• Приглашаем посетить наш сайт
    Клюев (klyuev.lit-info.ru)
  • Переписка И. С. Шмелева и О. А. Бредиус-Субботиной. 1942-1950 годы. Часть 16.

    От составителя
    Последний роман Шмелева
    Возвращение в Россию
    Архив И.С. Шмелева в РГАЛИ
    Из истории семьи Субботиных.
    1939-1942 годы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10
    11 12 13 14 15 16 17
    18 19
    Примечания: 1 2 3 4 5
    1942-1950 годы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10
    11 12 13 14 15 16 17
    18 19 20 21 22 23
    Примечания: 1 2 3 4 5 6

    151

    О. А. Бредиус-Субботина - И. С. Шмелеву

    20.IX.46

    Ванюша мой, солнышко, милый глупыш, задира и драчун, но все же хороший мой!

    Сегодня день твоего рождения. Ты получишь цветы, я была у другого блумиста {Цветочник (от нем. blume ). } и сказала, что их конкурент поставлял дрянь, потому и беру их в надежде, что они сумеют послать лучше. Сказала: - это большой, известный писатель, вот Вы имеете с хорошим именем предприятие и, очевидно, знаете в своем деле толк, - скажите мне, на какую сумму Вы могли бы достойное выбрать такому лицу? Он назвал. Я удвоила и сказала: если теперь он все же получит дрянь, то знайте, я уйду из Вашей клиентуры и не буду молчать, т.к. этакое было бы нечестно.

    Он очень расшаркивался и обещал. Я заказала розы особенно красивые здесь "зальм-клер" - т.е. розово-золотые или, если их нет, то чайные, если и их нет, то что-нибудь иное, например, корзину с глоксиниями. Но не знаю, что пошлют. У нас на ту сумму подали бы роскошно. Магазин "Avrora", посылавший до сих пор, - протестантский, и безусловно представитель его в Париже тоже протестант. Я взяла теперь католика, думая, что в католической стране больший выбор среди католиков - их больше. М. б. Baumann всего один на Париж из протестантских блумистов. Не знаю. Но очень огорчусь, коли опять изгадят.

    Обнимаю тебя все же цветами моими и прихожу душой к тебе сегодня в них! Молюсь о тебе и прошу всего, радости, света, здоровья, что тебе надо в жизни! Как прошу Бога! И вот о другом - таком горячем.

    у меня не выйдет, то ни у кого не выйдет. Это говорю твердо. Я скромна обычно, но тут было бы фальшиво поддаваться этой скромности, надо объективно смотреть. "Чашу", как и все твое , я несу в душе так, как ты давал. Никто не знает тебя и не понимает как я. Это просто факт, а не хвальба, такой же факт, как то, что у меня длинный нос. Кому нравится, кому нет, но факт. Русское все - моя сущность, моя боль, моя жизнь (брось в "советской ячейке" - я знаю все, все терроры и сексотов, там ад, но нельзя делать то, чего жаждут англо-саксы. Я не приемлю ничего из дел советских, но живу Россией, а она жива в нашем народе. И будет об этом. Не обижай меня этикетками). Я горло перерву тому, кто "клюквой развесистой" стал бы кормить иностранцев, да еще в связанности с "Чашей". Понимаешь? Пе-ре-рву!

    Я встала на точку зрения иностранца и поняла, что им надо. Они должны увидеть то, чего не знают, о чем ты пишешь, чтобы не исказилось у них представление о нас. Кто как не я сможет им сказать: "смотрите, вот это так выглядит, о чем вам говорит великий мастер". Какое счастье, что я могу рисовать! Я дам (не из-за денег, а из души !) им maximum русского колорита и покажу неведомое так, что они полюбят его и очаруются им.

    Обычно дают тушевые иллюстрации. Это - провал для "Чаши". Что получится с ярмаркой, с ношением иконы без красок? Я сделаю так, что они сами захотят краски. Художники, за деньги работающие, считают часы потраченные и дают вот то, что стоит в "На морском берегу". Наброски в 5 минут. Нам надо здесь иное. Да, мои иллюстрации будут . Пусть так. Я работаю, не считая ни сил, ни часов. Горю, пишу душой.

    По-моему, издать "Чашу" необходимо иллюстрированной. Только тогда ее поймут целиком. Они же ничего не знают, не видали. Я считаю нужным: ярмарку, ношение иконы, роспись храма (мальчик Илья), затем Илья сдает работу (встреча с Ней).

    М. б. коляску и Илью за кустами (но это не обязательно). Икону в монастырской трапезной и мужика исцеленного м. б. Но не знаю.

    Я считаю, что Лика иконы, самою "Неупиваемую Чашу" 664 нельзя касаться. Только один человек мог бы на это рискнуть. Это - ты. Ибо никто, точно не знает, кроме тебя. Коверкать же нельзя ни в коем случае. Лучше оставь загадкой. Любовные моменты, сколь чарующи они бы не были, я ставлю как иллюстрации - на 2-ой план. Они - общечеловечны. Для оживления книги, если издательство захочет, можно. В них тоже много чисто-нашего, но все моменты чувств каждый читатель воспримет все равно по-своему. Я считаю, что очень ответственно показать наш быт, нашу суть. Это я никому не отдам. Знаю: застилизуют, изгадят. А я то облазила с детства все это и сколько же подползала под образа. Ярмарку шлю на днях тебе. Тотчас же верни заказом ! М. б. покажешь только Ксении Львовне. И тотчас же мне отпиши: как ты видишь ношение иконы? Несут ли ее девушки на руках или 4 мужика на носилках на плечах? Носят ли еще какие иконы или ее одну? Есть ли хоругви, крест и фонарь, обычные при кресте. Ход? Духовенство сзади? Для ознакомления с нашим, могучим , можно бы все это дивно дать, но мне милее представлять икону одну ЕЕ, несомую 2-мя девушками. Не знаю. Но пожалуй для неубогого крестного хода надо бы дать все как бывало тоже. Всяко ведь носили. Есть ли монашки? М. б. пустить 2-3 с тарелочкой "на храм Божий"? Икона в киоте или нет? И еще: как она выглядит: чашу в руках держит или руки воздетые? {В письме рисунок О. А. Бредиус-Субботиной.} Скажи тотчас. Я страдаю, что не знаю этого, а то бы уже писала. Сейчас же пиши мне. Слышишь!? А то я остыть могу. Такого у меня не было. Ваня, будь осторожен с переводилческой интригой. Мне трудно судить, кто прав, но зная Эмерикшин "напор" - боюсь не крутит ли она . Она ведь у "Павуа"? 665 Попроси навести справки стороной, хоть Зеелера. Обязательно пришли мне тотчас же перевод Монго . Я дам его прочесть (не доктору, увы - он уехал, болен, и я боюсь - серьезно!). Дай Эмерик на пробу перевести страниц 10 и дай сличить, сличи сам. Ведь передо мной не стыдились на пробу предлагать переводить из "Богомолья" и на суд И. А. дать? А ее боитесь? же большее зависит от их интриг. Я никогда не думала, что Эмерик тебя как женщина околдовала (тут, ни вода, ни вино - ни при чем), она напором своим и... нахальством тебя... "оболтала", твои слова! Оболтала. Она же при мне выхватывала у тебя права на "Чашу", а ты и не заметил сего. Я никогда не заикнулась об этом, а она - очень просто. Я знаю, что она у тебя все вырвет, коли захочет. Ты очень личен в оценках и сам того замечая {Так в оригинале.} написал: "Монго раскатал бы д-р К[линкенберг] и был бы прав" 666 .

    Значит на "раскат" переводчика вообще ты согласен, но если это коснулось Э[мерик], то можно даже за это выбросить как тряпку и 7-летнего верного друга? Я не хочу ссориться, но этим показываю тебе как она тебя околпачивает. Что Юля говорит? Я не хочу никого задирать, ибо Монго даже не знаю. Но будь осторожен. И помяни мое слово: соглашайся с "Павуа" и не увидишь как своих ушей перевода "lux" {"Роскошного" (фр.). }, даже если пообещает. Их тоже оболтает Эмерик. Она знакома там с кем-то и упросит: скажите, что издадите lux, a потом что-нибудь "не выйдет". Она способна. Остерегись. Не хотела бы об этом мусоре в этом письме. Тотчас же отпиши мне, молю ! Я хочу, рвусь работать.

    Целую тебя очень нежно и ласково.

    Оля

    [На полях:] "Чаша" должна, должна быть пояснена слепцам иностранным. Вся наша красота не только дана тобой, но и глазам их преподнесена. И... мной !

    Не за деньги, - их не надо.

    Душой, сердцем пишу. Не дай же ради интрижек переводчиц всему пропасть. Я застыну тогда.

    Я покажу даже . - этого они тоже не знают!

    Еще раз обнимаю тебя и очень жду ответа, мне эти дни потерянные в ожидании! Хочу писать.

    Все время о тебе думаю. Брось все раздражающее. Мне Эмерик кажется только в отношении твоего творчества опасна. Иного я не думала. А за творчество я съем кого хочешь и потом палец в глотку себе суну. Берегись и не отдавай бездумно ничего из своего. "Чаша" должна быть иллюстрирована.

    [Поверх текста:] Скорей ответь!!

    [Приписка на конверте:] Письмо шлю вместе с картинкой. Не могу ждать. Умоляю скорей ответить на вопросы и как картинка? М. б. покажешь кому, кто понимает. Всё технически несовершенное может быть исправлено; но основа мне нравится. Это же все наше . И краски как чисты! Ваня, это первое мое "дитя", которое жаль отдать. Я его люблю, впервые это. Обрати внимание на перспективу. Лужок {В оригинале описка: ложок. Далее исправление не оговаривается.} удался, по-моему? Я не заполнила первый план народом, дабы не развлечь слишком зрителя. Слишком много мелочей было бы в ущерб содержанию. Потому все наполнение, гульбу и т.д. даю в лужке. А тут случайные, то, что типично. Но и с тобой согласно. Вдали чувствуется село, видна церковка. У тебя тоже так. Ванечка, я так нежна к тебе. Милушик мой!

    152

    И. С. Шмелев - О. А. Бредиус-Субботиной

    26.IX.46 9 вечера     Был очень теплый день, летний, солнце. Окна и сейчас настежь.

    нужным для тебя мои ответы. Ты сама сделаешь, как учуешь. Скажу лишь обще, приглядевшись к картине твоей. По-моему, не надо выписывать лица, а лучше давать намеки их - "пятна". Не в лицах дело, а в общем лике (духе, характере) иллюстрации, в позах, движении. В этой "ярмарке", например, могут быть очень спорны лица "гусляра", молодухи с начерненными бровями, - она заняла много места, отвлекает. Как чудесны "тылы" нарядных девок-баб! Почему врата монастыря закрыты? Настежь надо! Рябины все же хороши! Свободное место луговины перед монастырем могло быть гуще занято - пусть невнятными фигурами, ларями, лежащими людьми, игроками в "три листика"... Совсем нет животных - лошадей, - торгашами. Правда, "ярмарка" внизу, слева... в с. Рождествено. Несоразмерно мала палатка - лампадная с пьяным у - прекрасной - ! - березы. Не чувствуется "гулянья" - где-то должны быть "качели", карусели, "качели - доска на бочке"... "Гусляра" представляю иным: старик, непременно с длинной бородой или "смятой" - мочалкой, хоть "козлом", не расчесанного, как "ямщик", - он напоминает "ямщика"! - не в сапогах, а в лаптях, либо даже в валенках или "котах". Вижу его: худое лицо, "лик", щеки ввалились, голова - лысый! - закинута, - он, будто частично слепой, значит - "бельмы"... И, Боже храни! - не надо "выписки" лица! - а "пятнышко" и "поза", движенье... пусть лишь намек на него. Вот "тылы" баб нарядны! Как они говорят! Ты дала им такое положение, что видишь их лица, чувствуешь, чем заняты... Непременно у "врат", открытых, монашку, столик, с тарелочкой... но все это "мутно" дать, намек лишь... И по "дорожке" - нищих!.. - пятна их. Не надо напряженной "выразительности", и потому режет глаз бутылка, торчащая из кармана. Вот, как отлично "ломко" пьяница бежит - великоват?! ... - надо "засЫпать" площадку, дать людность, пусть и не здесь ярмарка. Гусляр одет под ямщика! Бедней его надо, тощей, голова "редькой", что ли, - слепец, и - вдохновенный! - горе, бельмами... Я поражен твоим богатством, - так вообразить! Ты на редкость мастер, и какое чувство краски! Какой свет и тепло - вся картина! Удивительная береза!

    Забудь, что даешь - для публики! давай - для себя, для меня!.. - вот, тогда почувствуешь свободу, размах. Ни малейшего смущения, оторопи, связанности. Никого не слушай. В твоих условиях, дать так - это же чу-до! Что ты мо-жешь!.. - и дашь. Из тебя, прямо, прет. И пущай его прет. Как же ты легко рожаешь! Ну, баба... - ну, диво... Не кипи! - запенишь. Почему в селе крыши белые? где же "солома"? Или это - балаганы торговцев? Странно - ни одной лошади у возов! Где-то хоть - временную - коновязь! С каким вкусом березу поместила! Старик, лысину потирает - хорош! но шапка будто прилеплена. Должны еще отдыхать на луговинке, валяться... Монастырь хорошо, но пустынно, эти закрытые ворота. Надо "ручейки-намеки" тропок... как всегда, - мы - бездорожники, плешинки надо... Но я детально уж... прости. Я восхищен ансамблем. Тепло - и - воздух, погожий сентябрь! Голубков не вижу... хоть грачика... - пятнышки. Но я уж тебя затормошил... Ты виновата, разлакомила... - ка-кая ты! О, Ольгунка, если бы могла ты представить, что у меня в душе! Как ты дорога мне! Как ты меня, благоговеющего перед искусством вдохновенным, заполонила, пленяешь!.. Я готов ножки твои целовать и - ручки! И сердце твое, твою вдохновенность. Я хочу, чтобы "Чаша" стала твоей! Ты ее вновь, по-своему, рождаешь. Ты сама все найдешь, что надо изобразить, до-образить. И потому не могу, не хочу говорить о "несенье Иконы". Конечно, Лика нельзя дать, и я его не вижу, не знаю. Нести - кому? Да, две девушки... в светлых ситцах. Икона ведь невелика. Сумеешь укрыть Лик? Важно - тянет Она к себе, и ее сила - в направленности, в устремлении к Ней - толпы. А подробности... - что хочешь. Хоругви необходимы, конечно. Все - в Ней! Она - центр. Но дать экстаз... - это же - сверхтрудно.

    Не спеши, все будет. Не пенься. Работа долгая, не хватит огня. Надо медленно, тихо теплиться. Жар - внутри, перельется тихо в картины. "Чаша" - тихая, без пены. "Виденье Ильи-мальчика" - невозможно, сил нет. Я и сам не вижу. Чудесно дать - как Арефий расписывал... и - Ильюшка тут. И сцена - И[лья] сдает работу росписи - им. Трудно, да. Этот упавший цветок! И самоувер барин. Вот такие же будут твои ценители - снобики. А ты будь Ильей и ею. Трудно. Но ты - все, в тебе - все. Как я чувствую по этой картине... как ты меня чувствуешь, чуешь... - любишь. Чисто. Да, и я - чисто - тебя. Оль, если бы ты была здесь! Знай, голубка, я и вздохом себя не выдам. Как на икону буду... взирать, молиться.

    Помни: или ты, или - "Чаша" не появится - при моей жизни - в иллюстрациях. Но надо сделать, чтобы и после - не появлялась, помимо тебя. Только тебя хочу в "Чаше". Так и сказал "Коробочке" Монго. Критиков много будет. Черт с ними. Издателям нужны имена! А мы им дадим не имена, а - Искусство. Ну... не дадим. А ты не покинь работы. Не смеешь, теперь. Во-имя... нашей дивной "встречи". Во-имя того самого святого и чистого, что в нас живет. Юле очень понравилось, но она боится высказаться до - дальнейшего. Меркуловы - захвачены. - Родным, что дала. Бесспорно: ты - ма-стер! Помни. И держись. Дай свое. Как хочешь, не считаясь ни с чем. Никому я не показывал больше. Спешу отправить, а то ты скулить будешь. Мне жалко расставаться. Ты меня осветила... взяла. Я, создававший - создавший - "Чашу", - понимаю же что-то?.. И я говорю - ва-ляй! Это тебе великий искус. Он будет с последствиями, важными. Ты так - по-новому - срастила меня с собой! Влю-би-ла... ты, новая Оля. Оля - творящая. Какое счастье! Я сращивал тебя с собой, до-лго, через свое. И понимаю теперь, что за сила песни творческие, песни о родном, - родной.

    Если бы ты была здесь! Как смотрели бы мы многое... картины... - и как бы я вслушивался в тебя! Как мы сливались бы... - или пополняли друг друга! Только это - подлинная жизнь. Как подлинна жизнь верующих. Мы - верующие, в нас вяжущее. И отходит на малый план - тело, тленное... страсти. Я страстно, да, люблю тебя, но это - сотая доля меня для тебя. Это - конфетка: нельзя жить конфеткой. Она - только - "между прочим". Я обхожусь - и всегда обходился, мог обходиться - без!

    Розы твои... о, милые летчицы! Они сегодня уже блекнут. 7 дней! Я сегодня впервые не подрезаю кончики, не меняю воды, чтобы не тревожить, - осыпятся. Они засыпают. Но и сейчас они прекрасны. Пахнут, чу-уть. Дивился, как ты заказывала. Ну, нату-ра! широкая ты, люблю. Сам такой же.

    Я за эти шесть дней переработал-переписал - шесть глав "Лета Господня" - кончил "Радуницей". Остается девять. Их хочу кончить в 12 дней, к Ангелу. Тогда я м. б. за "Пути". Оставил все письма. Только - тебе. Ты - жизнь мне, без тебя не могу.

    Устроен по хозяйству. "Плаксина" 667 оказалась на месте. Хорошо, быстро. И не дороже старухи. 4 дня в неделю - вторник - 3 ч., четверг, пятница, суббота - по 2 - по 30 фр. час. Выйдет на 300 фр. - 200 дороже старухи, но она за час делает больше, чем та за 5. Ты метко оценила. Слава Богу, избавился от этой впустую суетливой. Она мне претила с того часу, когда посмела говорить о... тебе, что писал. Я уж и забыл. Эта - бедная женщина, очень некрасивая, но делает все чисто, все умеет, говорит по-французски, все может купить, а мне надо много дыр заделать. Натирает жестянкой пол, купила мастики. Стало похоже на жилье. И стряпает быстро. Приходит в 10 утра. Сама по лавкам. Я ей даю молока, делюсь. Достала мне свежих яиц, - я их по одному ем, боюсь печени. Зуд не проходит. Чешется ужасно порой. Но ночами стихает, сплю. Вынужден подниматься в 8-9, чтобы сделать туалет, помыться - шею! - и напиться чаю. Потому дня больше, и я могу без помехи работать. Старуха меня измучила "незнайством". Всюду пиши ей записки. Сегодня поел по-человечески, сделала отличные котлетки, на два дня. Всегда спросит - что сготовить. Котлеты сжарила в пять минут! Это Юля помогла найти. Все говорят - отменно честная. Так что я теперь ухожен. Сво-бо-ден! А старушка - являлась в 2 - в 4 ч. - зимой-то, уже темень, и она тыкалась... а я ходил по лавкам. Чисто у меня, слава Богу. Погода стоит хрустальная, теплая.

    Господи, что с твоим доктором Клинкенбергом? Мне грустно, мне жалко, мне противно за себя. Напиши ему, что я всей силой сердца желаю ему полного выздоровления. Оля, я не злой, я - сумасбродный, только. И я всегда каюсь, кляну себя. Сколько я обижал тебя... Оля... - я готов для тебя на все. Страдаю порой - и светел. Нервы мои разбил недуг, бессильна Крым. Долдонит - диета... Да что же, ничего и не есть? Не было охоты эти дни, второй день хочу есть. Осторожно сегодня съел одну рубленую котлетку с макаронами. Яйцо утром. Довольно хлеба подсушенного, бе-лого. Зеелер достал и Юля. Хорошо - печки пока не топлю. Но теперь новая фам-де-менаж - будет. Запас у меня большой. Что с твоими бумажками?! Отпиши. Могут тебе понадобиться, прие-дешь!!!!! - да, да... ?! Поверь, молиться на образ твой будет Ваня. Оль, как я отделал "Лето Господне"! Ведь - впрок! Писал - купался... Теперь - тяжкие главы, 9.

    Ксению Львовну не вижу больше месяца. Очевидно, не поедет к тебе?.. И ни звука от нее. Будут на днях у одного чудака-художника - Зеелер так зовет. Он - верующий и мистик. Какую-то "ауру" в лицах видит. Он, больше, хороший архитектор. Заявился ко мне... - давно собирался, а моего знает лишь "Богомолье" - и - унесен. Будет фотографировать меня, хороший фотограф. Приедет за мной. "Я голый, в пиджаке..." - заявил, - "но у меня Вы все таки узнаете, какой я... как художник". Погляжу. Некто - Морозов 668 . Выставлялся в важном салоне, по его словам. Увидим. Я ему тебя не стал показывать, не зная его. Знает Первушиных.

    Скажи, очень прошу: хочу тебя полакомить... что ты любишь из сластей? Хочу тебе миндаликов, изюма, сушеных фруктов - м. б. банан, если найду. Про-шу. Ты будешь жустрить, работая, девочка моя, белочка... - робкая и - дерзкая девчонка! Лю-блю. Вот такую, как ты вся, - люблю. Живу тобой. Не узнал бы тебя - что я был бы... и был ли бы?! - не представляю. Ты нашла меня и заставила жить. М. б. я еще напишу что путное. О, "Пути"! Слышишь порой - не веришь. Есть - оглушенные - особенно - шенныЯ. Одна какая-то говорила, что первые две главы - перечитывала три раза! Правда, это старушка-швейцарка 6 69 не тревожу. Жду Чехова, на днях.

    Да, вот приходит в мысли... Думаю, полезно было бы тебе - в Гааге, конечно, пересмотреть в публичной библиотеке - изящные издания иллюстрированные, - больших - литературных - произведений. Есть же там! Ты вглядишься, многое черпнешь. И - наших русских иллюстраторов. Билибин, вряд ли что даст, но - надо. Кто еще? Не люблю Добужинского 670 . Серова 671 разыщи - не клеветника-идиота и "злыдни" 672 , а Серова! У него найдется и из красок. Бенуа... я его мало принимаю. Лансере. .? 673 Кустодиева? Не люблю "лубка" - как у него - подделка. Кажется, отличные красочные иллюстраторы-акварелисты - английские художники? Разыщи. Вглядись, чем берут. Иона 674 посмотри. М. б. у тебя в фамильной библиотеке есть что? Не пожалей времени. Чтобы не мотаться, не найдется ли в Гааге, где остановиться, на 2-3 дня. Ну, в отеле! Надо. И надо беречь силы. Не мотайся. Посоветуйся с серьезными художниками. Ты должна быть во всеоружии, жить в художественном воздухе. Немедленно напиши, едет ли другая, Полуплаксина 675 , из Бельвю, к тебе? Я не хочу ей писать. Она обещала известить, а ничего, утопла.

    По-мни, Олюночка: не подробностями наполняй картину, а характером. Движением. Сколько ты воображения тратишь на выписку! Надо - мазками намекать... - а для сего - чувствовать себя свободной.

    На много твоих ??? - не ответил. Да и трудно.

    Всю благословляю, душку твою целую... моя небывалая девочка! 65 стр. переработал-переписал в 6 дней! Сверх - для меня - рекорд. Да еще при этой поганой почесухе! Иногда - горит. Всю лелею, всю целую... - чисто, моя хорошка, моя белочка нежная, тепленькая... Как же мне пусто без тебя!.. "Неупиваемая чаша"... на ко-го - ? я ее оставлю?!! ... Нет, в пустоту не кину! - это знаю. Не смею.

    Хочу тебе отдать... - мучаюсь этим, ду-маю... Кто управит Ее?! ... все - ???

    Ну, пора спать. Рано поднялся, и завтра надо встать к 9 хоть. Не люблю я неубранности своей. Не доверяю никому трогать постели. Только тебе мог бы доверить. Ты - для меня - я сам. Ты так близка мне, Оля... - та-ак родна!.. так - вся, будто, от меня. И ни-когда бы и тебе не дал - из благоговения к тебе - коснуться моего, неприбранного обихода. А сам... как бы был счастлив - все, все, все для тебя делать, как слуга. О, весенняя моя, вся лазурь-свет.

    Молитва моя ты, Оля... тихая, колыбельная...

    Господь да хранит тебя, направит, осенит! Только бы ты была здорова, дитя золотое! огненная, горячка. Не перекипай, про-шу. Страшно за тебя! Ты хорошо сказала: "когда бежишь, в беге... только ветер в ушах..." - да, верно! Но... сердце ни с чем не считается, пусть это будет сверх вдохновение. Оно слишком колотится. Пожалей его, и оно одарит тебя чудесными дарами - оно же: великий Дар. Не томи его. О, как нежно люблю, как весь в тебе, тобой жив.

    Твой Ваня

    Напиши прямо, как - Ване! Счастье для меня это. Не лишай. Непременно отпиши.

    153

    О. А. Бредиус-Субботина - И. С. Шмелеву

    Дорогой Иван Сергеевич, посылаю заказную брошюру.

    Простите меня, но я не могу писать. Перечитайте мои самые последние (2) письма 676 , вспомните Ваше все на них и, я надеюсь, - поймете меня и мою сорванность и вследствие ее - разбитость. Я ответила Вам большим письмом, но не посылаю его, зная, что ежели оно вызовет "полемику" - я ее не выдержу больше. Работала я из последних сил душевных и физических, моля Вас, хотя бы обманно, поддержать во мне творческий порыв до конца работ. Случилось иначе. Я не могу ни послать письма, ни тем более писать новое. Скажу здесь только суть: не рассчитывайте на мои иллюстрации. Я не работаю больше ни над ними, ни вообще. Да, я вся разбита. Я сожгла мою лучшую работу 677 - Илья у иконы, мальчик-Илья и только случайно уцелела уже готовая - видение Ильи - глаза в небе. Я все кончила - краски и прочее убрала даже с глаз долой. Теперь это неважно, но я удивилась, почему Вы не дали картинку М-me Монго? Это же прямая цель.

    Но все это уже не нужно. Я не могу писать письма. Тон мой здесь - только открыточная форма - больше ничего. Ввиду г-жи Плаксиной, прошу все мое убрать со стола, дабы не любопытствовала. Забудьте мое баловство и кистью, и пером. Я переживаю вновь берлинское "сожжение кораблей" 678 в море искусства. К чему?

    Свой автопортрет тоже сожгла. Все уничтожу. Не сетуйте на меня. Как художник вы м. б. меня поймете, если захотите быть объективным. Я не знаю, когда еще напишу. Не обижайтесь. Я очень страдаю. Кровно, кровно страдаю. И ярко жжет это вновь: "свинья под дубом" 679 . Эмерик - дуб!

    154

    И. С. Шмелев - О. А. Бредиус-Субботиной

    1-Х.46 9-30 утра Солнце

    пытаюсь дать тебе указания, мое мнение, я счастлив, что ты работаешь... я верю, что твоя работа над "Чашей" навечно спаяет нас... а ты - жжешь все?! Почему я не дал м-м Монго твою "Ярмарку"? Да разве я могу доверить чужому человеку, да еще неясному мне по целям, твою, дорогую мне и тебе работу?! Никогда!.. Я мог лишь сам, не выпуская ее из рук, показать издательству, но я хочу, чтобы издательство поняло все, чтобы оно увидало целое, а не кусок, который и ты сама не можешь считать законченным?! Ты - дура, вот тебе!.. Я взбешен, я убит тобой. Молю тебя, очнись, глупенькая моя и гениальная девочка!.. Я все эти дни был в одурении от счастья, что ты нашла себя... а ты... - это же разбитость твоя болезненная окрашивает все так!.. Я тебе писал подробно 27-го и вчера 680 ... - что я хочу видеть в твоей иллюстрации! Ты не дури с важнейшим, пойми, что это, твое, - навсегда! Ты должна сковать себя, ты должна, как ко св. Причастию, готовиться, а ты вообразила, что одним порывом все одолеешь! Вду-майся же!.. Я не хочу, чтобы мою Олю, мое единственное святое в сей жизни, посмели задеть каким-нибудь идиотским - а, м. б. и верным замечанием, что это "не подойдет"! Ты должна бить "кулаком", ты должна вся отдаться, чтобы все закончить, все выразить!.. Мы должны говорить, как творцы, свято и чутко, сверх обычной меры! Ведь "Чаша"-то - твоя! Только тебе я могу ее вверить! Брось раздражение, самоуверенность: никогда художник любого искусства не должен чувствовать, что он всего достиг! Да я разве мог бы показать издательству, даже иностранному! - "Ярмарку" подмонастырскую, если в картине запертый монастырь?! Да нас тогда одним этим замечанием осмеют, и мне это было бы так же непереносно, как и тебе. Я, я - могу и смею все говорить тебе! ведь мы же - одно, я будто себе говорю! Никому не доверю, никому не покажу неоконченного твоего, как не стану - и никогда не делал - публично читать рассказ незавершенный, несовершенный! Если бы ты знала, сколько я редакций провожу, когда пишу!.. Твоя "ярмарка" меня полонила теплом и светом, родным, - взяла... я гордился тобой! но рисковать, твоею ценностью рисковать, давать кусочек твоего, частичку работы! - издательству, чтобы получить отказ! Да как я через Монго могу это делать? Пой-ми, родная, не могу я влезть в ее душу, тем более, что она не добилась от меня разрешения на издание перевода ее покойного мужа, перевода, как мне говорил покойный профессор французский - славист! - Жюль Легра 681 , серого и плоского! Монго черт знает что могла бы выкинуть со мной, с тобой. Я берегу тебя, а ты - мне такие открытки шлешь!.. Ты вчи-тайся в мои письма: только ты, горячка (и гордячка!), могла так оценить все! Что ты-то со мной выделываешь! Я месяцы не работал, и только вложился - хвать, меня по башке! Чумовая Ольга, образумься же, наконец! не дергай меня!.. Ты должна, перекрестясь, работать, - не скакать с кистью, а творить терпеливо, упорно, все преодолевая, все время со мною в полном согласии, любви к нашему труду, - я же не могу себя отделять от тебя в этом, как и во всем. Мы должны оба быть достойными нам дарованного! А ты воображаешь, что - одним порывом всего достигнешь. Тебе нельзя делать замечаний? да для чего же ты меня спрашиваешь, мне посылаешь? Ведь "Чаша"-то мною создана, как же без моего суждения для нее работать тебе?! Ты оголтелая какая-то. И что за выверт, - опять эта Эмерик, опять "дуб"?! ... Да брось передо мной-то хоть ломаться?! Ты же знаешь Ваню, как и он тебя. Мне больно. Зачем ты сожгла автопортрет?! Это безумие? Ты мне хочешь рот завязать?! ...Зачем сожгла из "Чаши"?.. Ну, что мне делать?!. Ты всего меня взбила сейчас, оглушила... убиваешь! Если бы мы жили рядом: мы покричали бы и все разрешили, объяснили бы и поняли друг друга. Теперь же я дни должен ждать, много писать тебе... чтобы расчистить эти заросли. Или не чувствуешь, что злая сила хочет опять нас оглушить и все спутать?! Ведь для зла "Чаша" - за-рез! для всех чертей, большевиков - воплощения Зла - и для самого Черта?! ... А ты перекрестись, призови Свет на помощь, вспомни о муках и труде твоего Вани!.. Он весь - с тобой, только и живет тобою!.. Я писал тебе: от 16-го сент., 18, 20, 23, 24, 27, 30..! 682 И это во время неустанной работы!.. Грех тебе так мучить Ваню!.. Чего ты хочешь? Чтобы нам отказало издательство, толкнув нам в нос наши недочеты?! (Помни: давай мне миллионы, я никому, кроме тебя, не дам иллюстрировать!) Нет, я хочу ихнюю погоню за "именами" сломить, я хочу, чтобы ты воссияла, по пра-ву! И добиться вместе совершенного! Или ты так самоуверена, что думаешь: что бы ты не дала, все - совершенно?.. Люди годами работают... а ты и слышать не хочешь моих - пусть не бесспорных! - возражений и советов?! Я вместе с тобой хочу все обдумать. И я решил, что "Чаша" или совсем никем не будет иллюстрироваться, или - только тобой! Да все бы авторы - высуня язык побежали бы на такое предложение! это же - высшая отмета - увидеть себя в "де люкс", да еще иллюстрированным "именем"! мне дорога только ты! пойми же, пылкая!.. Поймешь, и тебе будет горько, что так вскипела, и так - ни за что! - меня бьешь!

    Перечти мои письма! хотя бы два последних! Тобой дышу, тобой живу... - то-лько. Да еще "Лето Господне" Вот, через 5 дней кончу, освобожусь. Олюша, щади свет, нас греющий и возвышающий! не взмывайся? Что нам " тобой считаться?! Зачем ты как бы чужаком меня считаешь, чинишься со мной?! ... Мы же - одно, родная... нас Господь связал... разве на худое?! ... Я тебе все сердце открываю, я до слез взволнован и сникаю... - не надо сего! Лучше не пиши, когда смута в тебе. Я многим погрешил перед тобой! да... но и ты, разве ты не погрешаешь?.. Я молю тебя: Оля, нам надо видеться и любовно-нежно обе всем переговорить, душа в душу... Я хочу укрепить тебя. Но ты будешь ли права, если будешь корить меня за то, что, любя и ценя тебя, я буду говорить тебе то, что кажется мне необходимым. От верного друга - и больше, чем друга, а дружки, - безмерно тебя любящего, можно ждать только правды! Не возгордись, не считай себя непогрешимой в оценке себя. Помни: все, гениальные самые, разве сразу достигали вершины творчества? Все томились, совершенствуясь, ища. Я твой старший, познавший опыт творчества. Я не живописец, но я могу судить верней иного живописца: я достиг верной меры, пытая себя в своем искусстве, - искусстве образа. Олюночка, родная, найди силы обрести покойную устойчивость и смирение. Не убивай меня. Ты пере-работала и утомилась. Отсюда эта нервность, раздражение, недовольство собой и мною. Голубка, будь тихой, кроткой, любящей. Не попирай нашего ценнейшего. Попрать его - радость дьяволу, только. Я весь дрожу, весь подавлен. Но я овладею собою. Ольга, Оля... девочка моя чистая, не кипи, не сгорай. Я подавлен, что ты так быстро меняешься в настроениях. Жечь, комкать... разрушать!.. Это - дьявольщине на руку. He нам, не нашему чувству. Ведь любишь меня, как и я тебя?! ... Я все жертвы приношу, принесу, лишь бы ты была - ты, светлая моя и радостная, творящая! Только такая ты - вся, по мне. Мне ничего в жизни не нужно: моя работа, твоя работа, ты - сама. Только, и это огромное счастье. Милая, вот стою перед тобой, Ваня твой, на коленях, и светло смотрю в тебя! Оля моя - работает, всею силой, не изнемогая, не изнуряя себя, веря в себя, веря своему Ване! Голубка, успокойся, вдумайся, вчитайся в мои письма. Не отходи, не рви кровную и духовную связанность нашу, наше - друг для друга, и через это - для многих. Никто меня не собьет с моей дороги, не оторвет тебя от меня! меня от тебя. Оля, будь разумна. Необходимо нам увидеться. Тебе это легко сделать, мне - трудно. Мне нужны визы, нансеновский паспорт, - он просрочен. Это дело долгих недель, месяцев! Оля, приезжай, голубка. Нам надо говорить, все обсудить о "Чаше". Ведь твоя она. Ты увидишь... - и как будешь счастлива, что она наша, для многих-многих.

    Я не могу больше писать, я все сказал, всю душу открыл тебе. Ну, будь же тиха, окрепни духом. Что за малодушие, отыскивать поводы, чтобы все швырнуть! За-чем ты сожгла?! ... Господи, как это горько. Но и это поправимо. Ты все несешь в себе. Не разбивай моего мира, я в работе. Оля, я люблю тебя и горжусь посланным мне счастьем, - последним.

    Не правлю описки, нет сил, ни времени (исправил, разорвав конверт). Пощади Ваню.

    Обнимаю и согреваю тебя, сердечко твое.

    Твой, всегда твой, Ваня

    Не буду писать тебе, пока не узнаю от тебя, что ты опять ты, моя дружка, неизменная моя! для твоей работы необходимо, кроме огня и порыва, - выдержка, сила, воля, - терпение. И никогда не самоуверенность! Помни это. Я знаю все это - по себе. Ва

    [На полях:] Писал тебе о неправильной оплате заказного с иллюстрацией, а через 1/2 часа получил с почты просьбу о доплате (14-ти фр.). Но ско-лько - еще не буду на почте. М. б. и прав "Шпекин"! 683

    Твои розы, сухие, берегу, на столе.

    1.Х.46 Разорвав конверт, приписываю, вдумавшись:

    Я-то думал, покойный, работает она!.. А ты сбрендила? всякий пустяк, всякая залетевшая в твою головку мысль - малая! - способны тебя сбить с дороги?! ... Не думал я... и горько мне все это, такое непонятное, - для меня! Где твоя гордость, сила, которые я предполагал в тебе? Нет, так не работают в искусстве! так - лишь балуются и покоряются капризу. В искусстве, как и во всем важнейшем, выстра-дывают! завое-вывают! Не ожидал от тебя... Да соберись же с духом, будь стро-га к себе. Понуждай себя. Так лишь можно тешить праздно-болтающих, а не творить. Так - можно лишь пустячки, для прогулки по искусству, делать, баловать себя легкими - самоудовлетворяться. Сты-дно, Оля!.. Дурно. Оля!.. Возьми себя в железо, заставляй, если, действительно, хочешь сотворить стоящее. Тебе давались, шутя, малые дела... ты писывала "скетчи", этюдики... Нет, ты работай! борись, добивайся... и не ставь себя на первое место во всем: на первом месте должно быть - достижение, пыта-ние себя, искус!.. Вот что такое искусство. И ты мо-жешь, я знаю, что ты можешь. Но когда надо поднять трудное, тут не палочками орудуют, а рыча-гом! Ты им владеешь. Так поверь же, что ты владеешь, и бейся, добивайся! А не хнычь, не капризь, не обвиняй меня, - я тут ни при чем. Зачем жечь? труд?? !!! Или ты его не считаешь за труд? Что ты, девочка-пятилетка?.. Ты же-нщина, - и должна быть столь же сильна и волева, сколь ты одарена, сколь ты прекрасна! Послушай же меня, я не болтун, и не снобик, и не гулящий с улицы! Я - мастер, и знаю, что такое мастерство, и как его выполняют, терпя, жертвуя. Мой Илья не пример тебе?.. Постыдись же, слабовольная. Это в тебе нервы ослабли, неврастения, - отдохни... но не складывай рук, оружия! Оля, умоляю тебя, опомнись. Во имя Правды и Красоты, и - Света! Стыдись!.. Я тебе готов душу отдать, весь для тебя... но ты покажи, что это не прихоть - твоя работа. Нельзя хотеть все сделать - мигом. Труд, упорство, воля, гордость... - вот что надо. Главное - "рычаги" творческие, которые у тебя бесспорны! Ну, я больше не могу писать. Я и подавлен, и огорчен, и зол, зол... я киплю досадой - какая слюнтяйка!.. дряблость какая..! и это моя Оля, которую я знаю! По-ду-май, какие возможности открываются!.. Подумай, сколько ночей за эти полвека работы я провел в сомнениях и борениях, и как я стал писателем... разве я имел такие возможности, как ты?! ...Перечитай же, "Как я стал писателем", как я отходил, как я искал себя... и всегда один, без связей, без культуры... - ведь, серенькая была семья наша! - ни струйки "художественного воздуха"! ни библиотеки фамильной, ни традиций... Перечитай "Историю любовную", - в чем я рос! Но я искал, - при всем моем "слабоволии", и я нашел. Как меня не признавали! как щипали!.. - а я шел и шел.., веря в себя и - с помощью Господа!.. И я вышел, я все опрокинул, и всех победил! В России все было в критике и в журнальном мире у евреев, и они меня терпеть не могли! считая "квасным националистом". И я всех их опрокинул, дав "Человека из ресторана"! И они съели свои губы, зажали свои глотки: им уже нечего было пикнуть.

    Ну, довольно. У меня нет слов, сил... охоты... бить в пустую дверь! Не слышишь... - твое дело. Я все сказал.

    Последнее: я тебя люблю, ценю, верю в тебя и... прошу: образумься!..

    Целую тебя, дорогая безумица, безволька!

    Целую и - верю, что ты возьмешь себя в клёпки.

    Твой Ваня

    155

    О. А. Бредиус-Субботина - И. С. Шмелеву

    5.Х.46

    Дорогой мой именинник,

    С Днем ангела тебя! Да будет он, как и последующие дни, радостен и светел! Заказала цветы, но не знаю, доставят ли. В том магазине, что послал к рожденью, я узнала, что они не заказ "Fleurop'y" дали, а просто послали в аэроплане из Голландии. Была там, и они мне отказали в посылке еще раз, т.к. их якобы оштрафовали и они потерпели убыток. Я не удивляюсь тогда, почему розы были хороши. Они голландские, а здесь они чудесны, как и всякие цветы. Осенью тут глаз не оторвать. Шеф магазина действительно постарался. Молодец! Ты назвал мне отправлявший магазин в Амстердаме - это самый первый в стране. Теперь они утверждают, что и Fleurop'ом нельзя, но мне кажется, что они не состоят в нем - не видала "медальона". Заказала в другом. Посмотрю, что выйдет.

    М. б. к рождению получил ты бисквит. Он очень был втиснут - не было коробочки. Я послала только его, масло и на пробу лепешечек, т.к. все тебе не угождаю. Боюсь я тебя. Вообще я очень гнусно себя чувствую. Сегодня (была у адвоката по делу с выселением из имения жильцов) ездила в город - еле вернулась, такая усталость-разбитость, боль в сердце. Всю грудь разломило. И воздуха нет. Да еще на горе-то заболела Tilly, - очень боюсь, что дифтерит. Звонила врачу, - тот сильно подозревает, завтра пришлет результат исследования. Ужасно, если так. Бедных Жуковичей топят окончательно. Я пробую пробраться к нужному министру, но мало надежды на помощь кого бы то ни было. Еду 8-го вечером и останусь на 9-ое в Гаагу на службу на Иоанна Богослова и повидаю их. Им буквально жить нечем. Он с его дивным голосом (лучше Шаляпина!) просился наемным работником у Ара. Мы не смеем допустить этого. Я и С. дали ему денег, а я хлопочу устроить ему закрытый концерт. М. б. что и выйдет. Но надо мне обегать всех, кто монету может гнать. ...

    Поймала, как зайца, одного очень влиятельного профессора 684 , была им принята, выслушана и кое-что обещая сделать. А вчера, когда спросила одного судью: "Как думаешь (это кузен А.), профессор .... может что сделать?" - "Ну, это же самый главный человек у нас, нет инстанций, где бы он не был влиятелен, но не думай даже о нем, ибо... не достанешь до него, безумно занят, никого не принимает". - "А я уже была!" "Что???? У профессора... ?? Ну, это чудо из чудес!" А министру, который нужен делу, Арнольд в голодную зиму давал пшеницы, когда тот еще не изверился. Как я хочу ему помочь. Его родня в Париже возмутительные шляпы. Равно, как и Виген - только языком болтает. Сереже толком не ответил даже. Они представить себе не могут, какая у нас волокита, как всех мучают. Ну, будет. Ванюша, будь светел. Господь с тобой. Обо мне не думай - не волнуйся и... пока ничего не надо об искусстве. Мне больно это. И нету сил. Нет охоты. Не поминай! Нельзя насосом вкачать хотя бы тягу к творчеству, не говорю уже о вдохновении. Но я с тобой согласна - м. б. я утомилась душой. Но погоди тормошить. Я и {В оригинале: ни.} думать не могу писать, ни пером, ни кистью.

    Обнимаю тебя очень ласково. Оля

    P.S. Ванюша, прости почерк - трудно писать. Устала.

    7.Х.46 Только сейчас могу послать, т.к. надо сдавать открытым на почте из-за того, что пересылала публике деньги. Подвернулось воскресенье, и вот - жди.

    156

    О. А. Бредиус-Субботина - И. С. Шмелеву

    15.Х.46.

    Ванюша мой родной,

    Отвечаю на твои несколько писем, которые я нашла дома, вернувшись из Гааги, и еще вчера пришло одно 685 .

    Ты знаешь, как я могу отнестись к твоему, да еще такому дару, как "Чаша" 686 . Но все же я не решаюсь ее принять. Это слишком много. "Чаша" твоя заветная. Смею ли ее принять в дар? Ты, наверное, хотел меня этим утихомирить и заставить уйти в свое? Но разве нужны такие жертвы. Мне стыдно, что ты решил даже "Чашу" мне отдать. Подумай! Благодарю тебя за это движение, но чтобы принять ее, я должна знать, зрелое ли это твое решение. Напиши. Мой упадок - не каприз. Я совсем разбита. М. б. это усталость. И потому твоя отдача "Павуа" "Чаши" и через это отказ от de lux в другом издательстве - так на меня подействовал, что я все бросила. Я тебе писала: "если ты даже отдашь "Павуа", то не сообщай мне, пока не кончу, дабы я не сорвалась". Помнишь? Я это в себе чувствовала. Твоя же критика никак не холодила. Я критику объективную Им очень безотрадно и, боюсь, - безвыходно. Хочу устроить ему концерт среди богатых знакомых, закрытый. Завтра еду хлопотать к одной даме, предварительно подмаслив ее. Считаюсь с возможностью главного взноса от нас же, но тогда Ж[укович] не будет этого знать и пойдет все под знаком его заработка. Он великий талант, не хуже Шаляпина. Чудесный человек, как и его жена. Эти дни у меня на хлебах 14-15 человек рабочих-молотильщиков. Едят в 9 ч. утра, в 11 кофе, в 12 обед (и какой!), в 4 ч. чай и в 6 ч. вечера ужин. Два дня уже молотят, - погода пока что благоприятная, нет дождя. Сегодня начали уже с 7 ч. утра. Работают вовсю. Остался еще 1 стог, авось сегодня окончат и завтра уберут двор.

    Трактор старый - работа идет все же хорошо, только бы он не сломался. Оставляют только посевное жито, которое предписано держать до весны в колосьях, не обмолоченным. Жаль, - приятней было бы обмолотить все сразу. Сережа тоже увлекся общим артельным делом и скидывает с 2-мя другими снопы. Очень интересна вся эта работа. Тут же и прессуется солома. Арнольд и еще 1 работник укладывают тюки наверху во дворе, а остальные 14 распределились у машины и по тасканью мешков и тюков. Каждый мешок должен быть взвешен, так что и весы тут же. Без перерыва работает это чудище - трактор-молотилка.

    На твое последнее письмо 687 , мой золотой, скажу тебе: к чему ты наворачиваешь? Откуда это видно, что я тебя подозреваю в "навязывании" книг? Это нехорошо и скучно. Мне досадно, что к посылке был приложен счет. И это все х Ты-то тут при чем? С цветами же обстоит так: т.к. в Голландии цветы очень хороши и дешевле, чем в Париже, то многие занимались пересылкой их по воздуху для спекуляции под видом частных заказов. И потому это запретила; "Fleurop" мог до сих пор переводить заказы, но теперь и это запретили, и мой заказ тебе не подали, хотя денег мне еще не вернули. Спрошу. Отсюда, например, можно во вся страны посылать луковицы тюльпанов и т.д., за исключением Франции и Англии. Потому же. Большая идет спекуляция. Мои розы посланы были под сурдинку, потому я и попала на замечание. Но это все уже урегулировал магазин, заплатив штраф. Всякую мелочь, которую я посылала, я должна была представить письменно в министерство, и только получив разрешение, могла послать. Розы шли без оного. Понял? Через французскую границу шло безумно, много контрабанды, как писали в газетах. Оттого и строгости. Если ты ничего не имеешь против, то я просто отошлю книги обратно в издательство, объяснив отчего. Те экземпляры, которые я просила (и ты выслал их) я хотела дать в издательстве, что и сделала. До сей поры их читают. Я была там и мне сказали, что "Пути Небесные" читают еще и под-директора {Заместитель директора (от нем. Unterdirektor). }, увлеклись видимо. Что они решат, - я не знаю. Я глупо сделала, что на вопрос, могла ли бы я же их и перевести (т.к. им это именно интересно), я смущенно сказала, что не считаю себя достаточно на высоте. Я могла бы им найти отличных переводчиков, в моем соучастии. Их не так интересовала продажа книг от "Павуа", как свое собственное издание. Но посмотрим. Я жду. Один экземпляр у меня, один дала доктору, - вот и все. Я предложу еще в издательстве завтра, если удастся поехать, как предполагаю, и потом от тебя жду ответа - могу ли послать обратно, в случае, если здесь не возьмет издательство. М. б. я смогу Ксении Львовне деньги дать, если бы только голландские гульдены можно было устроить. Вот это деловое.

    Ты знаешь, я так устала. Несколько дней еле бродила, сердце никуда было. Задыхалась от нескольких шагов. М. б. нервы. Жукович трогательный - собрался бежать к одному художнику для уроков мне, чуть не разорвал меня (он очень выразителен) за то, что не привезла ему показать рисунков. А когда узнал, что их уже и нет, то застыл, окаменев. Он очень измучен, несчастен, мне жаль его стало, и больше для того, чтобы отвлечь от их собственных несчастий, не стала кочевряжиться и объяснила ему свое состояние. Сказала еще: "Я чуточку пробовала иллюстрировать "Неупиваемую чашу"". "Да, дайте же, Бога ради хоть идею-то, ну, как Вы эту композицию разрешили?" В миг появилась бумага, пастель, уголь, все, что хотела бы. Я вспыхнула и буквально дрожа, в 10 мин. дала ему схему "Ярмарки". Он молчал, смотрел, а потом взял мою руку и сказал: "Вот что, О. А., дайте мне слово, что Вы будете работать, и... не бросайте так небрежно своего... да я смело это утверждаю - своего творчества, ибо это - творчество..." Он не видел красок, я дала только схему, но был в восторге. Я сама того не знала, что одолела большую трудность. Ж[укович] поражался уменью разрешить "сложнейшую в данном случае задачу композиции". Он безусловно одобрил то, что на первом плане "Русь трезвая", а в луговине... "там гульба". Его поразил "воздух". Береза вызвала восхищение своей уместностью и явилась ярким выражением нашей не видел в оригинале. Пока она спрятана "с глаз долой". К художнику же я его упросила не ходить. И он понял. Д-р Klinkenbergh болен. Я не знаю, что у него. Неловко навязываться. Сказал: "Я заеду как-нибудь к Вам, чтобы подробно поговорить о Вас, о таланте Вашем". Но все же мне придется взяться за кисточку - хочу для Жуковича нарисовать программы, - привлечь публику, дать особый, тонкий оттенок концерту. Его жена сказала маме: "Ах, какой рояль, было бы пианино, ведь это же род милостыни"... Я все сделаю, чтобы она, эта милая, умная женщина увидала, что это не так. Если выйдет с залом завтра (если поеду), то в перерыве устрою я чай с вкусным, тонкий, со вкусом чай. Ж[укович] отдохнет в перерыве, а публике дастся возможность в уютной сфере заинтересоваться артистом, что очень и очень для них (Ж[уковичей]) важно. Билетов не будет, вместо них я вручу простую, но со вкусом нарисованную программу. Закажу роскошные цветы, такие, какие ему бы поднесли на подиум настоящего концерта. Не из собранных денег. Не одним хлебом жив человек, а человек искусства и подавно. Если бы удалось. Завтра потащу шпек {Сало (от нем. Speck). } и яблоки (чудесные!) моей знакомой. Сегодня уговорилась, что м. б. приеду. Она ждет. Они музыкальны и "любят" меня, как уверяют. Квартира в центре интеллигентного Утрехта, есть инструмент. А главное - 2 комнаты en suite {Смежные (фр.). } и хозяйка не дрожит за ковры и стулья. Обожает шпек, - замаслю ее. Приглашу тогда и того профессора, который хлопочет за Жуковичей, почетным гостем. О, если бы удалось. Хоть 200-300 гульденов. Ему и то хлеб. Вот этим пока и живу! М-me Ж[укович] - стала скелетом и старухой. Ужас. А у него порок сердца. И это - величайший талант. Я возмущалась и возмущаюсь дамами Парижа, которые не стыдились тебя, великого русского писателя допускать ходить по очередям и сидеть в неубранной квартире. Я покажу им на примере, как надо и даже тогда, когда властями запрещена всякая помощь. Гады не постыдились у тебя из сбора %'% брать за устройство чтения. А Родионов! Позор! Я не более парижанок располагаю досугом и средств у меня лично нет никаких.

    Я до сих пор у мужа ни цента не взяла на Жуковичей, но ручаюсь, что если дама даст квартиру - то устрою отлично. Любую парижскую русскую посади на мое место, и она завоет от дел. И прикинь: у меня очень мало знакомств в замкнутой Голландии. Если бы я жила в Париже - то не такое бы твое устроила чтение, шаркнув {В оригинале: шаркнут.} всех процентщиков. Но что-то завтра с дамой?

    Вижу уже свои программки. Дам стильно-русское. Сколько раз я была в комитете по устройству шикарнейших что любит публика. Дал бы Бог для несчастных людей!

    Милый мой Ванёк, я очень горда, почтена, обрадована, счастлива твоим даром - "Неупиваемой чашей", но не дерзаю так вот ее и принять. Ты это продумал?

    16.Х Молотьба кончилась, - осталось только ячмень обмолотить весной ранней (на семена), сейчас увезли и машину. Собираюсь в город по делам. Обнимаю тебя, родной мой. Оля

    157

    И. С. Шмелев - О. А. Бредиус-Субботиной

    21.Х.46 - 8.Х - день кончины отца моего. И другой день кончины - обманутого счастья. Как странно...

    Твое последнее письмо, Ольга, оскорбило меня. И не только последнее, от 15-16, а и все за этот месяц, да и раньше. Изменился твой тон, даже и твой словарь. Я это очень чувствую, и нахожу причину... О сем - после.

    На мои пять писем, с 8-11, - 10-го послал два! 688 - ты ответила, одним, и в этом письме - на три четверти о... Жуковиче! Все письма, вот уже больше 2 мес., - Ж.., Ж.., Ж... - прожужжало уши. "Голодной куме все хлеб на уме". Ты "развлекаешься" или - "у...-ся?" а? Тогда надо о сем сказать ясно, а не крутить. Но и об этом - ниже.

    Твое "поздравительное"! ко Дню ангела!.. - швырнула огрызок - на! "От избытка сердца уста глаголят" 689 . Чувство? - Вот, точно, списываю: "Дорогой мой именинник, с Днем ангела тебя! Да будет он, как и последующие дни - ! - радостен и светел!" Все?! Все. С прописи? с "письмовника"? Ты - меня не поздравляла: ты меня еще и еще - оскорбляла! Оскорбила. Швырок. Дальше в этом письме - о цветочниках, - "усталость - разбитость" - "дело о выселении жильцов" - в "поздравительном, ко Дню ангела"! - "боль в сердце, всю грудь разломило, и воздуха нет". Это повторяющийся во всех письмах мотив. И расшибаешься в лепешку - для Ж. {Здесь и далее в письме сохранены сокращения оригинала.} И опять, в поздравительном же - о Ж., о хлопотах, о предположительной поездке в Голландию - для Ж. - "больше Шаляпина, лучше!" о концерте, о министре, профессоре... - для Ж. Больная, швырнувшая мою "Неупиваемую", швырнувшая "Богомолье"... Все - "к черту"! Теперь - Ж.! Полписьма о Ж.! - "поздравительного", где "имениннику", - "дорогому" - полтор ы строчки . Вот анализ именинного письма. Суди сама хотя бы о... неприличии так писать и - кому?! Отношения наши еще не были порваны. Не оскорбление это? Если нет, тогда... что же это?! ... Заключение письма - "прости почерк - трудно писать". Еще бы не трудно! Теперь поройся и найди мое поздравительное письмо. И - сличи. Все. Какой же вывод? Об этом - ниже.

    Итак: на мои пять - последовало, от 15-16 окт. - новое оскорбление, письмо... "богатого" содержания, "с подъемом". Побывала в Голландии, обивала пороги у Ж., давала "сеанс рисования", - это вбив-то "осиновый кол", как писала мне снова и снова оскорбляя меня, после всех моих усилий, уговариваний, моих жертв силами сердца! Да, так легко отказалась от "зарока", перед чужими людьми! Не стыдно? Где твоя гордость?.. Поехала "плакаться", - рассказала "о своем душевном состоянии". Так. Повторение Парижа. "Оби-дели меня!" К Рафаэлю приехала, просить ободрения? благословения?.. к Леонардо?.. Как будто. Ж. ободрил и укрепил. Я был бессилен, за 5-6 лет. ничего не мог с тобой, - швыряла мне! - а тут, в 10 минут - все! "Чуть меня не разорвал" и т.д. - "он очень выразителен"... - ?! "Взял мою руку..." - посмел? и ты позволила?! И - "дайте мне - ! - слово..." Кто-то говорит - Леонардо?.. Репин?.. И "робкая", "ученица"... проникновенно!.. Театральные, конечно, избитые жесты, словечки пустозвонкие, какими, бывало, пятиклассники "судили" в " Третьяковке"! И - да здравствует искусство!.. Победил, растопил лед... и - отогреть?.. Сожгла, плюнула в "Неупиваемую", в меня плюнула... - моя же Она!.. - И... "выпросил"? Вот как?! ... Пишешь так - значит: согласилась отдать "Ярмарку", потребованную у меня для... сожжения. Взяла у меня и отдала... - кому?? ..! По праву, да? Твое... но и мое. От моего. Там и моя доля. Там мое - тобой насилуемое мое - авторское право! Я, я тебе предложил попробовать... иллюстрировать. Ведомо тебе, что у художников и писателей - тайна их новый труд?., а? А тут, рассказав, что сожгла, ознакомив с "душевным состоянием"... - утешили! - сразу и... предала, меня, мое, наше! - отдав выпросившему. Плюнула на "Чашу" и... стала рисовать "программки", для... - Ж. Не оскорбление, а? Тогда - что же? шутка?., так, смеясь. И мне пишешь, что... "он все разобрал, умело, как сам художник". "Потому... я "Ярмарку" не сожгла". А почему ты знаешь, что "умело"? а, м. б. - неумело?! Раз ты говоришь "умело" - и "потому не сожгла", - как же ты раньше не знала, есть хорошее в твоем этюде или нет? Открыл глаза тебе... - и потому не сожгла. Или потому не сожгла, что обещалась отдать?! А почему же мне-то не предложила, вместо того, чтобы жечь-то?.. ведь тут и мое! все - от меня. Я дал картину... - я знаю: мое слово может давать картины, и какие!.. Читай об этом у моих - глубоких и тонких критиков! Ты взяла из моего и отдала... чужому. Это не оскорбление?! ... "Чуть не разорвал меня... он очень выразителен..." (Нахален? У театральщиков - обычный прием.), хватал за руку, требовал дать слово, насказал столько глубочайшего, тебя потрясшего... - о "композиции"..! - а тут как раз ровно ни-какой композиции!.. Ты понимаешь ли, что такое "композиция" в живописи, как и в художественном произведении слова?! Нет, вижу, что ты совсем этого не понимаешь. У меня сохранилась выписка, как писал И. Н. Крамской 690 Суворину 691 о... "композиции". Вот: "Слово композиция - слово бессмысленное, которым любят швыряться малограмотные. Композиции нельзя научиться, пока художник не научится наблюдать и сам замечать интересное и важное. С этого момента только начинается для него возможность выражения подмеченного - по существу; и когда он поймет, где узел идеи, тогда ему остается формулировать, и композиция является сама собою, фатально и неизбежно, именно такою, а не другою" 692 . Ты - я знаю - считаешь, что я "суконное рыло" в живописи. Тебе и в голову не пришло, что большой писатель, который видит свою идею и умеет ее, этот "художественный предмет" облечь в соответствующую словесную и образную ткань, всегда тонкий аналитик жи-во-писи! И ты ни-когда мне не верила. Ну, верь "знатокам", швыряющим затрепанные словечки "всезнаек" и гимназистов. Я тебе сказал о "Ярмарке", но не все. Я указал, что в ней есть... для моего глаза, зоркого глаза, ведь я же знаю свое-то! Тут нет "ярмарки". Нет. Ты не дала "Ярмарку"! И не дала никакой идеи, никакого "художественного предмета". Ты дала лишь чуть "жанра" - бытовые сценки, и - без жизни! Ты расставила фигурки. И ни-чем не соединила их, не объединила! Ты дала отлично баб, березу... - я писал тебе. Но ты не дала "картины". Это - эскиз. И бабы у тебя - превосходны... Да я же писал. И о "закрытых воротах"... Бабы идут в монастырь, а ворота закрыты! Ворота закрыты, а по обеим сторонам - ни-щие и никого, в сущности, народу нет! Чего же им сидеть тут?.. А-а... не стану говорить, "знатоков" слушай. Учиться, работать ты не хочешь. Ты довольствуешься ахами прохожих при искусстве. Довольствуйся. Но не оскорбляй меня! Ты не смела тащить на базар наше!.. мешать с пылью всю мою "Неупиваемую" тебе мною доверенную!.. Ты должна была работать над ее воплощением в красках, линиях, общем колорите... и в красочности, - это же разные понятия. Ты могла советоваться со знатоками. Но не швыряться тем, что тебе вполне не принадлежит Ты могла сжечь, но сперва ты должна была и об этом меня запросить. Ведь я же тебе поверил, доверил! - как же не запросить-то?.. А ты у меня взяла и отдала... - кому? прохожему. Помни: "взять у... и бросить псам"! 693 Ты это сделала. И теперь ушла в творчество программок. Твое дело. Все немощи кончились, вдруг! В лепешку расшибаешься... - и расшибешься. Подняла на себя великий труд, для - Ж. А сколько перевела из "Богомолья"? Ведь это не показное, не питает тщеславия. Это только после оценивается, это не мишура, не вспышка. Как настоящее творчество, а не попрыгушка около него. Ну, твое дело, ка-тись!..

    Ты изменила тон писем, нашла иной словарь. Уже нет о чувствах... нет - "люблю", нет всего, что было... Теперь - "я так хорошо к тебе!.." С какого языка? Что это за мимикрия?.. И это - сознательно. Я знаю. Я немножко хоть, и про-видец. У меня большой душевный опыт. Потому я большой и писатель. Художники всякие есть... в Париже - 40 тысяч художников, и до 60-80 тыс. "писателей". Но есть Художники и есть Писатели. Единицами они считаются, только. И вот, на одного из последних-то ты и плюнула. Осыпала оскорблениями. И на его творчество.

    Не шуми о себе. Не кори "парижских". Да, немного делали для меня. Но делали. А ты в свой приезд... тоже, делала, когда я болел. Да и теперь болен. Ты облегчала мне жизнь... я помню. Вот тут у меня, в сердце. И - знаю! - твоей совести. М. б.

    Теперь - в лепешку, для - "прохожего". Ибо он же для тебя - кто? Едва знакомый, - и такой уход! Все. Во всех письмах! Только одно жжжжжжжжжж. Прав был доктор Клинкенберг - отводивший твой "сверх трепещущий" разговор 694 . Он видел то, что вижу и я. Он - чуткий. А ты о-чень прозрачная. Ты пороги обивала в Гааге. Не намозолила глаз "жене"-то, "старухе"-то?.. Смотри... даром это не проходит. И твое расшибанье - видят. Или - у-видят. Твое дело. Но... надо прежде покончить с нашими отношениями. Выяснить - и отрезать. Свободней будет тебе и мне. И - честней. Чи-ще.

    Подашь "роскошные" цветы... на по-диум, как на больших концертах? Вся горишь, предвкушая славу. Будешь "пояснять" Ж. Мадам конферансье. Ты и мне то-же "роско-шные"... ну, правда, "не как на больших концертах"... помню. Без программок обошлось. Писатель с голоду не умер, - поддержали читатели. И не кори их. Не кори тех, кто спасал меня, когда все было блокировано! Езди, проси, навязывай, спасай... Дело доброе помочь известному певцу, не спорю. Но... ме-ра, ме-ра!.. и не "очертя голову", и не на-показ. А главное, нельзя во всех письмах ко мне склонять на все лады... жжжжжжжж! Стыдно, Ольга. Гадко. Ты ездила помолиться за меня... между прочим. Но поехала-то ты не для сего. Ты знаешь. И ты даже не написала мне, что помолилась: не до этого. Ты даже в поздравительном письме не спросила, "а как ты, здоров ли?.." Не до сего. Теперь новая "забавка" - Ж. Калейдоскоп продолжается. Сколько тратится сил! Подумать... - в каждом письме... - сердце болит, грудь ломит, я раздавлена... не могу больше писать, должна лечь... - и - перпетуум-мобиле. И это начало только. Какое же тут занятие важным делом, трудом!

    "Богомолье" - оставь. Не по тебе оно, в таких бросках. Оно требует благоговения и покоя. Как и "Чаша". Займись несчастным Ж. Вглядись в совесть-то!.. Она тебе скажет все. Или уже флирт, - пусть невинненький, пока... или "лавры дешевые"... фимиам летучий. Ты падка на фимиамы. Я тебе 5-6 лет писал, искру Божию хотел выбить... все был готов отдать, лишь бы ты нашла настоящую свою дорогу... - все напрасно. Как обманулся я!., и как же ты меня поносишь, про-носишь!.. на базар потащила!.. "душу открываешь" - кому?! ...

    Теперь - к "Чаше"... о, какой горькой для меня! Ты права, заглянув в себя, в совесть твою. Да, ты (* "смущена".), и потому ты не можешь принять мой дар. Я поступил - каюсь, - нечутко к тебе. Я не должен был так испытывать тебя, налагать тяжесть на тебя. Я хотел все отдать, только бы оживить тебя, для светлого труда твоего. Прости. Я как бы навязывал себя тебе. Связывал... и поставил тебя в душевное затруднение. Ты - да, - не можешь принять такого дара. Понимаю. Теперь понимаю, понял. Нельзя. Прости меня. Верни мне мое "заявление" тебе. Оно, впрочем, не оформлено, т.к. я случайно - видит Бог! - пропустил - кому! Это не правовой документ. Верни. Теперь я встревожен и за свои письма к тебе. Верни. Твои - у тебя, ты их забрала. Остаток, около 80, я верну тебе, когда получу мои. И нам надо рассечь нашу спайку. На-до. Да, бесповоротно. Это теперь так ясно. Все расползается... и виной этому ты. Да для тебя это, думаю, теперь уже и не трудно: ты стала давно отходить от меня. Пойдем своими путями. Мне уже недолго, видно... И не молись за меня. Тяжелы будут мне твои молитвы. Найди другое такое вот сердце. Я неровен, я горяч, я страстен, я вскипаю... но я и умел прощать, я шел всем своим - к тебе. Я возносил тебя, пре-возносил... и я ошибся. Во многом. Ты - хладная душой. Все - миг, вспышка... самообман. Да, вот оно, марево-то - обман!

    Горько мне, тяжко мне. Я тебе про "могилку" писал 695 ... крест-то католический - не ответила. Не написала даже, что и "Ярмарку" получила... думал - сожгла. А она - вон ку-да-а!.. попала-то!.. как раз по адресу. Стала уж раздавать меня, от меня, так, в миг... - "вы-просил"! Как награждаешь-то!.. Едва знакомого. А "родного-то писателя"... душу всю которого познала!.. который так пел тебя, тебе... - смертельно оскорбила, оскорбляла... Спроси; чутко вопроси совесть свою... Я умолял тебя приехать, хоть на несколько дней... я хотел много объяснить тебе, обсудить все, и о "Чаше"... - - "у меня сил нет доехать..."

    Сейчас твое письмо, от 18 696 . Оно не меняет дела. Все - то же. Расшибаешься в лепешку. Какая энергия кипучая! На сотню "картинок" хватило бы. Снованье, упрашиванье, программки, закуски, шпеки... комплименты... умасливанье... истолкованья программы... сборы денег, - Господи!.. - на это, на такое - сил хватает. На стирку даже 200 штук!.. на приемы, на визиты... трата сил, средств... все - дым коромыслом! Зато: слава, восторги... и... - за спиной-то... ползет в вашей дыре другая "слава"... Ну, катись. Отказалась приехать... А труд, какой? Сесть в поезд и сидеть до Парижа. Нет, теперь очередная "новинка". Не даст это тебе ни счастья, ни покою. Даст - угар, зло. Я вижу. Поздно будет - и ты увидишь.

    Я примирился с мыслью о разрыве. Я буду долго страдать... знаю. Может быть и не выдержу. Буду пытаться, найти себя в работе.

    Теперь, прощаясь с тобой, скажу от всего сердца: Господь с тобой, Ольга. Не судил Бог нам понять и признать, у-знать друг друга, хоть я и мучитель, но старался добиться этого. Это не в моей власти. Перед тобой я чист. Я не хочу теперь всмотреться в душу, что там осталось... - больно. Что же смотреть на пепел, на осадок горечи и боли - через тебя. И через мою величайшую ошибку в жизни! Но я благодарю тебя за светлые дни, которые выпадали мне, часы, минуты... - за все благодарю, Оля, - тебя, и Бога... - и видит Он - нет у меня злого на тебя. Будь здорова, найди себя... если можешь. А у меня уже ничего нет, одно одиночество, полное теперь... как тогда.

    Я возвращаю тебе и твои "картинки", мне больно смотреть на них. Ты их тоже... раздаришь... А "могилку" сожги... я не могу. Она - чужая. Ты не запомнила, что Крест - православный на ней, на настоящей-то могилке. Хотя у тебя, помнится, есть снимок 696а , когда-то посылал. Да и на обороте ты допустила неуважение... Сожги, мне легче будет. Не отдавай никому. Да кому нужна она, чужая?..

    Пришли счет. Я сделаюсь с издательством. Мне за эти книги ничего не надо. Оставь их себе, отдай бедным, что ли... Пусть хоть это будет... "поминками".

    А твои... деньги - что мне с ними делать? М. б. передать Ксении Львовне? Мне не надо. Пишешь - " для тебя ". Нет, не для меня. У тебя есть опека, найдутся желающие.

    не знаешь. Всю жизнь был у меня упор - в работе, для работы; но есть он и для важнейшего в жизни, кровного. Мое сердце не будет уже биться тобой, замрет. Всю волю напрягу - и не отвечу. Вспомнил - октябрь! Самый тяжелый месяц, в жизни, - умер отец. И вот - сердце умрет.

    Больше не свидимся, и обман кончится.

    Ив. Шмелев

    22.Х.46 Утро

    Ночью я чуть забылся, на 2-3 ч. Много я передумал, переощутил... Нет, я не нашел покоя, не мог найти и возражений против написанного вчера. Напротив, мне еще ясней стало все. Да, ты вся переменилась в чувствах ко мне, если только называть чувством - правдой, любовью истинной, то, что ты высказала мне в письмах лучших и ярчайших дней нашей "встречи". Лучше бы совсем не было ничего!

    Ты, укрываясь болезнью, отказалась приехать, чтобы совместно обдумать священное для меня, - я думал, увы! - что и для тебя, - дело облачения "Неупиваемой" в колоритность и красочность! - это разные понятия - колоритность и красочность. Я надеялся дать тебе указания, вместе с тобой найти самое важное, - идею, "художественный предмет" "Чаши", и это дало бы тебе путь к выражению в линиях и красках - композиции. Ты могла приехать - и не захотела. А мотив для поездки был повелительный и - правдивый. Если бы ты любила меня, ничто не могло бы тебя остановить. Смотри, какую "космическую" энергию проявляешь ты ныне, расшибаясь в лепешку для... призрака. Ты отмахнулась от подлинного, чтобы служить надуманному тобой. Ты меня оскорбляла, унижала, оплевывала - открыто и с глазу-на-глаз, лично и в наигранных письмах. Но не одержала "победы", не сорвала с меня "скальп" на память, в удовлетворение твоего мелочного тщеславия. Слава Богу, я еще почти цел. Не сколько огня моего ушло на тебя, ско-лько ты отняла у миллионов моих читателей! Я, - не отдай я столько сил на томы писем к тебе, - создал бы несколько новых трудов, меня достойных! Ты их сожгла, не рожденные. Этот твой грех ты не изгладишь ничем. У меня нет уверенности, веры в тебя, что ты не станешь открывать кому-то моих высказываний в письмах к тебе. Отныне тебе не верю. Ты склонна, очень склонна к "мишурной славе", хотя бы твоею ложью купленной. Жестокое говорю? да, жестокое, но верное. Ты меня до того оскорбила, что я потерял власть над собой и не могу сдержаться, хотя мне и стыдно, и постыдно писать так тебе. Я вчитался в "поздравительное" письмо твое. Ка-кая бесчувственность, какое опустошение сердца и ума даже... и какое безвкусие! из "Письмовника"! И к этим полутора строчкам "поздравления" - наворочено столько трухи!.. а ведь и трех месяцев не прошло с моего насыщенного восторгом и сильным чувством к тебе письма к твоему Дню! Да ведь из омертвевшего сердца разве вытянешь каплю жизни и правды?! И я все понял. И стыд опалил меня. Стыд за тебя и за меня самого: как же я слеп был и как рассыпал бисер - в пустоту!

    Едва знакомый мог вернуть тебе и волю, и радость, и - надежды! Ты - "взялась за кисточку" - рисовать "программки". Ри-суй, мечись... - это будет недолго длиться. Ты не можешь ничего создать: для созданий в искусстве нужна большая воля, вера, выдержка, - глубокое и длительное дыхание. У тебя есть дары от Господа, но ты пренебрегла ими, ты поиграла ими, спеша и мечась, тщась тщетно все одолеть в минутку! Ты безнадежна , это так ясно мне, теперь - ясно. Всмотрись в себя, в совесть, оставшуюся в тебе, - и ты поймешь.

    Я послал тебе обрывок из "воспоминаний", набросок "русской души" простецов 697 , по-своему чтивших, - чуяньем! - великое родной жизни. Я дал тебе "пустячок"" дал "горечь" и "горький юмор" над бедностью незадачливой жизни люда русского... - воспетую простецом-шутником. Ты ни словом не обмолвилась, даже хоть из приличия не нашлась упомянуть... Ильин - тот, конечно, понял 698 - и оценил, что показал я этим "пустячком", ничему-то последние дни меня томившим. Не заикнулась даже, на миг не остановила на нем души. Ты же совсем в другом... и во лжи... во лжи, даже самой себе. Да, права твоя мама... - помнишь, писала мне ты? - "меня считают лгуньей"?! Да, это болезненная ложь, от... - ее психиатры называют "неврастеническая". Ты полна ею. Ты очень склонна выдумывать, обманывать, веря, что говоришь правду, - обманываться.

    Ты всю жизнь обманывала... себя. И - других ("Поеду" умасливать даму - "шпеком"! - Благородно.) Я вижу многое, чего ты и не подозреваешь... - что ты чувствовала, и что ты делала за эти 3-4 месяца! И как началось это... ты знаешь - что. Ты все время хочешь обжечься - и боишься. Да, тут применимо положение чтимого твоего Фрейда... - "комплекс", половой комплекс : ты в этом не удовлетворена, и изобретаешь суррогаты. Ты кружишься вкруг огня. Но это твое дело... Скажешь - "что за ревнивец, чего надумал!" Нет, тут не ревность, а - оскорбление всего святого во мне. Ты не ответила и на указание твоей ошибки... с Крестом. Так, мимо. Ты не нашла в душе крупицу великодушия, благородства... - отозваться и на шестистишие мое - моей святой Усопшей. Там я сказал всю правду. Да, Она всю жизнь хранила меня и подарила родному народу меня, принося себя в жертву. А ты... все эти 7 лет расточала меня и мое. Так ценила, любила. Бездушная, пустодушная. Вся - полная собою. Только собою. Теперь пожнешь "лавры", дешевенькие... но и это для тебя - победа. Но она же мгновенно обратится в позор и поражение для тебя. Над тобой посмеются (как и в броске твоем с "апельсином"), и - чувствую - уже смеются. И доктор Клинкенберг - видит и знает это. А если не знает - у-знает. Но он не посмеется, он пожалеет, как я жалею. Но я бессилен. Ты не замечаешь, как во всех последних письмах твоих - да и не только в них - одно только извивается красной нитью - я, я, я, я, я ж-ж-ж-ж... ... Слепец только не увидит... По-зор!

    пустышка... выдуманная!.." Ну, насмейся - уже насмеялась! - и над "Чашей"! Ты способна. Как же не наплевала, когда отшвырнула ее, ударила по ней, как неразумный ребенок бьет кулачком ушибшую его игрушку. Но ты же не ребенок... Не ты ли кричала - "твой Пушкин, твое "Солнце"... просто, бездарь!.." Ну, да... ты была в мгновенном потемнении... Но с "Чашей"-то?.. Ну, да, тоже "потемнение"... только от ослепившего тебя света "величайшего таланта", "погибающего ге-ния"! Тешь себя.

    Мое решение бесповоротно: я сознательно порываю с тобой всякое общение, я отныне тебя не знаю. Я хочу охранить себя, для должного. Для многих. Этот разрыв ты переживешь легко , как прежние. Только теперь уж не сотворится для мира "необычайный, никогда так не написанный роман-трагедия". Его погубила - ты! его пожрет огонь. Я сожгу мои письма, ты их обязана мне вернуть. Ты сожги свои. Заклинаю тебя - сожги. Не вынуждай меня на непростительные меры, я за себя не поручусь... Я хочу все стереть, без остатка. Сегодня же я посылаю тебе все твои рисунки. И твой автопортрет. Мне - боль это и злое напоминание о моем преступлении: так гадко обмануться! Ты - да, да, да! - ты - именно, злая гололедь! Темная сила владеет тобой - тобою творит зло в мире. Ты много его посеяла. И еще посеешь. Но это уже - последний посев... он скоро прервется. Я так отравлен тобой, что если бы было там... - я бы и там не узнал тебя. Я вытравлю все из души, что связано с тобой. Вот как ты меня разожгла, как отравила злом. А я никогда не бывал таким. Ни-когда! Клянусь! Теперь - пока я не охладился - я готов на самое ужасное. Без сожаления, без оглядки. Я не могу уже обратиться к Господу, молиться... ты меня так изранила и истравила, что я, должно быть уже не оправлюсь. Ты убила меня, скверня святое мое, во мне.".

    Избавь меня от твоих денег. Телеграфируй К[сении] Л[ьвовне] распоряжение. Эти твои - понадобятся для aвторитета-"забавки". Он лишний раз войдет в наигранный и бездарный оперный раж и "схватит твою руку", а

    Не посылай мне ничего, кроме моих писем, - верну. С "Pavois" сам сделаюсь. А вырученные деньги за книги - если продадут - отдай кому захочешь: я не приму. Теперь меня давят попадающиеся на глаза из твоей рухляди и вещей... - как от них мне избавиться?.. Все твое причиняет мне боль и стыд: Ксению Львовну я не хочу мешать в это, а то бы послал твои фотографии.

    И. Ш.

    158

    О. А. Бредиус-Субботина -

    18.XI.46

    Дорогой Иван Сергеевич!

    Невероятно, невыносимо трудно мне писать Вам, т.к. не знаю в какой форме и каким обращением к Вам писать, чтобы не явиться вторгающимся формой письма читателя, по-прежнему Вас ценящего, я не оскорблю Вас. А писать Вам я должна , и именно потому, что никто не знает, что может произойти в жизни и кто из нас кого переживет. Дело Ваше, как примете Вы слова мои, но мой долг сказать Вам, что обвинения Ваши все - это Вам, после Ваших утверждений - бесполезно. Но знайте, что я так дальше, не сказав Вам моей последней, заканчивающей письмо фразы, моей правды . - жить не имею сил. Вот что:

    Чувствуйте и думайте, как хотите, расценивайте меня по-своему, негодуйте, если не можете иначе, но знайте, что люди и "второго разряда", и ниже, как все мы грешные, не отмеченные Богом, не состоящие в рядах Вашем и таких как И. А. И., - чувствуют и переживают сердцем и душой точно так же, как и вы оба. И все же в моей душе горит одно желание - сказать Вам:

    Не надо зла протягиваю Вам мою руку . Не для тщеславия и т.п. определений Ваших , но во имя высшего лучшего в нас людях.

    159

    И. С. Шмелев - О. А. Бредиус-Субботиной

    23.XI.46

    Олюша-голубка, сейчас твое заказное письмо 699 прежний, нежный, горький... - Оля, ничего не было! - т.е., не было правды в моих безумствах! Или ты еще не знаешь меня?.. Безумствовал, в отчаянии... как я раскаиваюсь, что столько горечи бросил тебе, бедняжка!.. Забудь, забудь... и прости. Сердцем и разумом прости: все от зла во мне, от обступившей меня тьмы.

    Я ценю и чту тебя, я верю в тебя, в твой дар Господень. Не страдай, - и я же преступник перед тобой! Я не смею, сказать - "люблю"... - но я знаю, что не могу без тебя, не могу утратить тебя, - пропал я тогда, нет цели жить. Голубка, плачу о тебе, как жалею!.. Ну, забудь! На 21 видел тебя, будто смотрю в окно, и в ночи вижу: твой багаж, на тележке... "Оля приехала!.." Жду... весь замер. И вот, будто лежу... и слышу оклик - "Ваня!.." Спрашиваю, а сердце замерло: "кто это?" И слышу твой голос-шепот: "да я же... ну, кто же может быть?! ... я, около тебя..." И ты... приблизив лицо к моему, дышишь в меня... и я чувствую твою душу... она входит в меня с твоим дыханием... - и я так счастлив!.. Ты вернулась ко мне, я знаю. И - проснулся, в радости и боли. А вчера, лежу в темноте на кушетке, и вдруг так крепко поверил, что ты приедешь, сейчас приедешь! Смотрю на часы, на светлый кружок их, - без четверти 9 вечера. Поезд пришел, и сейчас ты позвонишься... О, какая радость, и какая боль!.. Знаю, что это самообман.

    Оля, не могу писать, спешу... Но знай же: я безумствовал, я поверил, что ты меня совсем не любишь... - отсюда все. Ты бесценно-дорога мне, ты моя жизнь, Оля... последняя ее страничка... Ты же знаешь мое воображение: оно воспламенилось и жгло, сжигало меня... Я весь твой, весь прежний, весь, весь, Олюша, Ольгуна... Я помню - во сне твои слова: "я же твоя Ольгуна..." Оля, прости, за все. Я так несчастен!.. Но ты не изменишься ко мне, нет?.. Целую твои ножки, светлая... Прислали "Чехова" из Швейцарии. Только один экземпляр, другой пропал, не заказной... жду еще. Пришлю тебе. М. б. - есть надежда! - будут изданы по-русски обе части "Лета Господня". Решается вопрос. Пока не могу сказать всего. Пришлю и отзыв о "Чехове" в моей выборке из - 4 "Нейе Цюрих Цейтунг". Книга идет "нарасхват". Отзыв прилагаю 700 , Ильин прислал 701 . Оля, - прости, но я не могу не сказать, хоть шепотком, - "я весь твой, навсегда... я не могу без тебя". Я - клянусь! - ни на миг не утратил веры в тебя, в твое богатство! Я люблю тебя... - люблю так, как ты можешь позволить. Благословляю тебя. Молюсь за тебя. Оплакиваю свой грех. Если бы ты знала все уклоны человеческой души! Как бесновался Достоевский в своей любви к сестре Софьи Ковалевской 702

    Я пошлю тебе - о себе, что недавно послал Ильину 703 . Он - оценил. Ах, Оля... этот страшный месяц - что пережил я! этот ужасный "октябрь".

    Целую твои пальчики, моя бедная девочка, мною измученная. Твой Ваня - только тобой и жив... Спешу. Крещу. О, как болею тобой, как боюсь за тебя...

    Вечно твой - Ваня. Оля, прости меня, окаянного. Я же был без

    Ваня

    Я тебе много пошлю, я все время жил тобой.

    В.

    160

    О. А. Бредиус-Субботина -

    28.XI.46

    Дорогой мой Ванюша, получила твое письмо со стихами 704 и книжку Чехова, спасибо, спасибо! До твоего письма, я писала тебе и как раз на тему, что у тебя "уже давно против меня [грейтелось]". Да, это ты и подтверждаешь. Но не пошлю письмо, хоть там как раз и указываю на неправильность недовысказывания с стороны, т.к. остается осадок. Но все же не шлю. Не надо. Я устала, хочется поставить точку. О "прощении" говорить не к месту. Ты же видишь, что я никакой обиды не несу на тебя. Мать наказывает ребенка, и, из "воспитательного урока", еще все делает вид, что сердится. Я этот метод воздействия никогда не находила верным. Сама так никогда не поступаю, да по характеру своему и не могла бы. Твои обвинения мне я проштудировала тщательно и точно, ведь месяц времени-то был 705 , и я их, конечно, вобрала в душу. Мучилась больше тем, что знала душой, как должен же страдать ты и еще больше от бессилья это прервать. Ты же решительно мне все Так , как страдала я ("пустодушная" и "бездушная" "гололедь"), вряд ли кто страдал. И душевно и физически. Никого и ничего не могла видеть, ни с кем говорить. А когда доставало сил, бежала из дома под тем или иным предлогом. Но сил не было. На письмо Ксении Львовны 706 я не могла ответить и только недавно послала ей 2 строки, чтобы она не сочла с моей стороны за дутье. Не хотела ее приезда и не хочу сейчас. Упадок нервов пришел сейчас необиженности на тебя - взлететь еще не могу. Все придет, как только позаживет все. Я не хочу этим "кокетничать", но говорю чистую правду. Было бы наигранностью, если бы я писала, полная восторгов. Я, Ванюша, - кляча. Ведь еле тяну. И еще одно меня очень обсекает, - я страшусь тебе писать как думаю, как чувствую, как вижу и что делаю. Ты почти за все меня бранил. А писать просеивая - не могу, претит, не захватывает. Я тебе писала все как есть у меня в жизни, ну, о заботах, делах, - о всем -, тебя это оскорбило. Ведь по заказу никакой поэт не пишет. Я могу (и очень) написать нежнейший гимн тебе, но не тогда, когда задергана жизнью. И вовсе не потому, что "труха" тебя вытесняет, а потому, что человек ограничен в своих силах и возможностях. Теперь я никогда не смогу раскрыть рта (к примеру только) о Жуковичах, о церковных делах, о моих житейских заботах - "трухе". Ну, и думаешь: "пиши-то пиши, да не записывайся о "трухе"". Я так не умею. Отношения людские только тогда гармоничны, когда люди - вровень. Я не о толпе говорю, а о друзьях. Ты говоришь , что я тебе вровень, а на деле это не так. Я это выверила. Ты не даешь мне самостоятельно мыслить. Не обижайся. Это так. Во время войны я как я думаю. Ты прежде моих слов, уже утверждаешь: "ты с "бесами"". А между тем, я по существу и в этом вопросе то же, что и ты, только последовательней. Было бы другое, если бы ты, не злясь на меня, предоставил мне думать так, как думаю, можно и спорить, можно протестовать, но с уважением к мнению друга. Ты и во мне эти же чувства нетерпимости подозреваешь, когда их нет и учусь. Твои замечания, когда они беспристрастны - очень ценны. Я многое учла из сказанного тобой, но согласись, что когда ты сегодня ругаешь портрет на все корки, а завтра его хвалишь, то я не беру ни то, ни другое. Я пришлю, если хочешь твое суждение о нем, и ты сам улыбнешься. Ты страстен, и я понимаю, как это получилось. Конечно, не от незнания твоего, а именно страстности, пристрастности.

    Что я "все в минутку" - неверно. У меня есть этюды - скучнейшие ландшафты по 6-7 экземпляров-вариантов. И все из-за одного только эффекта. На фимиам я не падка. Ты тут не прав. И самое твое горькое для меня: "тобою насилуемые, мои авторские права". Это неправда . Какой же мразью я тебе тогда казалась. Что ты думал тогда? Конечно, у тебя это в одержимости было, - верю, знаю и по-ни-маю м. б. но ведь и в одержимости надо этакое забрать в голову. "Что у трезвого на уме - то у пьяного на языке?" У меня есть мое объяснение этому. Но не хочу писать . - м. б. после. Для себя я уверена, что это так. Знаешь, а о "комплексе" - не надо этих объяснений. Ты же знаешь, что это не так. Жукович для меня среднепо-лое существо, никак меня не захватывающее. Да и вообще, это никогда не ставилось мной во главу угла. Ты просто все еще меня не знаешь. А что Вы с И. А. люди порядка, так это факт. Не отрицай. Но душа -то моей Тилли даже совершенно так же от обиды возмутится, как и дражайшего Ильина. И ведь безразлично, что швырнуто в физиономию: Мадонна - Рафаэлю, или плохо выбитый коврик моей Тильке. Обида - одна и та же, для души-то. Это объективно иначе, а моя Тилли так же заплачет и от коврика. Мои акварельки я в физиономию получила молча, а ты взбесился от своей собственной голландском языке. Я купила. Чудесная обложка, все в его духе. Принесла домой и после ужина, не сходя с места до 2 ч. ночи все прочла, в слезах. Т.е. что-то непостижимое - этот перевод. Были избраны его произведения о любви: "Поцелуй", "Скучная история", "Душечка", "Верочка", "Дом с мезонином" и "Дама с собачкой" 707 . А[нтон] П[авлович] во весь свой рост и во всем своем очаровании встал передо мной без малейшего искажения. Чудесное вступление переводчицы 708 , указывающее ее чуткость и вкус. Я тотчас же начала розыски ее. Не хотела тебя посвящать прежде времени, но уже не вытерплю: я узнала, что она молодая (38 л.), интересная женщина, талантливейшая переводчица. Мне сказали: "M-me Bredius, Вы с ней увидеться, это очень важно!" Мой план заинтересовать ее твоими переводами. Каждое собственное имя русское она отличила ударениями, - читатель не ковыряет наши фамилии. Я в упоении, в восторге от этой дамы, от ее чуткости, от ее таланта. Я должна ее найти. У меня уже много сделано к этому. Я вообще, - если бы силы - влилась бы в наилучшие круги искусства. Мой Dr. Klinkenbergh старается в этом тоже, поскольку ему позволяет время. Он очень занят. И даже когда маму чуть было не повез местный другой врач на операцию, сказал: "хоть и срочно, но я всю ночь занят, оперирую". Мама теперь ходит, но очень осторожна. У Dr. Klinkenbergh'a есть по-моему некоторое ясновидение: когда и доктор, и Сережа ему звонили о маме, он сказал: "ничего, не пугайтесь", а когда врач предложил в машине маму уже в больницу перевести, чтобы м. б. ночью же оперировать, он тоже сказал: "нет, я сам буду завтра в 5 ч. вечера". В это воскресенье был на 7 мин., но маму даже не осматривал: сказал: "м. б. и не надо будет операции". Пока-то спеха нету, но все же м. б. лучше бы было. Не знаю. Все это меня тоже выбило из колеи. Вчера узнала, что "Пути Небесные" почти все проданы в магазине. Должен был другой тоже заказать. Мое самое твердое мнение: никто, никогда не может перевести вещь хорошо не на родной язык. Не сердись, но у Эмерик только потуги. М. о. не так мерзостно , как гадит (именно ) Candreia, но и не захватывает, не дает автора . Не может. Как бы ни знала язык. Потому Aleida Schoot . Она гениальна. Она пушкинского "Пророка" 709 перевела чудесно! Сама я слышала декламацию. Читая Чехова по-голландски, я не чувствовала, что это чужой изгадила Чехова. Я не могла долго найти имя переводчицы, не знала, кто перевел. И только сказала: "Господи, как небо от земли эти два перевода". Мне вообще-то немецкий язык совершенно - свой, голландский же с некоторым усилием, но в чтении Чехова было иначе. Schoot я читала без малейшего напряжения, как по-русски, заливаясь слезами. С Кандрейей, точно по русской гати ехала. Все кишки вытрясло, д . . . мо! И тебя переломала на свой лад. Запретить надо. Чего издатель-то смотрит? Моя мечта сделать другое. Но погожу об этом. Ты меня минуткой меришь, а это сов-сем не так. Ты, милок, меня не знаешь. У меня побольше твоей Эмерикши напор. "Пути Небесные" должна была переводить француженка. Да, да. Только. Чуткая француженка. Об иллюстрации забудь. Иллюстрировать можно только себя. Я закончила намеченное мной для "Чаши", "урок", себе просто. И теперь перейду к своему. Как только пройдет одно дело, о котором тебе напишу тоже. Я боюсь тебе теперь обо всем писать. Ты бранишь меня. А как хочется свободы общения с тобой. Только тогда я могу быть собой, и ласковой и нежной. А из щели - нельзя. В муках и страданиях октября-ноября я пропустила сроки и не приготовила к Рождеству рассказ в католическом журнале, о чем говорил Dr. Klinkenbergh.

    Мое "Маленькая девочка видит звезды". Жаль, опять до следующего года. Мне очень нужно Aleid'y Schoot. Ох, как нужно! Подумай: на книге большими буквами "перевод A. Schoot", когда я спросила: "дайте полистаю, каков перевод...", то продавец сказал только учтиво: "перевод A. Schoot, - вот здесь", и указал на имя. Я к стыду ее не знала. А продавец добавил: "У нас книгу берут специально благодаря этому имени, - оно же за себя говорит... заметьте, всегда прекрасный выбор переводов... всегда со вкусом". Верно! Божественно перевела Чехова. Тебя на голландский должна перевести или она, или . Нечего д.....ть-то. Я добьюсь. А кто знает, м. б. мы здесь издадим "Чашу" de luxe? Но мне не надо этой чести, иллюстрировать ее. Я не достойна. Я еще мало могу. Но смогу, м. б. Обложка к Чехову ни к чему! Возмутительно. При чем тут Нестеров? И при чем это лицо? Нет, без вкуса. Хочу, и должна Должна , требую! Это мне необходимо! Пришли. Верну. О твоих стихах могу написать горы. Я поражаюсь, откуда у тебя, такого необычайного писателя-романиста, такой стих. Будто ты всю жизнь стихи писал. Как же ты одарен! Я поражаюсь. До того прелестно. До того глубоко и легко. До того красиво! Звучно. Я в восторге. А что "Иван-Великий"? Они мне не соизволили ответить, хоть и деловое было. Правда, страдая, я и ему не писала. Не могла. Что у меня с сердцем? Никто не знает. Боль, одышка, шумы, когда лежу, будто что льется в груди. Часто "дрожь" какая-то по сосудам, холодом и жаром. Такое бывало давно. Нервы тогда были. И всегда устала. Сердцем устала. Чувствую, как оно

    [На полях:] Господь да будет с тобой! Будь здоров. Я все осилю и хочу работать. Я буду, если буду жить.

    Голубок, не тревожься. Я все та же Оля. На днях пошлю тебе посылку с луковицами для могилы О. А. Надо скоро посадить, тогда весной зацветут.

    От составителя
    Последний роман Шмелева
    Возвращение в Россию
    Архив И.С. Шмелева в РГАЛИ
    Из истории семьи Субботиных.
    1939-1942 годы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10
    11 12 13 14 15 16 17
    18 19
    Примечания: 1 2 3 4 5
    1 2 3 4 5 6 7 8 9 10
    11 12 13 14 15 16 17
    18 19 20 21 22 23
    Примечания: 1 2 3 4 5 6
    Раздел сайта: