Переписка И. С. Шмелева и О. А. Бредиус-Субботиной. 1942-1950 годы. Часть 13.

29.IV.46 г.

Милый и дорогой Иван Сергеевич,

Сегодня Ваше письмо ⁵⁴⁰ . Какой ужас, что Вы так больны. Я очень за Вас страдаю. Вы должны очень беречься, т.к. это не шутка. Как же Вы должны были перемогаться все это время, а я-то и не догадалась. Конечно, потому Вы и "разговенье" так не по-Вашему "вяло" провели, а я-то, глупая, еще обижаться вздумала. Не знаю, что теперь лучше. Сегодня заказала билет на прямой поезд 7-го мая. Думаю, что лучше не откладывать. От М-me Первушиной письмо, она ждет меня тоже. Я думаю лучше не останавливаться у Вас. Не из-за меня, а для Вас. Вам хлопотливо. Я буду приходить к Вам, коли хотите. Что говорит доктор: когда можете поправиться? Если Вы считаете мой приезд 7-го мая несвоевременным, то телеграфируйте немедленно. Я тревожусь и за маму - у нее был (да еще и есть) тяжелый ишиас. Чуточку лучше. Но домашние провожают меня, а откладывать, думаю, невыгодно. Оттяжка и для отдыха мамы, да и дел впоследствии будет много. Не буду торопиться к приезду американцев, хочу оттянуть, а то не вытяну. У Первушиных на природе. А Вы, надеюсь, тоже скоро оправитесь. Жду ответа от Вас. Если не ехать, то телеграфируйте.

Я устала. Пишу с мыслью, что м. б. кто-нибудь Вам прочтет эту писульку, если у Вас все еще болит глаз.

Крещу Вас, родной, будьте здоровы. Ваша Оля

2 мая 46      2,30 дня      Четверг Фоминой недели

Большое солнце. - Ты в нем! Ты - во всем, для меня, моя нежная, моя светлая! И все - для меня - в тебе, в Тебе, только. Это я крепко познал теперь. Аминь.

Олюнчик-родная, какая радость мне твои два письма сегодня! ⁵⁴¹ же я счастлив, что я не чужд тебе, теперь, когда ты увидала меня во всей моей неприглядности... когда я как бы себя утратил... ибо я почти утратил себя, не тот был наши - смутные - и пресветлые дни встречи. Я был уже не в себе, с первого же дня, пятницы... и мало сознавал это. Еще ее среды чувствовались болезненные волны в голове, справа, как бы "уколы" грозящейся болезни... Что это было? М. б. я, - за несколько дней пред тем, перебирая старые письма архива... - и чего-то стережась! - загрязненными руками касался глаза, лица... м. б. простудился, моясь в кухне в Вербное воскресенье? или на улице,.. - не знаю. Но было жестоко-погрозившееся - потом, уже в разгоравшемся пожаре, который, Милостью Божией и удивительным чутьем и знанием Клары Крым был остановлена. Ведь я в ночь на Св. День - горел! не зная температуры... И то, что меня выплескивало желчью, показывает на грозившее мозговое заболевание... Ты, твое явление, удержало меня на ногах и в сознании... - и эти наши дни - которые я видел и не сознавал... - как сон... с прорывами света. Ведь я не всем собою тебя сознал! И теперь, перебирая все в освежившейся памяти, содрогаюсь... я даже не похристосовался с тобой яичком!.. Но я каждый миг хранил Тебя... ты была в моей душе, во всем мне. Ты была светом, который мешал надвигавшейся тьме во мне. И Ты меня удержала, я это знаю. За-держала... на пороге. О, счастье мое, о свет мой! Будь же благословенная, Светлая! Ты прелестна. Ты - все. Без тебя не могу... не живу. Не буду, не хочу. Не смею - быть. Но я и не хочу решительно, чтобы ты снисходила и жалела. Не хочу быть "ухоженным", "жалким". Вот почему я всегда "отмахивался"... - я не мог допустить, чтобы ты узнала мою жалкость, мою, условную хотя бы, неприбранность, неубранность и беспорядочность житейского обихода. Я хотел бы остаться для тебя тем же уверенно владеющим своим наружным бытием, каким я сознаю себя - и поселе - в полной силе и власти в творческом труде, где я - я, крепкий, стойкий, прибранный и приглядный, знающий, что и для чего, и во-имя чего тружусь, иногда вдохновенно! Потому что берегся я дать твоим чутким чувствам зрелище неприятное, отталкивающее - видеть житейскую мою, порой, беспомощность и неприглядность. Я хотел быть в твоих глазах - таких, и душевных - нетронутым, свежим... - во всем - и в бытии, и в творчестве. И вот, так случилось... - и - маленькой радостью даровано мне было уберечь тебя от вида моей распластанности в недуге... на волоске все висело... до 9 ч. вечера 22-го - 22!!!!!!! - помни, 22 июня 36? - когда свет ушел ⁵⁴² . Все - для меня - зна-ме-на-тельно! Я увидал весь узор - предопределенный - во всем, до мелочей. Вду-майся... цветок ты дивный! И я... - весь в тебе! - я не нашел ни слов, ни сил, ни сознания! - сказать, показать тебе, что Ты для меня! И... Ольга! - я в этом не виноват, я плачу, вспоминая... я как лунатик... бродил... около тебя... вдруг приходя в себя, вдруг - сознавая, кто со мной... Сном ты ко мне влетела, сном - пропала... И в церкви, и в Святую Ночь... - как скованный, но влекомый твоею силой... О, этот понедельник!.. когда я депешу ⁵⁴³ - полоску эту - принял за пневматичку..! Мог и забыть о ней. И люди, которых я не видел... только - шумы. И только - твоя Душа - во всем. Вот та сила, которая Милостью Господа, меня держала... чтобы я не упал, не обнаружил - отсутствия моего в людях... И трескотня болтовни Вигена... когда я валялся бессильно в своей "нише"... чувствуя, что сейчас эта святая сила оторвется от меня, с болью Для меня, с кровью для меня - навсегда! Это - стоянье-шатанье у пропасти. Теперь я вхожу в себя и сознаю все. О, счастье... ты вернешься! Ольга моя, солнце мое живящее, ты вернешься.

Уже пятый день не бывает Крым, уже неделя - нет жара, я ем, - сплю вот только плохо... но я уже пятый День работаю. Как вчера удалось мне дать новое в очерк "Покров"! Какой свет увидел я и схватил! Вчера весь день в работе... одиннадцать страниц! Переписка и выправка, с добавками, в "Лето Господне", 2 ч. Делаю две копии. Надо. Открывается возможность издания заграницей... письмо И. А. И. - "гоните"! ⁵⁴⁴ Со дня на день жду Французских "Путей Небесных". Оля, "Лето Господне" - милость Божия мне. Никто бы не закрепил так - России! Знаю. Знаю, как Пушкин, за полгода до конца - познал, что он оставляет своему народу и создал свой "Памятник". Мне суждено было - "Чудною Властию" ⁵⁴⁵ - да, повторяю слово Гоголя! - сознательно!!! - петь через Русь - Ее, наше, единственное. Теперь я это вижу, сознаю. Не гордыня это, а жуткое и смиренное сознание... - "вот, Господи, другие пять талан" ⁵⁴⁶ . "Твоя от Твоих". И потому я не покладаю рук. Но... если бы не помощь, Его, через заботу и чуткость-вдохновенье Крым, что бы могло быть?! Знаю. Ведь на пол головы, до макушки... распространилось уже. Теперь отпали струпики... Что это было?! Еще не знаю. Крым - писал тебе - сразу же, вакцинацию! подряд 3 дня. И - оборвала. За-ли-ла. А то - сгорел бы... знаю. Помнишь... я едва мог выпить чаю, ночью... и три дня - чай - сухарик. Через усилие! И так возжелалось лимонов, апельсинов! Мне достали, - о, какая жадность!.. какой восторг!! ... А тебе... Тебе!.. я не принес цветочков даже!.. - дремал. Не приласкал тебя. И - не смел, и не сознавал, но ни секунды не уходила Ты из меня!.. всегда с тобой, и во сне - с Тобой! Как мы с тобой где-то спешили-странствовали, куда-то шли... искали... путалось. Не вспомню. Одно: так близка никогда не была ты мне! Одно с тобой. Неразрывно, не-отделимо. Это было в ночь на 28 апр. Все минутки - сейчас вот! - чувствую тебя, держу тебя. Ольгуленька... нет, мама твоя - может быть у меня только родным и дорогим человеком... не - заботой, не гостьей. Другом радостным. Только. Про-шу: не вьючь на себя ничего, никакой утвари мне не вози! прошу. Для меня всего довольно. Не смути меня. Как могло тебе прийти в сердце, что ты - несвоевременна?! Я ждал тебя и буду ждать, как возвращение около меня прошедшего, чуть коснувшегося Дня Христова! Верни мне Его, Оля! - я поклонюсь Ему, я исцелую ножки твои, родная детка! Я склонюсь пред Тобой, мой Свет! Ты мне святое. Ты больше всех моих воображений-воплощений тебя. Ближе. Не жалей меня жалостью, а - жалей лаской, верой в меня. Олицетворившийся сон. Оживи же, воплоти же его! И - оживу весь я. Я почти здоров. Только 12 дней не мыл лица, и это для меня ужасно. Не выходил. Была 3-го дня Юля. Она сильно болела, больше 40 градусов. Исхудала. Ждет, очень! тебя. Мы, Бог даст, везде поедем... я хочу дышать, пить весну, все в цвету, ждет глаз моих... я хочу дышать, чрез тебя! всем. Я... люблю тебя, Оля. Это я знаю, как люблю... до - боли!.. до сладкой боли!!!!! Как никогда в воображеньи. А - так тихо и бурно-просто, и так чисто-человечно. И тело твое люблю... чистоту твою люблю и слышу. И нежно приникаю... склоняюсь, поклоняюсь.

Только бы ты была в силах приехать... и быть свежей и сильной, здоровой, радующейся на все Господне, на все земное через тленность нашу. Но оно и тленность претворит в высокое-нетленное... в святую красоту. У меня много ландышей... а я... тогда... в одури... принес тебе лишь попавшиеся на глаза незабудочки... бедные мои... постные... больные... Они еще много дней стояли в вазе с твоими гиацинтами. Незабудки Святой и Великой - страшной, страстнОй Пятницы-Голгофы! Но в них, Оля, была сила моей любви... моего тайно-бурного смятенья! Я не забуду этого дикого моего восклицания - на твое - О-ля!.. "вот-так - та-ак... ! ..." Мне страшно это восклицание, хотя в нем выразилось все потрясение моего смятенья... моей неизъяснимой - уже больной - радости. Поверь, сердце мое, по верь мне. Тебе никогда не скажу неправды. Ты известила И. А. - написал он, спрашивая - "приехала О. А.?" ⁵⁴⁷ - что едешь в Париж, а мне не написала, как я просил. Ты упала молнией и ты пропала... А я так и оставался - в приглушенности. Вне сил моих.

Теперь только правый глаз, хоть безо всякой боли, кровавит... залит. Но это не "рабочий". Я все время делаю глазам "ванночки" из "оптрекса", - успокоительного. И - пускаю свои обычные капли, в правый. Чувствую глаз в слезе. М. б. надо поставить на висок баночку, как раз сделала Крым - для оттяжки? Жду ее. Она совсем успокоилась и не была, как писал, 4 дня - пятый, с субботы. Знает, что - прошло. Достала мне гречневой крупы. И - горе мое! - решительно отказалась от платы! Это меня подавляет. Я стараюсь навязать ей из "посылок". У меня навалено - чего - не знаю. Раздаю. Ем чудесный твой сыр, сало... Ходит ко мне каждый день мой бедняк безработный Ивонин ⁵⁴⁸ , - помнишь, говорил тебе о его детишках - один - мой крестник. Он все делает. Ем овощной суп, салат, масло. Сколько ты ма-сла мне!.. Ты - безумная, - все же есть у меня! И деньги, и все. Твои - 700 гульденов - в зеленой тетради, на книжной полке. Я осведомил друзей, чтобы знали, на всякий случай. И - 800 французских франков. He коснусь. У меня достаточно, и всегда могу иметь. Я не желаю знать "вещей". Они для меня - лишь средство, а я привык к малому, ибо большое для меня только - всегда! - мой труд сладкий и - теперь - все замещая из живых - все закрывая, - Ты, Ты только. Молодец ты! что заказала поезд на 7-е. Кто тебя встретит? в котором часу - не знаю. Если поздно, - ко мне, прямо ко мне! Поздно в Бельвю ⁵⁴⁹ . И мне больно, что ты хочешь быть вне меня. Да, больно. Я передал все Первушиной. Нюстрин ⁵⁵⁰ была, говорил с ней из тьмы, приспущ[ены] жалюзи. Она какая-то была тревожно-смущенная. Первушину чуть различал, что-то светло-русое?.. - дама. Не смущайся, останься у меня, надо будет - пропишут. Но я не смею связывать-принуждать тебя. Найдешь лучшим - остановись в отеле, хорошем, рядом, на рю Моруа, против нашей улицы. Отель "Рояль-Версай". М. б. найдем No. Вместе сходим. Там - все удобства и порядок, и чисто, очень. Знаю, жили знакомые. 2 мин. от меня. Но мне досадно обдирание. Такой развал во всем, и алчность. Да, на воздухе - лучше. Но отдаленность. И какие еще! люди они? Хорошо ли ты знаешь их? Были, м. б., но... теперь?! ... К Нюстрин - ни ногой! Тебя там выжмут, возможно. Ты так открыта, так доверчива, так чиста, и все собой меряешь. Только, думаю, - хочу верить, - во мне не ошибешься: я - твой, по тебе, того же затора. Плюнь на заботы "дня". Но меня тронуло - о кобылке... - всегда-все - ты! Не знаю адрес Вигена, он нужен мне для Ивонина. Для меня - ничего не нужно мне, Ты - и все, сверх-все. Тебе необходим полный отдых, остынь от. "горячки". Тогда найдешь себя и - из-себя. Серов - лечи он меня - все запустил бы! - он - "спрохвала", так..., "пройдет". Конечно, никакой бы вакцинации. Знай одно и успокойся: четвертый день работаю, до упаду. Неразумно? Душа разрешила, а я ее слушаюсь. Как тебя. Я счастлив-радостен, что не вызвал в тебе отталкиванья. Этого страшился. Мы совсем ничего не сказали друг другу. Я, с одурелости... чи-тал тебе! Разве так надо?! Надо - все. И, Бог поможет, - мы все восполним. Сколько хочу поведать, раскрывать тебе, из сердца! из умной души!! ... полубезумной. Сто-льким живу, теперь, горю... несу в себе, для тебя. Читал бы тебе Тютчева, Пушкина. А это верно: "Ночевала тучка золотая..." и - "в путь пустилась... рано. Но... остался влажный след в морщине... Одиноко... он стоит... Задумался глубоко... и тихонько... пла-чет он... в пустыне" ⁵⁵¹ .

Но - выпрямимся! Поглядим в глаза!.. Бодрость, упованье! Олёк-ласточка, обвиваю тебя сердцем, его светом во мне. Ты - всем очарованье. Так я - и о себе - высказал Юле, и она поняла и приняла свято, нежно. Знай это. Я часто сбивался - "Юля!.." - Но, ведь, только она так меня знает. Она - чиста и добра непреложно. Она - понимает мое очарование. И оно - оправдано в ее глазах. Впо-лне. Так и знай. Очарование - светлое - тобою. И мне ни-как не стыдно, и не стеснительно. Но она - ни-чего другого не знает. И не будет знать. Того сближения душевного... Она твердо знает, что все наше - по иной воле. Оно - даровано... м. б., молитвой. Оно - освящено высоким чувством, и... неприглядностью, и сиротством жизни моей. Она знает, что это мне - как дар сокровенный, вымоленный. Что это по воле той, ее Оли... Я даже не открыл тебе закрытую фотографию усопшей Оли, снятую через 3-4 часа по кончине... Она у икон. Мне не пришло на мысли, как многое. Я только после увидал все "провалы". И как же скорбел! Я никогда не открываю. Ты увидишь... - и - поразишься: "уснула". И - какое светлое, какое живое лицо! какое - юное!! ... О, не тот портрет - больной... о, не тот!.. А когда перед "накрытием"... в белых лилиях... И я вскрикнул.... - "Царица!.." Ты увидишь... Это она сама позволит. До-зволит. Ибо взгляд твой - чистый и святой, - любящий, я знаю. Благоговейный. Перекрестясь, я позволю себе открыть - чистую - чистой. Ибо это - мое, во мне, живило меня, вело, держало, выпрямляло. Оно, тленное еще, земное. И - спасало. От многого. И я - не сбился. Только - через Нее. На этот светлый и покойный Лик - можно только молиться. Это - укрытая икона. По-мни, верь мне. Мы - земные, пока... она - небесная. И она доселе возносит за меня моленья. Знаю. И ты знаешь. Она и мальчик. Это - там. Здесь - волею непостижимой - ты. Благодарю Тебя, Господи! Не отринул. Хоть и не заслужил я... лишь - пытаюсь.

Если успеешь, дай знать, когда приходит "Этуаль дю Нор" {"Звезда Севера" (название экспресса, от фр. Etoile du Nord). }, я наведу справки в отеле. Или - потом?.. Ты скажешь. Так ты нужна мне! так - желанна!..

Трудно глазу, хоть и не болит, но залит, мягко, как в воде. И - не просматриваю письма. Поцеловал твои цветики. Благодарю. После письма вымой руки спиртом. Хотя м. б. это и не опасно. Не знаю. Крым нет 5-й день. Серов навещает. Почту не смотрю. Ах, раззява, не дал тебе в дорогу купленных - для тебя же! - бананов хотя бы. Ни-че-го! Пустой был - не был. И - не виноват... Я болтался без ^си

Кто опустит письмо?.. Пошли, Господи, Меркулов уже был, и другие. Зашел бы кто.

11.VI.1946 Вторник 4 ч. дня

Солнце мое, свет мой! Оля!.. Я повторяю, я пью это чудесное - Оля - живу и томлюсь им сладко. Для мена все ушло - с тобой ⁵⁵² . Я в пустоте, во тьме... я не хочу видеть дневного света, - мой свет, Свет - светит в ином, где-то... Но он же и во мне, и ничего другого никакого света не надо мне. Какое истомленье! как остро почувствовалось одиночество, до пустоты даже во мне самом... О, чУдная... О, моя вечная Оля, - как же ты мне открылась! Все - в тебе... Все - через тебя беру, все - ты. На всем у меня - ты. Ты заполнила все во мне, и я ничего уже - без тебя - не воспринимаю. Деточка бесценная, чистая, мудрая, глубокая, - и вся - боль, и вся - радость, и вся - свет... Нет сил, ни мысли... - нет тебя, и во мне иссякло мое. Но это лишь ощущение, преходящее... Тобой все будет расти, твориться. Ты меня одарила огромным, новым. Как же ты многолика, чудо-сердце мое!.. Нет слов.

Вернулся - в тоске смертной. В полдень - твой дар прощальный - о, на срок, только на срок - прощальный! - твои цветы. С ними как бы вступила ты, твое дыханье я услыхал, слышу, - в розоватых-нежнейших гляйолях, в розовом милом цветке - шапках... - о, нежная! Я плакал... Какая ты!.. Ты... вся ты... и всё - ты... Hè могу без тебя, не могу... не хочу быть, жить... все потеряло смысл. Как одолею это?.. Не знаю. Не хочу думать... Жду... Чего жду? Не знаю. Чего мне ждать?.. Зачем увидел, узнал - так - тебя?.. Это не отчаяние. И если нужно, чтобы все мое, во мне, - рухнуло, истаяло... - пусть, - я счастливый, единственный во всем мире! - и я все отдам, все размету в себе, ото всего отвернусь и... окаменею... - пусть! - только бы ты повторилась во мне, только бы было то, что было... а оно было, и я не повторю - "зачем я увидал тебя?! ..." Увидал - и огромную, чудесную жизнь видел, - ты все во мне умножила и осияла...

Вот, 4 ч. дня, ты проехала полдороги, - все дальше уходишь от меня... - и все бессильно: ты - живая - во мне, ты, вечная, утвердилась в душе и сердце - и теперь ты - навеки моя, во мне... Как полыхает сердце!.. Я как в безумии, в бессилии слышать и видеть все, что вне тебя. Я утонул в тебе, во всем твоем, неизъяснимая, прекраснейшая в мире! Оля... Ольга... Нет слова у меня, все притупилось, приглохло, как ты пропала... Все - будто сон, - и не вспомнишь, и вдруг - все на миг видишь, и весь я - в исступлении... в стонах. О, это не скажешь, нет. Это лишь взглядом... как ты вняла этот мой все сказавший тебе взгляд - в métro... Ты поняла все: и ослепительный свет во мне, и боль, и мольбу... Ольга!.. приди, вернись! Оля, без тебя жить не буду, иссякну. Вечером зайду к Меркулову. Какая дивная гортензия! Какие нежно-розо-палевые шпажинки!.. Нежная твоя душа в них. Я их целую. Они мне шепчут - Ваня... Бросаю - кто-то из St-Geneviève, зачем-то... Оля, губки дай, дивный твой рот, томящий... ах, Оля!.. Твой В.

[На полях:] Будь сильна! Будем верить и напрягать волю - жить ! Как нежно-чутко, как безумно-страшно обнимаю тебя всю!

Я тебе подарю новое. Оно родится.

Я в смятении, все спуталось. Могу только - Оля, Оля... Оля... Это - пройдет и я найду себя.

      Солнце... в просветах.

Но во мне - нет солнца, Ольга моя... ты, солнечная, закрыла его собою, ты увела его, и я не могу жить, я окаменел, я жду твоего света. Девочка... как сладко я томлю себя твоею лаской, которую ты отняла у меня, так ослепив, все заместив собой и - все отняв! Я страдаю, считаю эти истомляющие минуты бесплодно текущего, бессмысленного бытия в пустоте... Я не нахожу мыслей, слов, чувств, чтобы найти себя - в тебе... Ты увела меня от меня, ты - безвинная - так горько меня опустошила, так безоглядно открыв мне себя, так овеяв твоею неизъяснимостью, дивонька моя... о, где же сила моя, чтобы высказать, что со мной?! ... Я только тобой живу, я стараюсь вызвать в себе твой голос, твои движенья, твое дыханье, твой зов ко мне. Какое богатство страданья тобою... какая жгучая горечь утраты... Цветы твои меня томят и будят, и я сквозь слезы смотрю на них. Ушла... и все отняла. Я не, знаю, что делать мне, куда уйти от себя, от боли о тебе, от мучительной, неутолимой тоски... Оля, это больней пережитого в страшные годы, это - казнь мне, - за что?! ... Получить такое счастье - и утратить. Лучше бы совсем не видать тебя!.. - вот почему - бессознательно - отклонялся я от встречи с тобой... Я знаю, что теперь я буду опустошать себя, бесплодно тоскуя... - не могу без тебя, это не жизнь надеждами, а пытка... Ну, не могу больше... не хочу ускорять свое уничтоженье... - пусть само исходит, пусть не томит и тебя мой плач сердца. Буду тешить себя призрачностью, отражением текучей жизни дня... - это тебе приятней, чем мои стенанья. Да... вчера ночью я позвал тебя... я забылся и поднялся на постели, прислушиваясь к твоему дыханью. Я хотел тихо пойти к тебе... безумный. И схватился за грудь, где была невыразимая тоска... хуже, чем в первые дни июня 39, когда взывал о конце. И не мог плакать, облегчить боль... только одно - "Оля... приди..." - и сознание, что ты не придешь... м. б. никогда не придешь...

Я следил, как бежало время... - она в Утрехте... в этом проклятом болоте, где все отнимает ее от меня, берет ее у жизни, душит ее... и нельзя помочь ей, вырвать из этой ямы, из этой проклятой опустошимости!.. Столько не спето тебе, не прошептано, не дано мною!., я знаю это. Моя ласка не нашла и бледного выраженья того, что во мне. А во мне - чувствую - огромное! - и так сгинет.

Ну, буду сказывать тебе о вчерашнем дне...

Как пьяный бродил, лежал на кушетке, окаменевший. Но я не был "у себя". Снова меня брали другие, рвали сердце, плели вокруг эту постылую паутину быта. Я отзывался, храня тебя в себе, видя и чувствуя лишь тебя. Меня никак не обрадовало принесенное известие - принес совершенно посторонний, накануне приехавший из Сен-Женевьев, - что "Пути" вышли, он видел в витринах центра. Вид книжки приятный. Затем явился пресловутый Брайкин ⁵⁵³ , отнявший у меня с час. У него узнал телефон окулиста Прокопенко ⁵⁵⁴ , которому позвоню и условлюсь о визите к нему. Затем Юля - "как вы, дядя Ваня?" Очень нежно говорили о тебе. Затем уже в девятом часу был я у Меркулова, чтобы поблагодарить за помощь тебе в отъезде и вдруг, меня нашла у них - ! - о, напор! - Эмерик с женихом и принесла мне - показать! - мою книжку, попросить "омаж" {"Дань уважения" (от фр. hommage). } для какого-то иезуита-критика ⁵⁵⁵ , связанного с издательством моим. Книги не дала, в пятницу мне пришлют мои 50 экз. Ольгунка... вот мое интимнейшее теперь смотрится из-за стекол витрин книжных магазинов... уже начинают касаться моего... что ? примут в душу?.. Книга вышла 10-го. Я с горечью подумал, почему мне не доставила она - я бы принес ее твоему сердцу. Так все скрутилось... и твой отъезд, и моя боль, и книга - мое дитя... и пустяки дня... и во всем этом ты нетленно, о, какая боль о тебе! Ольга... я не могу и не стану жить без тебя! не могу... мне все постыло. Ты отдала мне свое сердце, а сама ушла... ты идешь мимо своей жизни, ты жертвуешь ценнейшим - призрачности. Если бы посмотрела в душу мою!.. - ужаснулась бы, как она вся изранена, не будет целенья ей... так лучше уж уйти... не быть... у меня нет надежды... меня вознесло обманчиво-чарующим сном, чтобы швырнуть и разбить.

В 10 я был дома, - какая же пустыня, темень! Я лежал с часами в руке, думал, следил... - вот, приехала... и мне стало страшно. Истомленный, я скоро впал в забытье, чтобы вздрогнуть и проснуться... - и застонать жалобно - О... ля..! приди же, я так одинок, я покинут, я опять в бездонном горе и хочу не быть... И знаю, сколько еще во мне..! сколько силы и огня, и творческого воображения!., для тебя, Оля... - и я не шевельну мыслью. Я как-то должен выйти из тьмы моей, моего горя. Если до осени не увижу тебя, моя сила, моя жизнь... - я убью себя... если не случится чуда. Мы сплавились душевно, ты необходима моему творческому напряжению... и ты, истомив невольно меня - покинула. Я знаю, ты страдаешь... зачем эти бесцельные страдания?.. Ты своей детскостью, открытостью людям... - влечешь всех. Вчера Мария Михайловна ⁵⁵⁶ вдруг вымолвила это... - "нам скучно теперь..." Это как у меня в "Именинах" ⁵⁵⁷ - после неурочного пенья соловья... всем стало сладостно-грустно... И еще добавила - "все влюбились". Что мне теперь делать?.. Не знаю. Ксения Львовна - милая, да, пусть... но она не может ничего осветить во мне. Обмануть себя, подменить ее душевностью твою Душу?! ... обмануть себя..? У меня, утром отъезда, и на вокзале она будто подтянулась, ей как бы захотелось жить и нравиться. И этот цветочек у сердца... Обмануть себя?! ... Попытаться обвеять себя ее лаской? Я знаю... я мог бы засветить, даже зажечь ее... но - к чему?.. Звезду в небе подменить - елочной, пусть с блеском даже?.. Она миллионной доли не знает, что поет во мне, что я лиши начал петь тебе... Ведь ты же не знаешь всей моей силы... она раскрывается туго... Как я лелею тебя, как хочу чаровать, дать тебе всю любовь мою! Ты не все в ней знаешь. Ты лишила и меня, и себя высшего огня в ней... и того, что этот огонь зажег бы во мне... осветил во мне для тебя. Я это слышу в себе, я знаю, что ты от меня взяла лишь отсветы.

Да, консьержка сказала о тебе - "трэ жантий..." {"Очень хорошенькая" (от фр. très gentil). } Я добавил ей от себя "за доброе отношение к тебе". Это нужно. Будь уверена, что - думаю - все смотрят на наши отношения - возвышенно. Так и надо, ибо эти отношения в сущности своей - удивительно чисты и высоки! Для меня ты - вся моя, моя жена, моя девочка светлая, моя нежка, моя... - все моя. Моя молитва - чтобы ни единой тенью не омрачалась ты! все во мне к тебе - нежная и чистая забота и любовь, до боли... до страха чем-нибудь омрачить свет в тебе. Бесценная, неиспиваемая, недопетая... Твое дыханье... как пью его, как вызываю в себе дыхание твое, твоего прекрасного, всего! Я тычусь лицом в твою подушечку... Я не смею ее касаться, я ее убрал... храню... - для чего?.. не знаю. Закрыв глаза я вызываю твои черты... твои жаждущие губки... пью их воображеньем, ловлю эти линии рта, у губ, эти "уголки"... реснички, брови... милый лобик... щекочущие локоны твои, прелестная!.. я схожу с ума, я не могу... я проклинаю, - зачем философ ⁵⁵⁸ Что бы нашел я в себе!.. - я слышу. Никто никогда так не жил сердцем и огнем образов!.. Я, единственный, по тебе и для тебя. Ты не обманулась... ты это разгадала... и ты нашла, сердцем ища меня, нашла меня. Вопреки всему. Ты упустила время... но время - лишь условность. Не во времени, не в его власти отнять меня у тебя. И есть мгновенья - большие самой вечности. Как я слышу свои быстрые шаги... свое исканье тебя!., этот рот, как возбуждает... - как влечет, до потери всего во мне!.. Оля... девочка... мученица... отнятая у меня моя сила... - во-имя чего!.. кого!

Что мне делать, чем жить, без тебя?., зачем явилась ты?.. Ну, пытаться забыть тебя? перестать писать тебе?.. отвыкнуть?.. сгореть в этом томленьи бесцельном, бесплодном?! ... Нет, лучше бы умереть, не чувствовать... Я превозмогал себя перед людьми, и иссушал себя, обманывал себя, томил и подавлял себя, повиновался тебе, страшась боли твоей. Зачем?!!! ... Теперь я мечусь бессильно... кляну свою чистоту к тебе... лучше бы сгореть в тебе, сгореть в живом огне... Господи, помоги... я на краю сил, я отчаялся... противны мне мои высокие напряженья в творческом... - к чему?! ... Храня себя, ты была безжалостна ко мне... ты не дала мне всего сердца, всего... что в тебе. У Данте был идеальный мир, стихийная вера... надежда - там..! У меня нет этого, этой веры... я все скомкал, смял в себе... Нет, я стисну душу, я вырвусь из твоего очарованья... я соберу последние силы, чтобы замолчать и снова найти себя. Я долго не буду писать тебе... м. б. совсем не буду. Я - или найду себя, или - перестану. Оля, дай губки... Я исстрадался. Вчера я не ел почти, ничего не хочу, истаять хочу. В.

13.VI.1946 12 ч. дня

Оля!.. Ольга моя, Ольгуна... неназываемая, о, как хочу огненно обнять тебя всю!.. Я - в сладком полубезумии, как в те возносящие дни чудесных Твоих "ячменей", весь пою, Тебя, моя Светлая, пою и пью, Тебя... в те дни, когда умолял - "будь моей женой-дружкой, моей всей, и дневной, и ночной, чудеска!.." Звучит во мне, сочно, мощно, мой голос, Тебя молящий, грудной, сочный, мужской, сильный зов-песня, Тобой, единственная, вызванный к жизни... Как прекрасна, Ты, возлюбленная безумица... я слышу твое земное желанье, - такое понятное мне, такое влекущее... - "ну, поласкай меня, как ты умеешь"... Оля, я чувствую Тебя , всю тебя, нежная, рыбка-Оля... Как ярко во мне то, утреннее троицкое, льнущее, свежее-свежее, в трепещущем холодке, тельце... о, женщина, дитя, в страстном расцвете всей твоей женской прелести! Оля, Ольга... приди!.. Я не могу без Тебя... ты свет и воздух, и сила, и зов-моленье... - нет жизни без Тебя, вне Тебя!..

Сегодня я плохо спал, весь в Тебе... в тревоге за Тебя... что с Тобой. Это - 3-ье письмо со дня твоего отъезда. Я невыразимо страдаю, чудесно, весь взят Тобою. Все у меня в хаосе, заброшено, застыло, все закрылось... Я грежу, я создаю такие безумные картины! - страстно поют они в мятущемся, истаивающем сердце, в моих "верхах" и "низах"... - вся ты во мне! Пусть моя огненность перельется в тебя и обожжет мученьем - страстного порыва ко мне! Какую силу слышу в себе - для Тебя, для песен о Тебе!.. Везде у меня - твое дыханье... О, какое утро Твоего Рожденья! Ры-бка!..

Силы в себе найди, крикни - "не могу больше!" Мучителю всей твоей жизни крикни - "не могу, не хочу так , хочу воли, жизни, света, солнца, - всей силой своей хочу!., моя жизнь бесплодна, уходит, убивает душу мою такая жизнь рабыни, обманутой невольницы!.." (как ты меня влечешь и топишь!..) Оля... я вижу тебя в южном солнце, на синем море, под синим небом, всю южную, всю вьюжную... вижу - всю виноградную мою Олю, мою детку, радостно поющую Его, создавшего и меня, и все... Оля, приезжай, мы встретимся где-то на Юге, - хоть бы месяц, безоглядно, с Тобой, одной Тобой, всей !..

Сегодня буду у глазного доктора. Вчера был Серов, с 9 вечера до 1 ч. ночи... Прочел ему (страстно) 2-ю половину "Марева" ⁵⁵⁹ ... Спорил идиот о... браке, и я его распластал... Идиот, сознает, что провалил Жизнь, и - резонерствует, как жалкий (и завистливый) школьник. Я сказал - вот, Ее цветы, мне, цветы короткой разлуки. Он - только обвел глазом... - ни слова!.. Но я, я, я, завоевал эти цвета"" завоевал всем жаром моим, своей силой, дарами во мне, Господом данными. Как хотел я глазами, глубоким взглядом (в métro) все тебе сказать, что во мне, - всю мою тоску-боль и весь свет во мне, Тобою, прекрасная, возженный!

Ольга... от тебя все еще ни строчки... Ты не послала мне с пути, а я пишу 3-ье письмо, я кричу к Тебе... Замолкнуть? сойти с ума?.. Мне больно, я себя убиваю, тебя не слыша... Спаси же меня - от меня, спаси собой! Мне страшно. Нет покоя... Я не живу. Лучше - не быть, чем так. Ваня

Твоим полотенцем я утираю глаза. Мне не лучше.

[11.VI.1946]

Пишу из вагона. Дома Парижа закрывают дали, - тебя... Смотрю в небо, - оно и над тобой, оно всюду. Светлое небо. Солнце и голубизна, и белые "перины" облаков. Смотрю, смотрю и чую под этим небом тебя. Глаза застилает, жжет... Едва удерживаюсь, помня твое "крэпко, Зёрзик". И еду-еду. Мелькают косогоры, поля, зелень берез, маргаритки (ромашки), колокольчики. И потому что так все мелькает, сечет глаз - все мигаю. Больно.

Закрываешь глаза, тебя хочется вызвать.

А вот переменилось: тучи, - дождик стегает, сечет иголками по стеклам, сбегает змейками по раме, собираясь в капли. Смотрю и силюсь удержаться. Помню "крэпко".

Почти не верю, что несусь в другую от тебя сторону. Сон? Нет - явь. Но я и сплю. Дремлю. Вспоминаю в дреме себя утреннюю, - тоже в дремке. Помнишь? И вчера заснула под колыбельную твою. Помнишь? У меня нежность даже к пакетику с вишнями из Парижа, что принесла Ната ⁵⁶⁰ . Потому что он оттуда, где ты. В сумочке лежит план Парижа, буду мысленно ездить, как делала это в мою там бытность.

А вот и снова солнце, был и Антверпен.

Мы едем-едем.

Смотрю на изумрудик на пальце, и на другую "слезку". Не могу почти что помнить "крэпко".

А ты как? Тебе плохо? Цветы мои тебе уж дали? Или забыли в магазине, как я просила? Хотела тебе привет свой в них оставить. Гортензия долго стоять будет. Ее, когда отцветет, посади у Юли, будет цвести все годы. Вот ты верно у стола своего, а... меня и нету. Не могу подойти, как бы хотела. А так вот близко. И так все вижу... Ну, что же: "крэпко, Зёрзик"!

Целую как умею. Оля

Дорогой, родной Ванюша, вот я и в Shalkwijk'e. Доехала хорошо, хотя вначале была разочарована тем, что не оказалось вагона-ресторана, а в Pulman'ских вагонах все было занято. Ни в Брюсселе, ни в Антверпене ничего не было на вокзале. Но дело обошлось очень хорошо: я угощала соседку по купе вишнями, т.к. она хотела пить, и она меня бутербродами, и мы были обоюдно довольны.

На бельгийской границе был очень подробный контроль багажа, должны - были все выйти из вагона. А на голландской стороне еще того больше: буквально каждого обыскивали в кабинке, и мужчин, и женщин, конечно, порознь. Поезд увели на другой путь и тоже обыскивали. Подобный контроль был за все это время впервые и явился полной неожиданностью даже и для персонала. Благодаря сему поезд пришел с опозданием. У меня ничего не отобрали, все довезла хорошо. Я писала тебе из поезда - мне было тяжко... плакала, тосковала, иногда усталая и истомленная дремала. На перроне в Утрехте были Сережа и Арнольд. Ждал автомобиль. Дома все очень парадно, был сервирован стол как для праздника рожденья. Всюду цветы и огромный торт из кондитерской (заказала мама). Мама веночком уложила розы вокруг моей тарелки. Жарились пирожки. Меня очень тронула эта встреча мамы. Вопросы, расспросы, рассказы. У меня... все во мне спутано и как-то так... как еще никогда не бывало. Не найду тона и роли. Но помогают всяческие посторонние рассказы... Ложимся около 2 ¹⁵ ночи. И ничего не говорю... Слышу какие-то странные звуки... не понимаю, отнимаю голову от подушки... Слышу плач. Ар плачет. О чем? Об отце? Он очень худой. Мне работник рассказывал, что "господину тоже бы не мешало куда-нибудь уехать, а то они прямо чахнут".

Утром в 7 ч., не будя меня, он уходит и просит маму собрать ему еду на 2 дня. Уезжает к сестре по делам, но только в ее дом, т.к. самой ее дома нет. Как он там будет хозяйничать, не знаю. Я встала и захватила его еще до его отъезда, предлагала то и другое, говорила об обычном, текущем. Он разбитый какой-то.

Сережа сказал, что это так все время.

⁵⁶¹ на завтра и должна буду связаться с голландкой, едущей в Париж. Все это спешно. Все это текущее заматывает время, втягивает, несет куда-то, но душа так страдает. Думаю о тебе и не знаю, как и что ты? Жду письма. Жду узнать все, все о тебе. Лилии стоят дивно в вазе, - ничуть не повяли. По всей комнате дух томящий от них. Мне легче, что я пока предоставлена сама себе. Я не найду никак позиции. Мне тяжело. Да ты все поймешь. Разбирала вещи. Все, все так болезненно напоминает недавнее, бывшее. Как все трудно. И я должна все время себя сковывать, чтобы не распуститься, не испортить себе всего сразу. Помню твой завет быть осмотрительной... У Сережи все неопределенно и тягостно очень. Он не верит в какую-либо благоприятную разрешенность этой путаницы. Надо сделать целый ряд путешествий и шагов и в этом направлении. Я думаю еще и о детях Ивонина: м. б. хорошо было бы их взять с Ксенией Львовной к нам. Они бы с ней объяснялись по-французски, и она же бы могла их взять обратно. Ничего наверняка не могу сказать пока, т.к. надо еще многое взвесить, но это так вот само подумалось. Не отчаивался бы Ивонин, - как-нибудь пристроятся малютки. Я должна поговорить с Аром, надо все согласовать с американскими гостями. Но, если я захотела, то думаю, что и проведу. У нас совсем нет фруктов. Дикие цены на ягоды - почти невозможно покупать - продают по 100 грамм. Представляешь себе, какие цены. Ну, все это неважно. И я вся не в этом. Пишу же о сем оттого, что все тебе пишу. И все смятенно {В оригинале: сметенно.} во мне как-то, смущено. И помню твои слова и доводы и стараюсь себя поставить на должную позицию... Сейчас гроза. Уже 11 часов. Думаю о тебе. Помнишь, как условились? Или ты забыл? Был ли ты у доктора? Что с глазом? Я упрекаю себя в том, что замотала тебя, что ты так баловал меня. Это стоило тебе массу сил. Ты так беззаветно все только для меня делал, что мне даже стыдно. Ах, мне за многое стыдно. И ты поймешь меня. Знаю. Нет, это не сущность моя такая. Это какой-то срыв. А лучше бы быть ровной, нежной, мягкой. Ты поймешь. Я почти не спала сегодня и потому какая-то неприкаянная сегодня. Завинчивала, закручивала день. Сейчас вся с тобой. Ну, как же ты? Как? Как хочу увидеть тебя, очутиться в милой квартирке твоей. Ты написал мне?

[Поверх текста:] Все это не то, что надо сказать, все второстепенно. Заговариваю сама себя. А как мне больно и томительно без тебя!

[На полях:] Обнимаю тебя нежно и крещу, и целую. Олёк

Пока нет ничего от тебя - вся в томленьи неизвестности, не могу писать.

Нет, не могу сдерживаться, - как горько, как больно мне! Думаю о тебе, о всякой мелочи, о всякой малости. О, как переживаю всякий шаг в метро, эту последнюю поездку нашу. Как все вижу... Твои глаза. Помнишь? Ах, знаю, ты все помнишь!

Ваня... Ваня! Ванечка, Ванюша мой... Иванушка! Я плачу, не могу сдержаться. Начала письмо, помня твое "крэпко". И вот не могу.

Ах, если бы хоть Юля пришла к тебе. Или Меркулов.

Пишу им сегодня. Благодарю. Они мне все дороги, т.к. твои друзья. Кланяйся и Серову. Ваня, Ваня. У меня нет слов. Трудно разбирать вещи из чемодана. Они все какие-то наши с тобой стали. Я знаю, ты все поймешь. Но будем крепки. Да, да.

Я хочу творить. И как же я сама во всем виновата! Ваня, слов у меня нету для тебя, и ты это поймешь тоже и простишь мою смуту. Сегодня будут Жуковичи. Ах, зачем я бегала по Парижу, теряла время?! Ваня, Ваня мой, светлый мой, родной, любимый. Как хочет душа простора!.. Ты все знаешь и все поймешь! Обнимаю тебя нежно, ласково, светло. Ольгуна твоя.

14.VI.46

Вот, Оля, уже 4-й день, как ты уехала, а от тебя, о тебе, - ни слова. Мне трудно, горько. Я нашел твою карточку при цветах... - " кусочек сердца" ⁵⁶² . - "кусочек"?.. Остальное - кому? Я не принимаю "кусочки", я милостыньки твоей не прошу. И померкли твои цветы. Дарят, от любви, дар, да... но не разглашают об этом всем... (этим дар растлевается!) И дар твой - уже не дар, а какое-то подчеркиванье: "вот, смотрите, как одаряю!" Это то же, что показывать на людях, как целуются... Меня это резнуло: знали и Юля, и Меркулов, и, конечно, Первушины... Что с тобой?! Где твоя скромность, твоя чуткость? Это лишило твой дар всей прелести, и я не хочу видеть цветы, "недевственные". Это все то же повторение слез на людях: "И. С. меня обидел"... Чем?! Что о свете в тебе сказал, о твоей окрыленности..? ... Что ты со мной выделывала, как обращалась!.. издевалась!.. (5-ое июня! ⁵⁶³ от проявлений любви. Мне больно теперь и горько-горько...

Я долго не буду писать тебе, - или совсем не буду. Я душевно истомлен. Все эти 5 недель ты жила самолюбованьем, самоупоеньем, само-удовлетвореньем... Я был лишь средством, поводом для се-го, - предметом. Сегодня простая деревенщина, моя А[нна] В[асильевна] сказала вдруг: "зачем О. А. Вас так огорчила, так ни за что очернила на людях... убежала и плакала в кухне, твердила - И. С. меня оскорбил! Нет, она очень гордо понимает о себе". Я сказал-крикнул: "молчите, это вас не касается!" Но мне больно было это вдруг это , больное, останется горечью. Я видел от тебя много ласки, счастья... (?!) любви, но странной любви, - но не простой и чистой любви, а какой-то больной любви. Я душевно заболел ото всего этого... Не такой любви я ждал, не на такую имел права. Я тебе все сердце отдал, а получил... кусочек, кусочки... Ты не можешь, ты не умеешь брать счастье. Ты вся - в страхе, и этот страх извращает и ранит твои чувства ко мне. Нельзя трепать любовь, влачить ее на чужих глазах и делать чужих зрителями (и осуждающими) самых сокровенных движений сердца. Это - м. б. последнее мое письмо.

И все же я (надеясь, что в тебе еще есть светлое ко мне чувство), я сообщу тебе и о себе.

Я все эти 5 недель (и в болезни!) старался быть достойным нашей любви. Я иногда срывался, бунтовал, оступался, да. Но все, что я делал, - я делал, чтобы стать для тебя дороже, ближе, лучше, ценней и привлекательней. Вспомни вечер дня твоего Рождения... Но я даже и такой черточки не забыл, как, в театре, ты сказала: "я пройдусь немного..." (после 1-го акта) и ушла со спутниками, даже и мимоходом не бросив: "а Вы не хотите пройтись со мной?" Я остался один, в духоте... ждать. Так

Был у глазного доктора. Глаз... будто бы чуть воспален (радужница), зрачок его сужен, сравнительно с правым. Пустил атропин. Разрешил работать. Сказал, что это последствия рожистого воспаления, и отсюда стЯженье на лбу и у глаза... это может длиться. Это - "след работы стрептококков... явление нередкое". Велел по 1 капле атропина в день до увеличения зрачка.

Была некая графиня, просила от имени некоей русской (за французом) г-жи Ражо, дочери Льва Чернова ⁵⁶⁴

Оля, я люблю тебя. Но как же я весь изранен. Нет, ты не дорожишь мной. Я для тебя лишь "забавка", - вдумайся, и увидишь по всему твоему обращению со мною. О, как мне больно!

Прости, что я огорчил тебя, но я не могу таить в себе правду - хотя бы и о тебе: горькую правду. Господь да хранит тебя. Я сохраню лучшее из моей любви, не решаюсь сказать - твоей. И. Ш.

позовет

15.VI. 1946 Суббота, 12.30 дня

и во всем свет для меня, через тебя свет, и - жизнь.

Оля, любимая, нежная... как хороша ты, тихая, кроткая... вся - любовь!

Ночь сегодня, под 15-ое, - без сна, до 4-х ч. Я встал, закурил. Ночь. Во мне - ночь. Я силился унять жгучие мысли. Вчера я послал тебе злое письмо. Переплеснуло во мне. Отнесла А[нна] В[асильевна] на почту... Я схватился, но письмо уже в ящике. Хотел послать маме депешу - перехватить письмо. И - испугался: а если... прочтет?.. Оставил. Дай губки, дай, Олёк, твой ротик, весь... и, молю, - зачеркни в сердце это письмо - отчаяние. Ты в круженьи дня сего, а я... Оля! Это почти возврат дней июня 1936 г. ... - я все потерял, нет тебя... Вот почему я уклонялся от встречи: я предчувствовал, какая будет пытка. Она пришла. Моя 2 месячная болезнь... - она отступала при тебе. Теперь она все обострила, я все обостряю в себе. Что же, еще, на семилетие... до конца?! ... Я убью себя, без тебя, мне теперь не нужно ничего. Когда-то, лет 9 тому, ко мне пришла кн. Кантакузен ⁵⁶⁵ , поэтесса, моя почитательница, красавица-женщина... и сказала, вся бледная: "Я знаю, что Вас..." Она была очень страстно-красива... Я отвел глаза. И не ответил ни слова. Взял ее руку и сказал: благодарю, найду в себе силы работать без ласки... Ласка - ушла. Ласка для меня - когда душа сливается с другой. Где, в ком найду это - мою, для меня, - душу?.. А тело ... его много здесь... Для меня все кончено. И вот, - Ты, чудесная... единственная - Ты! Ты потянулась ко мне, нашла меня, и я нашел тебя... И не получил тебя. И тебя - нет. Всей Тебя. И теперь, узнав, я не могу жить и писать собою. Ибо меня уже нет во мне: я - в Тебе. Ты меня отняла от меня. Я опустошен, я каменею.

розовым... теплом. Я искал дыханье твоего тельца, твоего дыханья... О, утро Троицына дня! Рыбка, выплеснувшаяся, прильнувшая, прохладная, теплеющая, нежная... вся - цветок, небывалый, живой... моя награда - за все! Оля, не могу без тебя, тобой наполнен, полон и - опустошен. Оставлен. Увяла во мне березка - Праздника. Ушел Св. День. Какие будни! Какой мрак. Я истомлен, я ничего не вижу, не хочу... - Ты только - Жизнь. Пусть даже Ты - сжигающая меня, пронзающая страшным огнем, вспыхивающим порой в тебе... но только ты, всяческая, мятущаяся, будоражная, неожиданная, неправая, жестокая... - и Ты только. Пусть такая только, но и такую хочу, не могу без Тебя, без всякой... Так ты слита, срощена со мной. Я - очень личный, не покорный, не терпеливый, гордый, злой... - но я весь твой, в тебе, и только бы не без Тебя, любой! Я так внял тебя, так влил в себя!.. Сколько я хотел все передать тебе, всего себя, всякого себя, в тех глазах, в том взгляде, в métro, тогда..! Ты все поняла. И в этом - "крэпка, Зорзик", в этом последнем крике к Тебе, на вокзале, в последний миг... я вложил все, всю душу, всю надежду, все ожидание невозможного пусть... только бы ты была, ждала... собрала силы жить!.. Я удержал слезы, я сдавил сердце... Сколько было дней!.. и как мало мы взяли друг от друга!.. Лучшее - это когда я мечтал, обнимая тебя... и видел тебя... и в хлебах, и в купальне, и над речкой, и в утренней спальне, и в яблочном саду, и в осеннем закате, на рябине... - и всегда Ты, все и во всем - Ты. А сколько нескАзанного, неУзренного, и ненашептанного Тебе!.. Какая боль... - я ни словечка , сам в "Путях"... А он - особенный, такой нежный, такой... весь из Тебя... - особенно в 2-ой части! И ни ты не просила, ни я не... дал, не навязался... А сколько раз хотел. И думал: это , сам я, не могу предлагать, просить... Это... - только, если она попросит, если любит... И ты не намекнула. Ты разбилась на кусочки в Париже, между всеми... и я получал осколки, щебенку твою... и призрак твоей любви, остатки... Отсюда - мой бунт, и моя, невольная вина перед тобой, упреки, - все боль моя. Когда я люблю , я хочу всего, как я отдаюсь - весь. И наше неравенство во внешнем, в облике, - ты еще молода и прекрасна, а я на склоне, - всегда терзало меня. Но я знаю, что иногда я молодел до... юности... Я мог обманывала меня. Но она не всегда жила, и в театре я (так мне казалось) стал для тебя лишним, и ты забыла меня. М. б. ты и стыдилась меня... и хотела уйти, оставив меня с твоей шляпкой. Был острый миг: а хотел убежать из театра - ткнуться в свою постель и рыдать... Но... твоя шляпка... но - твоя тревога - где он? -4 когда бы вернулась ты на эти поганые стулья на галерке, где я задыхался в зловонном испарении дыханий сотен, тысяч за десятки лет, налипших всюду, - тревога твоя, - ты непременно бы кинулась искать меня... этот "скандал" - сдержал меня, и я смирился... Но вот, это вспыхнуло в письме 14-го, и воображение распалило меня. Прости - пойми. Девочка моя, сила моя, жизнь, свет, маленькая моя рыбка... Оля, моя тихая Олюша... все лучшее в тебе, - к нему взываю: не вменяй мне злого-случайного во мне! Я знаю, как тебе тяжко. Оля, живи своей; любовью, последним светом в твоей жизни! Такой уже не будет, как не будет для тебя другого - такого - Вани. И потому не ищи "лица", "формы", "позиции"... Неси, носи смело эту любовь: она - дар тебе от жизни, она - милость Господа. Чего стыдишься?! ... Любишь любимого, любящего? Слезы А. ... А мои..? мои бессонные ночи, мой пустые дни. Что, кого терял А.? - получеловек? Hикого. Он получил не по праву - Тебя, девственницу... Maло?.. И сунул ее в футляр и в хомут. Всю твою молодость обрек на круженье по кругу водокачки... переливанья воды... - по своему безответственному, болезненному капризу-произволу. Во-имя чего?! ... А ты, отвыкшая от свободы дыханья... - стыдишься, ищешь скрыть, что начала дышать, любить?! ... Вдумайся, выпрямись, наконец, и будь сильна, крепка! Смотри человеком... женщиной, наконец, а не трепещущей рабыней. Сле-зы тебя берут! А ты... мало ты пролила (* А мои слезы..? моя боль? - чем измеришь? Так - отмахнешься? А мои утраты, удары? а моя боль - за тебя?! ...) -лила слез? Трогали они, - что они изменили. А. - эгоист на-редкость. Пусть все пропадет, - только бы не его "призраки" - мысли, без воли, формы, содержания... - больная рутина! Таких не жалеют. Их лечат, да. Но им не отдают в жертву лучшее на земле - Жизнь, любовь...

Разорвал конверт, потому что не сказал самого важного . Ты пишешь: "Я встала и захватила его еще до его отъезда, ... (что? могла и себя предложить в... спутницы?..). В этом твоя ошибка, если не больше... - твое признанье зависимости (?!) и раболепства. Ты скажешь - "нет: приличие, соблюдение супружеского долга"... Неправда это. Это - инерция, твоя робость и ложно понятая совесть. Он демонстративно показывает небрежение к тебе за своим господином и хозяином , "предлагаешь то и другое ..." как бы умилостивляешь... - "да, я виновата, господин мой... но, видите, я стараюсь быть и покорной Вашей воле и... капризу". Так он и принял. И уехал, как бы отшвыривая пинком свою собачку. Все - гадость. Ты не не смел так гадко проявлять себя! Замученная болезнями, непосильным трудом, подлым обращением с тобой, бранью и побоями, ты, один раз за эти подлые 9 лет, уехала вздохнуть... на 5 недель! а этот эгоцентрист и неврастеник... нагло (и подло) показывает: "вы мне и не нужны... у меня дела поважней вас... и вот, я безразличный к вам, уезжаю". А ты, покорная этому подлому и глупому капризу, бежишь, навязывая себя , свои услуги! Оля, выпрями себя! Твердо и смело заяви: "вот Вы как демонстрируете... подло и глупо. Я Вам не жена, я вам не служанка. Я - сама! с Вами не хочу и не буду. Я должна обдумать и решить мое . Я девять лет работала на Вас. Предъявите Ваш счет. Я предъявлю свой. Я разрываю". Вот как надо по правде.

Мне все еще не доставили французских книг, а они уже продаются, их читают в Париже, и Елизавета Семеновна купила. Так обычно: автор всегда последний. Хотя Эмерик болтала: в пятницу пришлют Вам 50 экз.

Вчера нашел под дверью пакетик, без марки, кем-то подсунутый, а я не выходил из дома: я лежу камнем, не хочу ничего, не ем: Ты, ты, ты мне нужна, только ты! Разорвал... Письмецо от арх. Владимира, от... 27 мая ⁵⁶⁶

Дорогой во Христе Иван Сергеевич,

Не откажите принять скромную лепту от почитательниц таланта Вашего - скромных тружениц-учительниц в г. Ницце. С глубоким уважением Ваш арх. Владимир

27.V.46

Лепта - 1300 фр. У меня стиснуло сердце. Как могу я принять?! - лепту! Не смею. Но не смею и не принять. Я все раздать. Господи, как я счастлив - и как же несчастен!

[На полях:] Получил два твоих письма - с пути, и от 12-го.

Я все жду стуков-звонков... - тебя жду... как взмывает, сердце! как сжимает его болью!

Как обнимаю тебя, как нежно ласкаю мою единственную, Тебя, Ольга моя - вечная моя. Ваня

21.VI.46 Пятница 10 ч. вечера

Оленька-ясочка, нежная красочка... вижу всю гибкую, в страстной улыбкою, всю - в опьянении, всю в упоении... Оленька пылкая, Олечка мылкая... в пену взбиваешься, в душу вливаешься... Ольга цветочная, Ольга неточная, Оленька умная, дико-безумная! Дай же мне губочки, страстные любочки... Оля метельная, розово-тельная. Оля прекрасная, нежно-атласная, Олечка истова, пылко-неистова! Оля-голубонька, кроткая любонька... с тайной улыбкою, ластишься рыбкою... Олечка грёзочка, пьяная розочка. Крутишься мушкою, дай же на ушко я... нежными вздохами, страстными охами - что-то скажу тебе, наворожу тебе... "будь же послушною, жгучею, душною!.. Дай - обойму тебя, дай же - уйму тебя!.." о, неуемная, о, недоемная!.. о, моя девочка, дивная Евочка... о, ты, ночнушечка, гулька, кукушечка... травка, былиночка, в солнце пылиночка, знойно-смолистая, терпкая, мглистая... страстно ты любишься, стонно голубишься. Небо ты светлое, небо лазурное... Оля несметная, Олечка бурная... Как же обнять тебя, как заласкать тебя?.. как же понять тебя?.. как же... поять тебя?!! ...Сказка ты страстная, песнь любострастная, дай - пропою тебя, дай, опою тебя... дай же, упорная, будь же покорная!.. станешь ты бабочкой, горькой купавочкой... станешь молодочка... где твоя лодочка..? В травку осочную, влажную, сочную... челн мой врезается, мнет-лобызается... губки целуются, милки милуются... Олечка-Олечка, где твоя воличка?.. В страстном лобзании, в мощном слиянии, в сладком борении, вся - в покорении. Олечка-ясочка, страстная красочка, вся ты разъятая, смятая, взятая... лодочка шепчется, томно трепещется... дремой окутана, грезой опутана... О, моя пленница, о, веретенница!.. тайной улыбкою, пьяною, зыбкою губоньки погнуты, ямочки вогнуты... Как же прекрасна ты, как же вся страстна ты!.. Челн не колышится, лодочке дышится... в неге купается, в снах улыбается. Зори сливаются, в небе играются... розовым светом любви изливаются. Лодочке дышится... челн не колышится: спят обоюдные, грезы их чудные, солнце ласкается, нежно касается, - тайны исполнены, спят, непробудные... всем преисполнены грезы их чудные... Счастье великое, счастье чудесное!., кроет их сны покрывало небесное.

А? Недурно? Ливнем вылилось. Тебя зажелалось. Вот, как ты будишь, зажигаешь, богатишь. Так и я бы на тебя действовал - для творчества.

Прости, Ольгуна, спелось во мне - тебе. Так и писалось, как выливалось. Не стану править. Это любовь спела тебе, тебя. Получишь и - потянешься. М. б. в самый-то срок получишь, как краситься будет лодочка... числа 24-5. Вспомнишь Ваню, пылкого все еще, все еще не остывшего. О депеше ты знаешь. В бурном бореньи, вулкан выкинул свою лаву и... спохватился. Стоило это мне бессонной ночи. Послал письмо и - ужаснулся! ⁵⁶⁷ Я знал, что письмо авионом пойдет завтра утром, т.е. в пятницу. Решил, прибегу на почту и захвачу его. Это вспыхнуло во мне, когда я был дома, почта уже закрылась. Так и ждал утра, боялся заснуть. Сегодня, в пятницу бросился на почту, еще была заперта. Когда открыли, спросил письмо. Оказывается, уже в мешках, приложены печати. Нет, Оля не должна получить этого дикого письма! И дал депешу на маму. Если бы пять тысяч спросили за депешу - все равно, послал бы. Но взяли только 230 фр., с оплатой ответа в 10 слов. Пустяк. Я уверен, что мама исполнит мою мольбу. И возвратит мне письмо. Я - сбесился, жаркий, как перемучился! Простила? Прости, родинка моя. Ни-когда не укорю. Очень я замучен. Был у Крым. Давление все еще высокое, но меньше - 17. Дала пока мазь - унять зуд во лбу и у носа, - нестерпимый, страшной силой воли не даю себе воли чесаться. Клара находит необходимым анализ крови, нет ли в ней мочевины, что такое давление. Мое обычное - 14. Назначит впрыскиванье - м. б. мышьяк, я хорошо его принимаю. Олюнок, я в ужасе от тебя! Так работать! 16 часов!! Что же, хозяин не понимает? не может взять для разделки мясника-колбасника, заплатить 15-20 гульденов? Все на тебе?! Хорошо же "выпрямление хребта"! Ты ло-ма-ешь себе хребет. Берегись: может бурно развиться грудная жаба. Я знаю это по Оле. Что же с тобой делать?! Кажется кончу тем, что напишу твоему "камертону" исчерпывающе резкое письмо, французское, - это гнусность - так явно убивать женщину, исполненную творческих сил! Оля, вдумайся. Я изнемогаю в страхе за тебя. Не мучай меня. Умоляю: приезжай скорей, все кинь. Как я буду беречь тебя, буду всем - планомерно, тешить твою жажду, все увидим, Бог даст. Мне еще не доставили книг. Я вырвал у Эмерик и послал тебе, первой, а сам без книги. М. б. пришлют завтра. Волнуюсь о "приеме" романа. Никогда так не волновался. Мне нужно - для нас. Была еще раз Юля, привезла ягод. Как спешно ты исчезла. Рынок ломится от ягод, фруктов, овощей. Дешевле стало. Варил, сам, персики. Боли дуоденаль - утряхиваются, сейчас, слава Богу совсем нет. Клара говорит - надо почистить печень. Да я же никогда не пил, и диету держу! Купил артишоков, я люблю их, очень, для печени отлично. И дешевле все из зелени" Салат латю люблю, купил. Теперь я все за все про все. За работу не принимаюсь. Надо еще корреспонденцию очистить. Прости за несколько "страстное" письмо. Ты, девочка, все поймешь. Не тормошись, без Вани. Как я жду тебя! Как вижу!.. На всем ты, твое дыханье. Целую одеяльце - тебя. Любуюсь чашечкой. И синей. И твоей "купелью". Пока ничего из твоего не разбито. Рад твоей крупе. Старуха сварила кашу мне, но у ней выходит мазней. Ты отлично варила. Надо, очевидно, меньше воды. Юля просит рецепт крема пирожного, очень. И я. Купил сегодня эклер, съел с молоком две штуки, но, кажется, это на сахарине, что-то горчит. Буду жрать овощи и все вареное - ягоды. Это я при тебе чем-то переборщил, осел. Оля, молю, не убивай себя работой, я мучаюсь. Оль, не могу жить без тебя, все постыло. Оля, я так огромно тебя люблю! я хочу быть с тобой, не тебя хочу, а с тобой жить, быть. О, как ты по мне! Я огневой, с. с., ты огневая, детка. Но мы сладимся, притремся, я всю волю соберу. Девочка, как хочу поездить с тобой, с тобой все увижу, а то я ничего не хотел. Оль, я хочу писать. Ты мне даешь силы. Правда, я много сил отдал тебе, - знаешь, - но я вхожу в норму. Вот сон только плох, от волнений за тебя. Отсюда мои жгучие письма. Каюсь. Кажется, задушил бы тебя любовью! Так и не прочитал тебе ни главки из 2 ч. "Путей"! Горько мне. Но все же, навязывая себя, я прочитал тебе кое-что. Оль, приедь! Это ты так писывала... - приедь! - и это хорошо, народно. Так вот - приедь! Как же будем любиться! Осенняя моя любовь, и все же - жаркая. Оль, не упускай дней, все же мы, живя, - на скате. Не воротишь. О деньгах не тревожься, будут. Только доедь сюда! Прямо ко мне. Я тебя никуда не выпущу. Я не стану тебе надоедать, - я же всегда работаю, когда и не сижу за столом. Ты будешь вольная птаха, я так в тебя верю! - но глупо же уделять Серовым, пустышкам, - по 4-5 часов, два раза! У меня отнято, - лучше бы ты в Лувре их провела. Сейчас много художественных выставок в Париже. Очень бы хотел - забыл, а лю-блю! - в цирк с тобой съездить. Люблю так отдыхать. А ты? Да, да, знаю. Посылаю тебе редкий портрет ⁵⁶⁸ , единственный - тут я довольно полный, а с хохликом - похож на отца. И очень "глазастый". Этот портрет я подарил Оле, в 27 г. Шлю тебе, ты сделаешь с него снимок и вернешь мне. Только, жаль, выцвела фотография. Еще шлю бумажку депеши - с Ольга Шмелев, нашел-таки ^{569 5 70} , здесь. Будет Зеелер. Это самый верный мой. А[лександр] Н[иколаевич] ⁵⁷¹ добрый и вел себя с достоинством, - прочие - хамье. Не давали последних минут нам быть вместе. Я Серову отпел-таки. Покраснел. Зачем чернили меня в моем отсутствии, клеветали? Но сказал в меру, без раздражения. "Почему берете на себя роль римского "цензор морум"? - наблюдателей нравственности? Почему наврали о дураке-гордеце Родионове?" ⁵⁷² Досадую, что ты срывалась и раскрывала наше интимнейшее. Лучше всех поняла нас Юля. Поверь. Она трогательно заботится. И всегда это. Она - чистая. Она понимаете что лучшей жены для Дяди Вани как ты, нет. Оль, как хотел бы видеть тебя за мольбертом или у стола! Ведь это наш воздух, Оля. Как бы мы подпирали друг-дружку! И как бы нежно любились!.. Оль, я вовсе не похотлив, - я - и только тебя жажду, как женщину-жену. Знаешь, зачем. Я бы не утомлял тебя дикими ласками, мы остались бы чистыми, детьми. Будем чистые-чистые, как небесная синева! Будем в естестве! крепки, даже порой и страстны, но эта нужно. Я понимаю, мне в мои годы нельзя растрачиваться. Но ты не укорила бы меня. Ты бы меня насыщала и собой, и - кормленьем. Но я не позволил бы тебе торчать в кухне. Мы наладили бы все. И так распределили время, день, - на все бы хватило. Как хочу везде с тобой, все смотреть, только с тобой одной. Как бы наполнялись! Как бы молодели! Как бы находили радости, наши, ценнейшие! Бывали бы в концертах, театрах, лучших фильмах... И молились бы, Олюша. Так хочется чистоты всякой, в искусстве и жизни, С тобой, одной тобой. Как бы вечерами сидели, и на ночь тихо-тихо молились! Всем бы радовались, как дети. Я так люблю все хорошее, чистое, питающее душу! Оля... как я нежно-сладко люблю тебя. Не думай, стишками тебе страстно написалось. Просто - петь тебя хочется, а "лодочка" и "челн" - ты понимаешь - кожей написалось, тленным во мне. Но я о-чень пою в тебе женщину, красоту земную... дыханья твоего хочу, запаха кожицы твоей, потика твоего, женщина моя, Ольгуна! Льну к тебе всей силой, всем воображением. Как ласкаю! Ночью я почувствовал, что ты в комнате, спишь... Тихо позвал - Оля... И - больно мне, нет тебя со мною. Оля, когда услышу твои шажки, стуки в дверь - звонок действует! - звоночки, три. Ах, Оля... Всей полноты в тебе хочу-жду. Я найду много ласки в себе, - само найдется, вызванное тобой же. Оль, я сейчас посадил бы тебя в провальное кресло, сел у ног и положил бы голову на коленки тебе, и искал бы головенкой всю тебя, твою глубинку-серединку, "лодочку". Дышал бы ею... смотря тебя в глаза. Оль, я не разжигаю тебя, я вливаю в тебя свое большое чувство жизни. Ах, как хочу обедать с тобой, дружно-светло, уютно... брать кусочки с твоих губок! Оль, я не могу без тебя... ты так взяла всего меня. Приручила. Да, я и люблю, и привык к тебе. Сростился, спаялся. Живу только тобой, моя ясочка, моя овечка, киска, рыбка... цветик божий. Уже 12 ч. ночи.

Оля, не могу без тебя, истаю. Оля, приедь, найди поводы для Парижа: крестница выходит замуж, семейная у них сложность, необходимо твое присутствие... Сережины дела... моя болезнь, что угодно... ты умная, ты сумеешь обосновать. Оля-Оля, молю тебя, устрой, приедь! До отъезда к тебе Первушиной, с ней и воротишься. 13 часов только нас разделяют... Я все сделаю для тебя, чего хочешь, только приезжай... Пойми, я страстно живу тобой, страстно, как никогда хочу писать... Оля, я напишу для тебя чудесное для тебя... глубоко наше... - я так весь взят! горю тобой. Пишешь: "ты меня зажег". О, нет: нельзя зажечь пламя, оно опалило меня и я горю... Оля, как хочу с тобой смотреть картины! вникать через тебя, все брать через тебя! жить тобой... Оля, отзовись на мою мольбу, приезжай. Сегодня я неимоверно поднят! мне светло. Я жду тебя. Проснувшись я звал тебя, будто ты тут... так радостно звал, - "можно к тебе? я тихо прильну, под твою спинку, я не пророню ни словечка, я буду счастлив одним твоим теплом, твоим дыханьем, тобой - тут". О, сколько света было в сердце, когда я позвал - О-ля..! И верил, верил - ты здесь... Этого не передать, голубка. Как я тебя целую... как вижу тебя!.. Ты... так живо - стоишь передо мною... лежишь... на ножках черные шелковые ажурные чулки... высокие, до половины ляжек... - о, как люблю так! - розовое и черное... на тебе черного шелка тонкая-тонкая рубашечка... ты ее чуть подняла и смотришь на свои ноги... ты подняла ее выше... лодочки... и видно грудку из-за сникшего кружевного края... и все тело твое, розоватое, в перламутре, светится через тонкий шелк... Это так действует на меня... так влечет, так бурно обжигает... это твое "дэсу" {"Женское белье" (от фр. dessous). }... веет духами, нежными, дыханием твоего тела... я немею, я молюсь на тебя, на божество в тебе!.. я приникаю к тебе, я ищу губами через прозрачный шелк ямочку на чреве, тот завиточек... какие сильные бедра у тебя! какие ноги!! ... какая в них сила, пьянящая сила страсти!., как они обнимают, не пускают уйти, хотят... этот изгиб в коленях... как он томит... зовет... Оля, никто не шепнет тебе так, как я шепчу, пою тебя!.. Поет во мне песнь любви... я не знал, что во мне песнь такая... ты ее вызвала из меня любовью, силой краса твоей. Ольга, ты моя часть, доля моя неотрывная... тобой, тобой творится во мне... родится через тебя! Ведь все, что писал о любви - лишь предчувствование тебя было! Ангельский свет и сила прекрасного земного. Оля, приедь! зажгись, обезумей от слов моих, опались огненностью моею!.. томись сладко, томись - тянись... Я буду тебе покорен. Видеть тебя хочу, слышать твоей дыханье... Оля!

[На полях:] Как я хорошо спал (часов 6), Клара дала успокоившее мазанье лба. С каким голодом ел! На твоей салфетке, будто ты тут. Давно не бывало такого утра. А сегодня памятный, но уже будто и светлый день - день моленья. В 4 1/2 пойду в церковь. Вань