Переписка И. С. Шмелева и О. А. Бредиус-Субботиной. 1939-1942 годы

{Первое письмо И. С. Шмелеву О. А. Бредиус-Субботина отправила через журнал "Возрождение" по адресу: La Renaissance. 73, Avenue des Champs-Elysées, Paris, 16. На конверте помета редакции: от читат.}

По непреодолимому желанию выразить Вам преклонение мое перед Вами пишу Вам. В наше тяжелое время бессердечия, бездушия и безлюдья, как светлый луч светите Вы.

"О, вы, напоминающие о Господе, - не умолкайте!" ¹ Не умолкайте! Ибо Вы ведете нас как вифлеемская звезда к ногам Христа.

Когда мне тяжело на душе, я беру Ваши книжки, и т.к. в них не лицемерная правда, а Душа, то становится и легко и ясно. И это Ваши "Лето Господне" и "Богомолье" ² были моими подготовителями и к посту, и к Св. Пасхе. Увы, наши "батюшки" редко бывают истинно духовны, и часто не находишь у них того Духа, которым жила Русь. Читая Вас, я (и моя семья (*Я временно была в Берлине.)), чувствовали все таким своим, родным, русским до последнего вздоха. И Вашего батюшку, такого прекрасного, так рано погибшего, и старенького Горкина, и Вас ребенка ³ мы любим, как любят своих близких. Простите мне, что так пишу, что все выходит как-то м. б. шаблонно. Но верьте, что от искреннего сердца идут мои слова. И хочется больше и больше знать о судьбе всех этих лиц, ставших близкими и родными. Я слушала Ваше чтение в Берлине ^{4 5} . Как ужасно, - столько чудесных, прекрасных близких лиц суждено было Вам утратить из жизни когда-то такой полной, богатой этими людьми. Если Вам покажется м. б. иногда, что Вы одиноки, то не думайте так! { Эта фраза в письме О. А. Бредиус-Субботиной подчеркнута И. С. Шмелевым. Авторское подчеркивание не оговаривается отдельно. } Вашим Духом живут много людей, Ваша Божия Искра затеплила у многих лампаду. Для многих во всей эмиграции существуют лишь два человека, два пророка, - это Вы и Иван Александрович Ильин ⁶ . И если бы наше духовенство воспитывало людей в духе этих двух, то насколько бы поднялась наша мораль.

Я живу в Голландии, замужем за голландцем ⁷ , в деревенской тишине; единственная связь с Русским - книги, т.к. русских людей очень здесь мало. Стараюсь у кого можно развивать вкус к путям и Вашим, и Ивана Александровича Ильина, ибо только они безошибочно непреложны.

Хотелось бы от всего сердца вымолить у Господа Вам еще на многие годы здоровья, радости, творчества для нас грешных.

Всего Вам доброго!

Искренне почитающая Вас

19.VI.39

Сердечно признателен Вам, Ольга А., - не знаю отчества, - за привет писателю. Я его сохраню - в немалом, слава Господу, пакете писем от читателей-друзей. Ваше письмо - окрик на уныние мое. Да, я очень одинок, я совсем одинок, и часто ропщу. Вы почувствовали это, сказали это, и правильно: я часто забываю, что я не одинок. Со мной, [в] духе, - моя покойная жена, мой, отнятый мучителями Родины, сын, офицер ⁸ . Господь же со мной! - и еще - великое множество русских людей, единомысленных. Да, знаю, слово мое, волею Божьей, доходит до читательского сердца. Только это еще дает силы. Вы так искренно, нежно обласкали душу мою. Но не называйте меня учителем. Я недостоин сего. Я - слабый, грешный человек, куда быть мне учителем нравственной жизни! О батюшках Вы напрасно. И в нашем Содоме есть светлые пастыри, есть. Всего Вам доброго. Спасибо

Ив. Шмелев

Привет Вашей семье. Спасибо!

⁹

9.Х.1939 écrit en russ e

{ Écrit en russe - Написано по-русски (фр.). Сообщение для цензуры, необходимое для отправления письма из Франции, т.к. в соответствии с правилами письмо не должно превышать 4 страниц и должно содержать указание о том, на каком языке оно написано. Позднее эти сообщения делались на немецком языке ( der Brief in der russischen Spreche ). В дальнейшем при передаче текста писем стандартные пометы для цензуры опущены.}

Сердечно благодарю Вас, добрый друг, Ольга Александровна, за трогательный привет, - за Ваш подарок писателю-другу. Я принял его с легким сердцем, принял, растроганный, ибо за этим даром чувствую светлую душу Вашу. В эти суровые дни одиночество мое в жизни особенно давит. Растерянная душа не может уйти в работу, будто уж и писать не надо, будто и не для чего. Но знаю, что лишь работа может давать забвение и утверждение, - и надо закончить еще не завершенное - "Лето Господне" и "Пути Небесные" ¹⁰ . Уже с июля, как бы предчувствуя мировой кризис, потерял я волю к работе. Единственный близкий человек, наш Ives, или Ивик ¹¹ , внучатый племянник покойной Ольги Александровны, скоро должен быть мобилизован, и пока уехал в провинцию в лицей, где после 2-го башо {Экзамен на степень бакалавра (от фр. bachot). }, сданного с отличием, проходит дни подготовки к École Normale Supérieure, - Classe le matématiques spéciales {Высший педагогический институт, математический факультет (фр.). }. Две недели жил я в St. Geneviev, в Maison Russe {Русский Дом (фр.). } ¹² Ив. Шмелев

Как рада я была сегодня получить Вашу открытку и узнать, что Вы здоровы. Я сейчас в ужасной тревоге за моих маму ¹³ и брата ¹⁴ . Стараюсь изо всех сил их перетащить к нам в Голландию, но это очень трудно, м. б., даже безнадежно. Я измучилась от этой неизвестности: то отчаиваешься совершенно, то молишься, то будто веришь. Я - в это ужасное время совершенно одна, т.к. мой муж по делам должен был уехать из дома, и то уж до последнего момента был со мной. У него русская душа. Он очень любит все русское (не так, как многие иностранцы), не из экстравагантности, а просто вот так, - любит. По душе почти что православный, более православный, нежели некоторые из русских. И дом у нас русский. Но только я совсем одна теперь. Одна в деревне; дом стоит около шоссе, а кругом сады и поля. Никто ни ко мне не зайдет, ни я ни к кому не зайду. Ни души, кроме меня да птички. Есть кое-кто русские за 6 км, но не очень хочется их видеть, - чужие духом. Сколько дум разных пройдет в голове в одиночестве. Сейчас шторм {В оригинале - штурм. Далее это исправление не оговаривается.} у нас, - мои высокие подсолнухи в саду сломило, и так все грустно. А летом было так уютно! Мама и брат у меня гостили, и подумайте: должны были 16-го сентября уехать. Как рвалось мое сердце, сколько было мук, просьб, молений даже! Люди не слышали этих молений. Теперь мы вновь стараемся, но что выйдет?! Как прекрасно, что Вы пишете еще "Пути Небесные" и "Лето Господне". Я не могла достать "Пути Небесные". Есть ли они в Париже?

Всего Вам доброго! Помолитесь за меня! Мне очень тяжело. Ваша Ольга Бредиус.

Напишите мне, когда будет можно!

23 октября 1939

Дорогая Ольга Александровна,

Ваше открытое письмецо, от 14 окт., очень тревожно, горько. Да не надо же так поддаваться огорчениям преходящим, Ваше одиночество - временно, увидите близких, Бог даст. Другое дело - одиночество безнадежное... Да и религиозная Вы, верою укрепитесь. А чтобы свидеться с мамой и братом, хлопочите, пока не убедитесь, что все испробовано. Вы же полноправная гражданка Голландии, и, на мой взгляд, ни божеские, ни человеческие законы не могут отнять у Вас естественного права иметь возле себя близких, самых близких. Тем более, что Вы, сами, с Вашим мужем, искони голландцем, дадите им и кров, и хлеб. Они же - русские эмигранты не по своей злой воле, а в силу непреоборимых обстоятельств, в силу того, что по своей духовной природе не могли признать насильнической власти над своей Родиной за правомерную власть - и ушли под защиту той культуры и той морали, которая им духовно близка и которая еще не ушла из мира окончательно. Ваша страна, родина мужа Вашего, Голландия, - не признала большевиков закономерной российской властью, и это, несомненно, может Вам облегчить ходатайство Ваше за близких. Где же и пребывать-то Вашим близким, как не под Вашим кровом?! Это же - сама правда. Еще висит в Гааге на парадной двери дощечка - "легасьон рюсс" {Дипломатическая миссия России (от фр. Legation } ¹⁵ . И живет еще в Гааге "шаржэ д'аффэр" {Поверенный в делах (от фр. ch argé d'affeires). } российской легации - Павел Константинович Пустошкин (Poustoshkine) - адрес: 66, Sweelingstraat, Za Haye. Если еще не просили у него совета и помощи, напишите ему. Я сегодня виделся с одной моей милой читательницей, она ему о Вас напишет. Я ей сказал, что я, русский писатель, которого г. П[устошкин], конечно, знает, и профессор государственного права и философ И. А. Ильин, проживающий в Цюрихе, мы оба ходатайствуем по Вашему делу и даем самый положительный отзыв о достойной семье Субботиных. Если он сможет разъяснить недоразумение, - ибо тут несомненно только недоразумение, - найдет возможным вступиться за соотечественников, - он это сделает. А он, как бы, все еще наш правозаступник, ибо в глазах Вашего Правительства он является как бы представителем русских, законных , интересов, т.к. для Голландии никакой "советской страны" не существует, дипломатически, а осталась Россия, пусть и в анабиозе. Даст Господь, зачтется это, российской историей зачтется, ибо российская история не кончена, а лишь прервалась насильнически. Ну, да поможет Вам Господь.

Я постараюсь послать Вам свой роман "Пути Небесные", справлюсь только на почте, можно ли пересылать книги.

Трудно теперь писать, собрать душу, - вихревые события все перерыли в ней. Особенно - тихое писать, мое, далекое... Газет не могу читать: кипят они "злобою дня сего". Видите ли: нас, русских, мир все еще очень мало знает. Он знает, конечно, нашу великую литературу, но... она для него, пожалуй, как "всечеловеческая", - говорю о классиках, - стоит как бы вне "русского" и "русских". На взгляд мира, мы еще "полудикари", - этому взгляду помогли - большевики из международного отброса, - нам еще "далеко" до... западной культуры! А мы-то знаем, кому еще далеко до подлинной культуры. Так вот, вспоминаю наши, былые, российские газеты! Наши были ку-да вдумчивей, сдержанней и - точней, особенно в исторические дни, в суровые дни народного испытания. Нет, мы знаем свою культуру, и не растрясем ее, вернем освобожденной России, - заветное это наше. Без этой высокой культуры не было бы и вселенской литературы нашей. Жива она и в порабощенном народе нашем, в его чудотворном языке.

Будьте крепки верой и духом, уповайте. Не бойтесь преходящего одиночества. Все это легкие испытания. Была бы жива душа. Помните, что ныне многим-многим миллионам людей - сверхмерное выпало на долю. Этим вот "сверхмерным" и меряется подлинная культура: будь мир воистину на высоте Подлинной культуры, не было бы того, что видим. Да, подрасти еще надо, надо... и не гордиться достижениями "ума" только, а не духа. Будьте сильны.

Сердечно Ваш Ив. Шмелев

Дорогой, душевно-родной Иван Сергеевич!

Послала Вам открытку, и так мне стыдно, что в ней писала лишь о своих думах, а Вас-то никак и не ободрила, не сказала того, что все-таки думала, а именно: что так грустно мне и за Вас, и за того мне незнакомого, но очевидно очень юного Ивика, и за многих, многих...

И если бы Вы знали, как много я думаю о Вас и о Вашем мире, о Ваших страницах русской души и веры!.. Моей семье и мне Вы близки и дороги как самый родной человек, каждым Вашим словом, каждой мыслью.

И вот мне захотелось Вам рассказать о себе. Можно?

Я уехала из России еще полуребенком, полуподростком. Но тот, объективно говоря, коротенький отрез моей жизни Там, на Родине, я чувствую как именно всю , , большую мою Жизнь. Все, что здесь - эпизод. Это конечно не реально, не логично, но это такое внутреннее чувство. И все то, что во мне Там сложилось, так и осталось. Конечно, многому пришлось с годами научиться, разочароваться во многом, утратить свежесть чувств и детскость Веры, утратить нежность и научиться носить маску, и ничего не удалось из Прекрасного (* Прекрасное только потому, что Там родилось. Сама же я очень несовершенна. Не находИте и Вы во мне ничего особенно светлого. Я недостойна этого! Я хочу только стать лучше.) умножить, приобрести к тому, что Там родилось...

А родилось и рождалось все это в той атмосфере, которой пронизана каждая Ваша вещь, до мелочей, до болезненных, подробных мелочей, будто вырванных из моей собственной души и памяти.

Мой отец ¹⁶ был священник, по призванию, по глубинной, чистой Вере; горел на своем посту душой. Ах, какой удивительный это был человек! Он умер 37-ми лет в год войны. Мы были (я и брат) очень малы. Но его, светлого, как Ангела, хорошо помним. Моя мать - та самая женщина, которая бы несомненно заслуживала быть поставленной в ряды героев. Сколько она несла на своих плечах забот и горя; и это все в ее 32 года! Какое было у них с отцом счастье, - только не полных 10 лет! И с тех пор собственно наша семья разбита, и с тех пор начался тот Крестный Путь, который и до сего дня не окончен.

Но впрочем, я хочу говорить о том, что было.

Знаете ли Вы Ярославль, Углич, Кострому?

Были ли Вы в тех краях Костромской губернии, где в дремучем лесу живут воспоминания о Сусанине? Знаете ли Вы ту чудесную русскую природу, немного простую, незатейливую, но такую чудесную Духом?! Это сердце России, такое глубокое, старое, Наше! Вот там, в этих лесах, лугах и полях, в деревушке (нет, в селе) выросла моя мать. Такая же цельная, неизломанная, простая и прямая, как и вся эта природа. Ее отец был благочинный ¹⁷ там, в Костромской губернии. Не могу всего Вам описывать, но коротко скажу, что, как в самом прекрасном романе, встретила она отца моего, такого светлого, прекрасного.

Род отца моего выходит из Углича, этого очаровательного волжского городка. Милая Волга! Вся жизнь моих родителей была гармония, счастье, безоблачный сон.

Не стоит говорить о том, что в доме царил дух религиозности, обряда, русского быта.

Так же, как у Вас, горели всюду лампады, отец пел молитвы ¹⁸ , - он чудно пел, до священства даже выступал.

Мы постились, а в сочельник ¹⁹ грязи под ногами (* а на ногах уже весенние "калоши". Помните?), - смеси талого снега и навоза на почерневшей мостовой. И шары на углу улицы и главное капели. Почему-то Пост, звон, капели и крик галок, - все это - одно. И как-то трепетно и грустно, и чего-то как будто ждешь, и на душе чудесно. И где это все еще повторится на Божьем свете? А как пахнет в церкви у Плащаницы... Гиацинты, нарциссы, тюльпаны и много азалий, и свечи, и женщины в платочках черных.

Помните?

А причащалась я в детстве на Крестопоклонной ²⁰ . С вечера уж старались не говорить много, - а то согрешишь. А на утро у кроватки платье белое и новые ленточки в косички, и няня тоже в светлом, и мама в белом платье, а на голове не шляпа, а шарф. И все идут и идут в церковь, и все такие особенные, нарядные и строгие.

Это прошло... Неужели навсегда?!

А помните ли Погребение Христа?! ²¹

Я много раз в жизни переживала эту службу, но запомнила лишь одну.

Мне было 7 лет. Я умолила маму взять меня [на] заутреню. Как величественна, как Божественна была та служба. На полу лежал можжевельник, все в черном, женщины в платках, все торжественно-грустно, все необычайно, и свет такой особенный. А пение! Когда понесли Плащаницу и запели "Благообразный Иосиф" ²² , я, помню, горько заплакала. Я совершенно реально увидела умершего Христа, без вопросов и сомнений шла я за Плащаницей, и сердце мое было полно горя, и не чувствуя веков, я была душой там, около Гефсимании. Как все это было величественно и просто. Как неповторимо чудесно.

Море свечей и море голов, звон особенный, какой-то падающий, и утро свежее и сырое.

За ручку с мамой, молча, словно боясь вернуть себя к действительности, мы приходим домой.

Кухарка уже возилась с тестом для куличей. Мне не хотелось идти спать, и я упросила маму взять меня еще к цветочнику выбрать цветы для пасхального стола. Ах, как жаль это было! В городе все шумело, торговало, жило этой жизнью.

А дома я искренне расплакалась, когда увидала, что мама пробует скоромное тесто для куличей до разговения.

А Пасха?! Разве не воскресал для нас Христос?

Разве не совершалось с каждым в эту ночь великое чудо? Ах, если бы Вы знали нашу церковь!

Нерукотворного Спаса храм ²³ был это.

²⁴ , то вся церковь была в цветах. Как Вы сказали "Спасовы цветы"? Вот именно: бархатцы, георгины и многие другие осенние, будто на этот праздник только и выхоленные. И много брусничного листа. Гирлянды, гирлянды. Вся кухня у нас полна травы, цветов, всего, что для этого нужно. Я даже запах этот помню. Такой крепкий, лесной, горьковатый.

А как служил отец! О нем написан некролог был. Он умер в Казани, пробыв там 1/2 года, а похоронить его захотела паства в Рыбинске, где он служил 8 лет. Гроб не несли, а передавали через головы, - это была несколько-тысячная толпа плачущих людей.

Вся радость жизни, беспечность, детство наше ушли с ним вместе. Но все в руках Божьих. И мы через несколько лет увидели и в этом Промысл Божий. Сколько было потом страданий, как сложилась наша жизнь потом, - говорить долго м. б. скучно и не стоит. Я хотела только немного познакомить Вас с нами. И показать, почему все Ваше мне так дорого и близко. За все эти годы никто и никогда не был таким родным, таким духовно родным, как Вы. И я знаю, что Вы не посмеетесь и не осудите, если я скажу, что читая Ваши книги, я плачу, плачу о Вашем и о своем потерянном Рае. Как плачу и сейчас, вспоминая все невозвратное, такое близкое и единственное.

Простите меня, если надоела. Шлю Вам мой искренний привет. "Не умолкайте!!!" "Напоминайте о Господе!" Это нужно!

[На полях:] Помните, что м. б. многих Вы возвращаете к их Раю Вашими книгами, Вашими Путями даете идти к светлой цели! Ваша О. Б.

Перечитываю Ваш "Въезд в Париж" ²⁵ . Какая Правда!

Черкните мне, если не осудите меня за навязчивость.

Перечитала письмо и боюсь, не приняли бы Вы мои отзывы о семье моей за хвастовство, но если бы я писала о папе и маме иначе, то это была бы ложь. Отец был действительно как Ангел. Я с Вами хочу быть совершенно правдивой. И если я отзываюсь так о родителях, то это еще вовсе не дает мне права себя самое возносить. Ибо я их недостойна во многом.

27.Х.39

P.S. Я не страдаю от одиночества, как такового, - это же пустяки. Что такое скука? Глупости! Когда такое творится в мире, то эти вещи даже стыдно замечать. Но, знаете, сколько всего передумаешь одна!

Дорогой, ласковый Иван Сергеевич!

Сегодня пришло Ваше письмецо с утешениями. Какое Вам спасибо! И после него я решаюсь послать Вам мое, написанное 19-го окт., но не посланное. Стеснялась надоедать.

Но самое-то главное

Милый, дорогой Иван Сергеевич, как хорошо все еще Вы думаете о людях! Как верите еще в человечность в Вашем письме! Если бы Вы однако знали, чего как оно далось! С Пустошкиным я хорошо знакома, - он, как и я с мужем, понять не мог, что сердца в людях больше нет. Пустошкин не мог абсолютно ничего сделать при всем его желании. Адвокаты, связи, немалые связи (!) - не помогли. Железная дверь закона опустилась перед слезами нашими. Надо Вам сказать, что в роду моего мужа есть лица с интернациональной известностью, есть лица с очень большим влиянием. И только одному из них, члену правительства, удалось упросить, и то ему это дали, высказав пожелание, что при первой возможности брат уедет куда-нибудь, хотя временем его въезд не ограничили.

Но я счастлива! Я тотчас же хотела писать Вам, и сегодня написала бы и даже до Вашего письма.

²⁶ тоже очень беспокоится о моих и писал мне, что "как удар" было для него мое известие, что они опять там .

И Вы знаете, как раз сегодня пишет мама, что положение может создаться ужасное, - их могут всех послать на прежнее пепелище! Подумайте только! Я все читаю и перечитываю Вашу книгу, переживаю, выплакиваю все, что там болит. И думаю, что ее можно было бы озаглавить даже: "Въезд в Европу" (* Ибо всюду на Западе одно и то же.). Если бы я умела писать, то несколько этюдов на эту тему могла бы добавить. Например, после всех высказанных страданий, после жизненно важных соображений, когда нам в 1-ый раз отказали, то адвокат спросил: "а как же теперь Ваша матушка без прислуги будет жить?". Поняли они нас - нечего сказать! Ну, Господь с ними! Теперь все это позади. Я благодарю Бога. Часто думаю о милом, тоже родном Горкине.

Всего Вам доброго!

Спасибо за поддержку. Спаси Вас Бог! О. Бредиус

Милая Ольга Александровна,

Ваши письма радостью озарили меня, - и за Вас, и за меня. За Вас - что увидите, быть может, маму и брата; за меня - что так доверчиво отнеслись, привлекли и меня в сорадование, как близкого. Знаю о Вашем батюшке от И. А., а Вы так нежно и просто дали его духовный облик. Вы - умны сердцем, умны и умом, - и талантливо-живо, ярко даны изображение Вашего обихода и душевного уклада - Праздник душе дали, чуть приоткрыли свой мир. Чего же Вы стеснялись? Это-то и чудесно - искренность, и я очень ценю и благодарю. Метко Вы определили сущность "страдания" на взгляд адвоката. В этом - и все. И это так точно. Например, для Сельмы Лагерлёф ²⁷ оказалось невнятным, почему мой Илья (в "Неупиваемой чаше" ²⁸ ) мог вернуться в рабство, когда ему открывалось "счастье" - славы и богатства. И заметьте: ведь это как-никак писательница, и даже отмеченная некоторым дарованием. Чего спрашивать с прочих! Пишу Вам кратко, неуверенный, что письмо дойдет, в эти тревожные дни. Известите, что мама и брат - свиделись ли? И да успокоится душа Ваша, родственная моей. Не помню я Ваш внешний облик, так много было народу на моем чтении. Будьте здоровы, душой крепки, сильны волей.

А письмо Ваше перечитывал.

Дорогой Иван Сергеевич! Не знаю отчего, но, думая о Вас ежедневно, стремясь к Вам, я все же не могла писать. Т.е. я даже писала, , но именно поэтому не решалась послать, а потом устарело, и так вот и вышло, что я молчала как будто. Нам очень много пришлось пережить, - Вы верно знаете? А как Вы? Мне так тоскливо, что давно ничего о Вас не знаю. Читаю еще одну Вашу книжку "Это было" ²⁹ . Можно мне Вас спросить, какая вещь из Вами написанных больше всего Вам самому нравится? Или это нетактично с моей стороны? Тогда просто не отвечайте !! Мне больше всего нравятся "Лето Господне" и "Богомолье", "Пути Небесные" (читала только отрывки), а потом чудно тоже "Въезд в Париж", да хотя, все прекрасно. "Въезд в Париж" - стихи в прозе. Чудный стиль. Все первые вещи (мной названные) уж как-то особенно еще душе близки, так что хочется плакать. "Няня из Москвы" ³⁰ тоже дивная вещь. И "Человек из ресторана" ³¹ . Работаете Вы теперь или трудно? Я думаю, что именно Вам тяжело в такое время писать. Как досадно, что теперь нельзя в Париж поехать. Я так часто раньше собиралась. Тогда бы и могла Вас увидеть и так хорошо поговорить. Здесь русских мало, а по-душе совсем почти нет. Об Иване Александровиче я давно тоже ничего не знаю. Как-то они там? Милый Иван Сергеевич, да сохранит Господь Вас здоровым и благополучным и да пошлет мир и тишину людям своим в этом Новом Году! Страшно думать о том, что несет этот год, но будем молиться и верить, что Господь пощадит нас всех! Я всегда молюсь о Вас, чтобы Вы были подкреплены Божьим Духом, чтобы тьма не объяла Ваш талант, чтобы вся суета и ложь мира нашего не смутили Духа Вашего и не огорчили бы Вас. Чтобы Вы пели, пели Бога, чтобы Вы не умолкали, ибо только теперь нам нужно. Вы не один, - нет, за Вами много, много людей, сердца которых Вы ведете к Богу. Здесь в Голландии очень раскиданы все русские, и я очень вдали от центра, но все же мечтаю когда-нибудь устроить чтения Ваших вещей, особенно для детей и молодежи, забывающей Россию и Русское. Мои родные все еще не здесь, - трудно все это очень. М. б. я попаду к ним к Русскому Рождеству или Русскому Новому Году, если получу визу. А как Ваш племянник? Знаете, я получила очень горькую весть: - умер мой любимый дядя, бывший нам вместо отца, чудесный человек, еще сравнительно молодой, в России, думаю, что погребен без отпевания. Как больно! Мама очень страдает, - это ее любимый брат. Он раньше был врач в Москве, а из-за большевиков уехал в Кострому, а потом в Иваново-Вознесенск. А где умер не знаем.

Может быть даже Вы его знали по Москве. Он был хороший хирург, - Д. А. Груздев ³² .

[На полях:] Напишите!

Ну, всего, всего доброго!

Душевночтимый, дорогой Иван Сергеевич!

Или м. б. Вам тяжело в эти мутные дни и не хочется никому писать? Тогда я не жду ответа. Я не хочу хоть как-нибудь тревожить Вас. Писала Вам несколько открыток в очень критические дни. Бог миловал, - пока что...

Сегодня я получила после большого промежутка, открытку от Ивана Александровича, который все мучается болями головы.

У нас все в напряженном ожидании о маме и Сереже. Трудно мне им настойчиво советовать что-либо. Но все же брат решается уехать. М. б. приедут к марту. Муж мой не ездил к ним. Вот уже 3 недели как я все хвораю, - не серьезно, но надоедливо. Муж приехал домой из-за моего нездоровья, но свалился сам с кашлем и т. п., а сейчас болит у него ухо, т.о. оба мы, как пленники, не выходим из дома. Но это все не страшно. Бог даст скоро будет тепло. Зима такая крутая, что здесь такую 50 лет уже не помнят. Снегу масса, почти русский пейзаж.

А настроение тревожно, и так уныло на душе!

³³ ... Знаете его? Можно мне его словами поделиться здесь с Вами? Как будто бы вместе помолиться...

"Хвали душе моя Господа, - восхвалю Господа в животе моем. Пою Богу моему дондеже есмь. Не надейтеся на князи, на сыны человеческие, - в них же несть спасения.

Изыдет дух его и возвратится в землю свою, - в той день погибнут все помышления его.

Блажен, ему же Бог Иаков помощник его,

Сотворшаго Небо и Землю, Море и вся яже в них.

Хранящаго Истину в век, Творящаго суд обидимым,

Дающаго пищу алчущим.

Господь умудряет слепцы,

Господь решит окованныя,

Господь любит праведницы,

Господь хранит пришельцы,

Сира и вдову приимет, И путь грешных погубит..." и т.д.

³⁴ , и он остался с тех пор в душе.

Теперь, он полон смысла, тогда неведомого и не близкого сердцу. Как будто бы за все наши муки изгнания мы вознаграждены самым высшим - Охраной Его! "Хранит пришельцы!"

Да сохранит Господь всех нас по белу свету!

Как больно за Россию, как всей душой хочется служить ей, помочь встряхнуться, сбросить иго, пока еще не поздно. Я не знаю как в других местах, но у нас приходится все время читать оскорбления России. Не S.S.S.R. {СССР USSR ). }, a России. Пишут прямо, что "русские, как нация - brutal {Дикари (фр.). }". Оплевывают Петра I и Александра I, и пишут, что "никогда Россия не имела побед, а если что и завоевывала, то лишь благодаря хорошим союзникам или случаю". Меня не стеснялся один знакомый спросить "когда же я буду не русская, а финка" ³⁵ .

не приходит в голову сделать разницу между Россией и большевиками. Все рады погибели не Советов, а России. Как тяжело это. У нас делаются сборы на Финляндию, а какие их побуждения? За красивые слова прячут пустые инстинкты. И. А. пишет, что на Финскую войну смотрят как на продолжение нашей Белой войны. Да, это так, но только тогда, если или Русские извне, или Русские изнутри смогут встать у руля истинной России. Все остальные, кто бы они ни были, не друзья наши.

только тогда, когда их интересам грозит опасность.

Я считаю, что Финская война - только благоприятная почва для толчка Сталину в спину, но сама по себе она Россию не спасет, т.к. до России никому нет дела. И когда тут злорадствуют, что уже 300 000 русских воинов уничтожено, так радуются не истреблению 300 000 большевиков, а именно русских.

откуда у него такой прямо русский подход к этим вещам. Он чувствует, совершенно независимо от меня, точно так же. Если бы было иначе, то не вынести бы было всю здешнюю неправду.

Посмешищем делают Родину! И как мало у них такта, у них, культурных людей, по отношению к "дикарям". Душевно обрадовали бы Вы меня весточкой. Хотя не хочу неволить.

Книжки Ваши перечитываю и не могу начитаться. Все они почти наизусть знакомы, и все снова и снова влекут.

Напишите (если будете писать) как живется Вам. Я тревожусь о Вас, как о родном. Один знакомый молодой человек сказал моей маме, расставаясь со всеми нами: "родственность души - иногда больше родственности по плоти". И это верно. И Вы, и батюшка Ваш, и Горкин, и многие близкие Ваши, - это все родные, свои, милые Русские люди. И где бы мы все ни были разбросаны, но по тяге душ наших, мы найдем друг друга.

Милый, дорогой Иван Сергеевич, все же не легко Вам одному. Но знайте, что Вами, Вашим духом живут многие! Дай Бог Вам здоровья! И всего, всего доброго!

Я от Вас от ноября ничего не имею и много думаю: как Вам живется? Как хорошо было бы, если бы не было войны! Я все мечтала пригласить Вас к нам на лето в гости, в деревню отдохнуть. Какой бы это был нам праздник! Мы приглашали И. А., и даже визу уже условились хлопотать, но тогда ему нельзя было. У нас так тихо... хорошие леса и парки, и очень красивое небо.

Ну, кончаю. Шлю Вам мои душевные пожелания всего доброго, в надежде, что Вы здоровы. Сердечно преданная Вам,

P.S. M. б., я глупо пишу о Финской войне, - но так чувствуется из-за всех оскорбительных статей нашей газеты.