо мужиков с кнутьями? мимо простолюдинов, которые так наивно хотят "прикрытия" этого - "в неопрятном положении"! Чуткость-то какая! жаленье! "Да он не вредный". Вот ради таких-то - и тех же красноармейцев, "дающих хлеб", и творится чудо. "По народу ходит"! - вот для таких-то. Ибо Господь готовит сосуд - Россию-мученицу - для своих ЧУДЕС! Она должн-А быть достойна. Но она должна вы-жить... и ей подается укрепление.

Разные бывают читатели, бывают и нетерпеливые... - многие ли сумели прочесть и понять "Кроткую"? "Записки из подполья"?.. ⁷⁷⁸ о, сколько непрочтенного, непосильного, которое никогда не прочтется, как надо. Я не о тебе говорю: ты чуткая,., но тут ты впадаешь в теоретическое, прыгая от трамплина "теории искусства", самой по себе - верной. Я сто раз отмерю, - один - отрежу. Я могу погрешать, да, как все... - но тут я не вижу оступки, ни-как. Мне важно, - не разжевывая, конечно, - захватить в полон мно-гих, малоискушенных. И для таких-то - как и для себя, коря себя! - "болтает" следователь, себя приуготовляя, себе толкуя. Схватив "случай "Куликова поля"" я не мог пройти мимо главного , чтобы "ускорить". Иначе я, выплескивая из корыта воду, выплеснул бы - дитя! Нет, оно мне о-чень дорого, я плачу - сердцем - над ним, и потому я так, порой, неистово-непримирим. И никогда не примирюсь, никогда бесовское божьим не назову! У меня - чутье, я его слушаю... Я могу ошибаться, но работаю над стекающим в душу, и если вижу правду - всегда готов отказаться от прежних заблуждений. Но бес далеко и остро воняет. В нем не прошибешься.

⁷⁷⁹ . Оставим о "классе" - я ставлю "точку", когда ничто меня не тревожит, или когда я смогу учувствовать тревоги. Но в этом "повествовании" - именно! - "сказ" - порой - особой трудности мне не встретилось, это не"Пути"...

Из "Журнала Московской Патриархии" - не приводи мне, все знаю и уже не читаю. Бумага все стерпит, да тут кроме хваления обер-прокуроров бесовской выделки - ничего. А о Сергии я тоже знаю, он - чистый. Ну, не хватило силы на исповедничество? суди его Бог. Он и там будет чистый, пока потерпят. Но о сем не в письме, что знаю...

30-го должен читать в Казачьем музее на литературно-музыкальном "дне", в 4 ч., для церкви ⁷⁸⁰ . Надеются собрать тысяч 70. Собрано уже для покупки владения - до 900 тысяч, надо еще 700. С американских посылок как-то накопили и дачами из Швейцарии. Разве писал, что Бенуа хочет ... знаю: Б[енуа] охотно согласится. Но я хочу, чтобы ты, хоть ты и не взяла "Куликово поле" во весь рост, - желая "меньшего". Главное-то и не приметила! - И. А., видимо, удивлен, что ты спрашивала у него адрес Ремизова ⁷⁸¹ - ?! - Р[емизов] парижский житель! - почему - так окольно?.. или - что смущает? Твое право, пиши, но - одно: не в связи с книгой И. А.: она была доверена только мне и, по твоей просьбе, через меня, - тебе. Никто больше о ней не может знать. Таково условие. Но м. б. я и ошибаюсь и ты - для другой цели. М. б. хочешь оказать нравственную поддержку, выразить сочувствие? Твое дело и право. Но почему - справлялась и у И. А.? Он так и пишет. Очевидно, не пришлет: "он перешел на сторону мучителей, а почему и зачем он это сделал, это мне безразлично" ⁷⁸² . Я не видал его с I декабря - и не увижу; его дело - его, мое - мое. М. б. и из - "юродства". М. б. и трагедия... - там-то он, вообще, как писатель не нужен, курить он не может. Да и "загораться"... - он сырой. Я... могу воспламеняться, очертя голову, но теперь я стараюсь быть "хладным". Свое я по-своему люблю, как скажет сердце на - 20 процентов, рассудок на 10, и "подсознательно"-интуитивно на... все остальные 70. Так всегда.

Получил трогательный поклон от "Просветительского фонда имени Ивана Кулаева" ⁷⁸³ - из Сан-Франциско и... приношение в 50 долларов, Ильин только что извещал - 100 ⁷⁸⁴ . Не знаю... Приветствуют "верного Знамени", - трогательное письмо-авион. Им - для юбилейного сборника "День русского ребенка" ⁷⁸⁵ - 15-й сборник, страниц в 300 - "ин кварто" {"В четверть" (издательский формат, от лат. in quarto). (от фр. gratis ). }, конечно, - "Говенье". Восторг! - новое авион-письмо. Там же пойдет статья Ильина ⁷⁸⁶ - "Иван Сергеевич Шмелев". (* По их просьбе.) И еще его две статьи о России - пути ее, и "О гонениях и свободе Церкви" ⁷⁸⁷ , помимо массы многих статей - совсюду. Дела-ют дело! И - 15 лет, начали, выпустив сборник в 100 экз., каждый год ширились, и вот - ныне, кажется - 1500. Не хватает! Это - в Америке-то, где 1000 тираж за редкость: прежние русские денационализировались.

Нет, не по времени, передумал: не надо рамочки, (на странице это очень осложнит печатание и удорожит), ни концов, ни заставок: только - обложку : или - заставку - арабеск - одну и ту же для каждой главки (с новой страницы!) и - м. б. одну - концовку: ка-кую?! ... - не соображу. Ты найдешь...

Сейчас ищется, кто может дать деньги. Потребуется тысяч - 60-70. Тираж - не более 1500 экз. Важно - на добротной - чистой бы бумаге! И что такое 60-70 тыс. теперь!

"Voies Célestes" - взято испанским издательством ⁷⁸⁸ , только что узнал. Из-за [1 сл. нрзб.] все еще нет гонорара от итальянского издательства и с Севера... Есть слух - м. б. позовут в Соединенные Штаты, но... ку-да мне! Отклоню. Теперь за "Пути". 2-ая посылка из Холливуда, в пути - 3-я - ну, что я поделаю?.. - читатели. Говорю, в душе: "награди, Господи, за меня". А у меня и книг нет - послать. И купить негде - нет . Набирают "Лето Господне" огромный том, страниц около 500. Болезнь - то же... будто полегче? Лечусь сам 23-й день - "ясеневого экстракта", капли. Еще один доктор подтвердил диагноз Веретенниковой ⁷⁸⁹ - " маленькая (?!) экземочка-раздражение, дня 4 не умываться, т.к. полотенцем, утираясь, раздражение". Заметил: как дожди - почёс ярей. Ревматическое? простудное?.. Ну, ясень. 25-го приму 6-ой порошок. Плохо сплю. Сегодня, ночью, в 4 часа, встал, (очень - мысли! и - порой - негодование!) и пришло в голову, - увидел Евангелие "божественным загадать". Криком души напрягся, загадал - где на какой странице - о Судьбе России! - и открыл... Луки, гл. I, стихи 57-71 ⁷⁹⁰ . - !.. - да-а-вно не загадывал, не помню. Всю душевную силу собрал: Господи, укажи мне, изнемогла душа!.." - И вот. Уповаю. Бу-ди! бу-ди!.. Да... и м. б. - "время близко". Кто что может знать? - у тебя хорошо вышло начало письма - о весне - и переход от бури, - и - буря!.. Помни, - проще!.. И не растекайся - гони рассказ так, , за-ма-нить! В.

Господь с тобой. Я тебя не жду.

Я написал тебе очень жестокое письмо, по поводу твоей "критики"... - и заменил этим. Зачем я буду строго судить тебя?! ... Ты не вгляделась, не вдумалась.

Досылаю мою копию, с "добавлением" - новые "загромождающие декорации" и "болтовня".

Но разве в письме все скажешь!

Надо говорить. А этого уже не придется.

Ну, хоть куцым ограничусь.

Ш.

[На полях:] Итак: очевидно, "Куликово поле" до твоей души не дошло. Значит, я ошибся в твоем "потенциале"?

Луковицы - уже недели 2 - отправлены с оказией в Сен-Женевьев - к садовнику. Спасибо. Посадил себе - два крокуса. А. А. мне нечего отвечать: на чествования что скажешь?.. Теперь - будя. И прошу: не заикайся и ты, - в пу-стую! Придет час - само проявится, все. Какая правда: вражье лепко, а Божье крепко.

Пишу тебе - ласковому моему дорогому, любимому моему Ванюше, пишу от самой глубинной моей, самой чистой сути души моей.

Оставь злость на меня, посмотри в сердце твое и мое, и ты увидишь, как ты был неправ, и почему смогла я, любящая тебя светло и верно, - так написать тебе вчера ⁷⁹¹ . Я не хочу касаться всего того, но скажу только, что ты меня предельно оскорбил, смешав с пакостью {Помета И. С. Шмелева: ? (Ни-ко-гда!).}.

И зачем ты делаешь это, - ведь не можешь же ты не знать меня!

Не перечитывай вчерашнее письмо мое, - оно все из боли невыносимой. ПРАВ-Д-А у нас с тобой общая, та правда, что будет стоять в веках, и далеко после нас.

Во имя этой святой правды я протягиваю тебе свои руки. "Куликово поля" я никогда не "взрывала". И разве могло это быть!? Что ты!!

Я глупо, м. б., по-обывательски писала тебе о нем. Ведь оговорилась же тотчас же, что только потому и пишу так, что твой рассказ должен быть в каждой мелочи совершенен, дабы никто не мог к нему подкопаться. Разве я умалила его??!

Ты сам накрутил и поверил твоему же.

Разве тебе не знакомо это, когда у близких, дорогих людей все особенно тщательно рассматриваешь: - нет ли погрешностей, дабы это любимое существо кто не посмел зацепить?

Поверь же мне, - прошу тебя - раз и навсегда, чтобы и себя не мучить, и меня не иссушать и не испепелять.

Чего ты о Ремизове накрутил-надумал! Ты сам такой жалостливый, - неужели ты не подумал о таком простом?

Но ты во всем всегда сперва предполагаешь скверное во мне!

Откуда это??

Господа!! Мне всегда не по себе от всех твоих "клянусь"... Не пребывай в злобе!

Не рисуй себе картин не существующих обо мне! И будет гораздо легче и благостней у тебя на душе.

Абсурдно ведь: ну, неужели ты всерьез поверил, что я могла бы Ремизову писать какое-то "браво"?

Почему ты мой религиозный вопрос ставишь в политическую плоскость!?

Оставим это, голубчик, нежный мой Ванёк! Милушка, душа родная... Ванечка, успокойся! И, хоть Господа попроси, чтобы Он - Всевидящий - показал тебе Олю, какая она есть на самом деле!

Как бы я хотела тебя согреть и успокоить... показать тебе свою душу! Мне очень горько, и это чувство горечи залило всю меня... но еще сильнее, должно быть, чем личная обида, - горит во мне другое чувство... это то самое святое, чистое, светлое, Искра Божия, которая не позволяет водвориться тьме.

Милый мой, хороший Ваня, будем же хранить эту искру! Ведь только ею и следует жить!!

Ты отлично знаешь, что для меня не было и нет писателя выше, лучше, гениальней тебя. К чему же это: "свинья не съест!"?

Оставим эти, ничего не стоящие фразы, но столько - очень стоящего - губящие!

Никогда и никто так меня на заполнял до краев души всякими обидами, как ты, которому я отдала всю душу...

Оставь это!

Все в мире идет круговым порядком, и все возвращается на себя.

Ты не несчастлив в жизни, если так легко отсылаешь от себя верного твоего друга. А ты отталкиваешь его!

И где-то в какой-то правде это не может остаться без следа!

Когда бы ты мог увидеть всю ту неправду, которую ты за эти годы бросал мне, и ту невыносимую боль, вытекавшую из нее, - то ты, - справедливый и чуткий, - ты содрогнулся бы от того, что ты делал!

Я не несу на тебя зла. Мне только нестерпимо больно. И я прошу тебя: всмотрись в себя и в меня.

Увидь же, хоть на короткий миг Олино сердце и - уверуй!

Кончаю... Не хочу касаться ничего, что доставило боль.

Обнимаю тебя всем сердцем. Оля

Ванечка, родной мой - просветлись и будь благостный и тихий к Оле.

Мне невыразимо тяжело!

12.IV.47

Святая и Великая Суббота 3 ч. дня. Солнце, - тепло, - говорят: я лежу, очень слаб.

Сегодня ты приобщаешься, родная Олюша, - и я светло и радостно тебя поздравляю. Христос Воскресе!

Вот уже 10 дней я не выхожу, большую часть дня лежу. Так мне плохо - давно не было, особенно в такие Святые Дни. Что же... - надо принимать все. Это - какое же маленькое если думать о тех, там!.. А я все последнее время не могу (да и не хочу!) забывать, заслонять собой, своим...

Все у меня, - во мне, - плохо . У-п-а-д-о-к. Причины?.. Не стоит их исчислять, что толку! Вот - итог, с ним и надо считаться, как с сущностью. А у меня нет воли даже и "считаться". Есть - и изживай, до дна.

Валила меня и - с-в-а-л-и-л-а... - и выполненная (слава Богу!) работа. Но в ней-то моя единственная радость. Это + = плюс в жизни. И - огромный. Значит, не все уж плохо.

Теперь... - частности.

Увы, я не смогу и в церкви быть... Я буду лежать один. Вот, сейчас, превозмогая себя, я хочу написать тебе, чтобы убрать некоторые "соринки". Главным образом, ради д р-угих , чтобы не быть случайной - и неповинной - причиной загрязнения их Мои "домыслы" об адресе Р[емизова] ты приписала ему! Это неверно. И я снимаю эту "соринку". Он всего только и писал мне:

"Не знаете ли, что это... О. А. просит у меня адрес Р[емизова]?.. Что за... странность?!"

Понятно: "что за странность?!" Р[емизов] живет в Париже, он - русский писатель. Другой русский писатель, знающий Р[емизова], - в Париже, с ним всегда в переписке... а запрашивают адрес через иную страну, у лица, который с Ремизовым более года - и ты это зна-ла! - никакого общения не имеет?! Это я , я приводил, в недоумении, свои "домыслы" - вопросы (почти что - как бы себе (обращаясь к тебе)) ставил эти ??? ... Пусть я согрешил этим, но тут - только я, а не И. А. Поставь себя на мое место...

Ясно.

О "вопросе", в связи со "старым политиком" ⁷⁹² , я не хочу писать тебе: все это будут лишь "домыслы". Слишком много - и впустую! - было брошено сил на всякие домыслы! Довольно. Я отошел от сего. Безоглядно.

Я рад, что ты взялась за живопись. Очень рад . Работай. Чувствуется, что в тебе к живописи больше воли и внутренних побуждений, тяги, чем к слову. И слушай себя. И не смущайся. Слово не уйдет. По своей нервно-порывистой и структуре душевной, ты - пи-сатель! - долго будешь душевно гореть, и слово не уйдет от тебя: ты, очевидно, для него, недостаточно наполнена. - ! - самый трудный, самый сложный вид Искусства! Слово - требует от творящего им - творца, всех его сил душевно-духовных! огромного, полновесного заряда и наполнения: переполнения. Говорю, конечно, о высоком поигрывать почти все... но творить словом (ни "звука", ни краски!?!) сочетанием "слов" - дается очень-очень немногим. Забавляться словом (как в музыке "Чижиком") легко, как и забавлять, творить им... - подвиги вдохновение. Это - как и Вера. Как исповедничество. Ты это аадеконе вполне обстоящем ... И что же?! Оказалось (да, оказалось!) что ты даже с этим, тебя "обстоЯщим", - обошлась так легко!.. Да, легко . Ты, отправив мне "отрывки", - оказалось, отправила все этим можно объяснить твою "тревогу", твой "крик", твою непостижимую настойчивость, вплоть до... почти - угроз мне!.. - Найти, вернуть, "немедленно!" - "Что ты сделал (?!) с моей рукописью?!" - и проч. Ты мне готова была... грозить, клясть меня! (и - уверен, кляла в сердце!) Что это значит?! ... Так дорожить так работать?! "Смаху", "начисто", - это - ответственное-то!.. - не оставить черновиков! (Ты так и писала: "у меня нет черновиков"). Ты даже не потрудилась оставить ко-пии! Нет, так не работают - и так не легко . И при этой "легкости"-то - так проявлять себя в отношении ! Хотеть моего заключения о работе, ("о-чень" хотеть) - и так голо, так гру - бо, так непозволительно резко и властно - требовать... возврата!.. Это - неприлично. Особенно, после всей нашей переписки в течение 8 лет! После - всего!

Кто я - в твоих глазах?! ... Чу-жак, даже еще меньше... - почти враг. Я не говорю о себе-писателе... - нет: только - как о твоем "корреспонденте", ("друг") - ведь не жулик же я, не "совсем безразличный", "никакой"..? А я , что ты навоображала - Бог знает что! Утаил? Скрыл? Потерял?.. м. б. "сознательно потерял"? Чтобы сделать больно, "насмеяться"?.. Предполагаю лишь . Но если хоть частичка всего этого тебе приходила в мысли... - то какого же мнения ты обо мне?! ... Но это - личное. А мой вывод об отношении твоем к твоему творчеству таков: "очень все легковесно". Нет, ты не захвачена, ты - несерьезна. Ив этом я убедился за дни твоего бытия в Париже. Так к тихости...; - то - обещать, заверять - и все это так, будто ничего не случилось!.. Нет, так легко принимать все... я не могу. Я не ветер, который носит и аромат цветов, дыханье горных далей, и... пыл, и гарь, и дым и... хуже!.. Я не склад - для всего, не свалка. Я не только просто "корреспондент"... - я еще и личность, и ты знаешь - кто и для чего , и во- Имя чего я жил, живу... А вот, оказалось что я - для тебя - чужак и почти никто. Безликий NN... - так, проходящий. Которого не так даже с "проходящим" не обращаются... - особенно после очень многого и очень

Не укоризнами сыпать в тебя хочу: правду сказать тебе хочу. Говорю это сегодня, в канун Светлого Христова Дня, - не лгу. И ты прими эту правду, как правду не как укоризну.

Если ты приедешь, если я еще буду жив, или буду в силах говорить с тобой и слушать тебя, я тебе все скажу (что в силах сказать), и многого надо будет коснуться. Распутать - и распутаться. Для меня, по крайней мере. Искренно скажу: теперь во мне нет прежнего непреоборимого желания тебя увидеть, как было до под-секала, ты сама вынимала, выса-сывала себя из моей души. Так я вижу себя, свое, - в отношении тебя, к тебе, тебя ко мне.

Ты знаешь, что я - не только "я", но и я, давший от сокровенного во мне - открыто, явно, реально, давший, созидавший, создавший - этого не закрыть.

И это тебе извечно.

И вот, при всем этом - так..!

Очень больной, - по крайней мере - для меня. Думаю (и хочу верить), что и - для тебя (в светлые минуты, хотя бы, когда ты опоминаешься).

Не для укора сказал тебе все это: для прояснения всего - в наших отношениях, в нашей связанности душевной. Не смотря ни на что, эта "связанность" - есть, да, чувствование ее - и во мне , и ...

Прости же, прими эти мои последние признания. Я должен был высказаться. Не укором, а моей, - м. б. и больной правдой. Мне больно писать это. Но и замолчать этого я не в силах. Я могу частично сгущать, обострить... но сущность - верна. Ты совестью твоей, твоею чуткостью (они взывают в тебе в лучшие твои миги) - признаешь это.

Дурного, темного - не питаю к тебе, говорю перед Богом, в Его Светлый День. Я хочу тебе счастья ( высокого ), я хочу, чтобы ты обрела себя.

Господь с тобой, дорогая Олюша, Оля моя... - мне очень больно было так говорить, но я не могу не сказать. И все, что я тебе говорил за эти 8 лет, я старался говорить, слушаясь сердца - правды, иногда, даже очень часто, - в огненности и страстности. Но это ты понимаешь - почему. Если бы ты была мне безразлична , "просто так"... - я бы ни-че-го не говорил тебе.

Твой - истинно! - Ваня

Многого, затронутого тобой в последних письмах - нет сил касаться. В частности, твоего приезда. Твоя воля. Как - тоже твоя. Могу лишь заметить: остановиться в Bellevue... - опять утомительное снование, потеря сил, дерганье, потеря времени. Тихий отель - самое лучшее: независимость.

"У меня" - нет, не говорю даже, и ты понимаешь, почему: помимо всего... этот "проходной двор"!.. Это ужасно. Тогда было ужасно, теперь - кошмар. Нет, и не касаюсь. Но останавливаться у К[сении] Л[ьвовны] - после того, как в течении месяцев не писали друг другу, - это же недопустимо, ты поймешь, вдумавшись. Да, я искренно скажу: для меня (да и для тебя!) лучше нам не видеться больше. Просто, физически лучше: у меня не достанет сил душевных да и физических - "быть на струне". не встречаться. Больно, да... - правду говорю, но - лучше. В.

Твои пасхальные цветы - прекрасны, светлы мне! Они - последние .

А я так вот непреодолимо хочу тебя увидеть, мой родной Ванечка... Читаю твое горькое письмо и... что же мне остается? Как бы хотела походить за тобой. Нет, не для раздражений (всякого рода) стремится душа моя к тебе! Ласково и тихо хочу обвеять тебя заботой. Ты устал, друг мой. Ты предельно устал. Я боялась этого чтения. Помнишь, как долго ты страдал тогда тоже после чтения?! Ангел мой, Ванюша, золотко, тихий мой светик... Я не пойду вразрез с твоим желанием и не приеду, если ты этого не хочешь. Но как мне горько от того. Ах, как горько! Я тоже вся утомилась. И дохожу иногда до отчаяния. Так хочу покоя, досуга и... работы по сердцу. Тишины хочется. Да, Ксения Львовна не отвечает. Я думаю оттого, что влезла в "драму". Я страшилась бы суеты Парижа и всего того, что рвало мою душу. Ты никогда меня еще не видел такой, какая в самом деле. То ты представлял меня неизмеримо лучшей, то... Но не хочу этого касаться. Я мира и тишины хочу между нами. Только этого. Порой... теперь все чаще, думается, не уйти ли мне в монастырь. Но, увы, - их нет, - разве в Сербии только? Что что дам я ей? М. б. ты прав, - и я поверхностна и ничтожна. Жизнь очень коротка. Я сильно отклонилась от того, что "единое на потребу" ⁷⁹³ . Я не дала, и не дам детей своей родине, - чужой стране и не могу, и не хочу давать. Процвести пустоцветом? А душа-то?! Мне больно сознавать свою непригодность. Никакого художника из меня не выйдет. И это не "под настроение", - это же мой постоянный "Leitmotiv" {"Лейтмотив" (нем.). }. Проследи. Я очень хочу подойти душой ребенка к Господу, чтобы без вопросов и "но" постигнуть самое Высшее. Надо очень много работать над собой. Мне, кажется, нет другого выхода, и я чаще и чаще думаю уйти из мира.

обычно отличает монахинь. Для отречения от жизненных "радостей" у меня совершенно достаточно и зрелости, и силы. Ты будешь смеяться, а м. б. отбранишь меня даже. Но я всегда, с детства думала об этом. В дневнике масса об этом.

Вчера вечером, нежданно, и без усилий воли, - я видала Ее , ту, как в "Заветном образе". И до чего же ясно! Лик Ее менялся. Непостижимо: я видела переходы этих черт, - они на глазах переливались в иные формы, но всегда одинаковые по содержанию и всегда прекрасные. У меня часто бывает так, когда перед сном закрываю глаза. Вот сейчас хочу и не могу вызвать, а тогда... само, бездумно виделось. Только встать и запечатлеть. Но я знаю, что никогда не запечатлею ни пером, ни кистью. Никогда и нигде, ни на чьих полотнах я не видывала Ее такой. И если бы я стала писать рассказ, то все бы там переменила. Люси сказала мне: "Подумай, как бы бедна, несчастна была ты, не имея твоего дара..." А я не понимаю вот этого... И мучаюсь тем, что не понимаю ее слов, т.к. наоборот: я много страдаю от этого "дара". Не будь его, - не было бы и этих часто невыносимых мук, страдания и по невоплощенному. Он мал, этот "дар", его не достает для выполнения тех образов, которые зовут и требуют. "Дар" как будто только для того, чтобы "показать" и дать "увидеть", "заманить" и... бросить в пучину отчаяния и бессилья. О, если бы быть тупицей, без крупиц этого "дара" - насколько они "счастливей"!

Что скажешь ты?

И для чего же жить? Что дам я при "расчете" с Господином? ⁷⁹⁴ Я иногда в смятеньи от этого. Ах, как трудно все, Ваня!

⁷⁹⁵ против меня же!? Дико? Да, да... Вот и пожалей. Ее облапошили для того, чтобы через нее влезть в имение и прижимать меня в правах хозяйки. Вчера узнала и написала письмо нахалу-мальчишке (брату Арнольда), что называется "мордой об стол". Дико, дико... Слов не найду. Старушка... что же... выжила м. б. из ума. А все-таки противна она мне стала. Давно идут интриги. Но мы думали, что с нашим выездом просто само по себе все прикончится; - так нет же: у старушки, помимо моего хозяйства, обосноваться "гнездышком" желает. И все под флагом "мы так любим родовое гнездо, что жизни вне его не мыслим". Игра на чувствах брата и т.п. До хамства полного доходит, вплоть до распоряжений относительно того, какого вероисповедания должна быть моя девчонка, дабы старушку не коробило от католички. Я сильно "хлопнула дверью". Но на все это нужны нервы и нервы. Я должна бы их вышвырнуть из дома, но, Боже мой, - какой вопль об "оскорбленных чувствах к родовому дому"... А ведь никто и не бывал прежде там! Довольно о хамах.

Вот и пожалей. Поверь! Я расследую точно , как произошли события со старушкой. ли она (как меня уверяют близнецы), или же те к ней привязались и поставили ее в дикое положение. Если сама , она, то значит сверхгадина. Тогда знаю как она стоит в моих глазах. Предстоит большой "бум". Но все это не важно. Я очень, очень взволнована . Что мне сделать, чтобы снять гнетущее с тебя?! И эти болезни! Ванечка, Ванечка, как непосильно больно мне твое!

Иногда кажется мне, что не осилить следующего дня, - так я измотана, и так все в вечном трепете и думах о тебе.

Милый, родной Ванюша, побереги себя и пощади меня! Сил у меня больше нет тебя уверять в своем самом прекрасном к тебе. Ты ничему не веришь.

Все во мне звучит, во всех извивах души и сердца. И ты, и искусство, и мое устремление к Богу, и жажда покоя, и эти мешающиеся под ногами "булавки" жизни. И нет ответа, и как же я устала! Обнимаю тебя, радость моя, солнышко мое. Целую. Оля

[На полях:] 20.IV Сегодня уже 20-ое, а письмо лежит. Писала его ночью с 17-18, и не смогла 18-го докончить. Вчера же - дикость "наша", - только до 12 ч. можно сдать на почте, - я зарвалась утренними делами, и вот лежит письмо до завтра! Это дикость: сдавать у почтаря.

20.IV Плохо себя чувствую - хоть ложись. И сердце, и слабость, и вообще несказуемо - мне не можется.

Адрес мой после 1-го мая: "Batenstein". Woerden. Pays-Bas .