Переписка И. С. Шмелева и О. А. Бредиус-Субботиной. 1939-1942 годы. Часть 19.

15.V.42      12-30 дня

Гулька моя радостная, ну, до чего я сейчас весь взят тобой! Сейчас письмо твое, 5-го мая, - так весь и объят тобой, и твои духи, - "После ливня" (чудесные!) - так они меня волнуют, открывают тебя! - вдыхаю от пролитой капли, и зацеловал "детку"-тюльпанчик, и яблонный цветочек-поцелуй твой, и... - ну, тебя всю исцеловал, тобой причастился, радостная моя, здоровенькая Ольгунка... - видишь, жизнь льется в тебя, и из тебя в меня льется! Олька-упрямка, не пиши мне смешных сомнений, - я бессильно и досадно смеюсь на тебя... - это болезненно-напряженный смех, смех с досады, и потому "смех", что в нем, под ним - радостная уверенность, знание точное, что ты все можешь и все преодолеешь из твоих "глупых страхов"! Твоя "Лавра"-сон - всех чарует! - так и все твое будет чаровать. Ты - удиви-тельная, девчонка! Милая моя трепыхалочка, ты что же, за глупца или за лгуна меня считаешь?! Я в этом не могу обманываться: у тебя все есть, чтобы писать, и - свое писать! Главное, не думай никогда, что ты должна свое - ! - дать! Это "твое" у тебя бессознательно проявится, и так, что ты и не приметишь. Или я не вижу... ?! Да я еще два года тому, когда и не помышлял, что стану твоим счастливейшим "пленником сердца"... - да, тогда еще чувствовал, что в тебе что-то необычное... что-то... - "много жизни", - но ты тогда все "оглядывалась", пиша мне, не раскрывалась. (Признаюсь, в самом начале нашей "встречи" - я жадно стал думать о тебе, я уже ждал тебя, я уже начинал жить тобой! Это - помимо меня было.) И это - первое! - " я да птич ка" (* Я твою птичку вижу: это малюсенький "попугайчик", что ли, с пестренькими плечиками! с серенькой головкой? но это не не мало, это в немногом - многое, это - искусство!). Ты потом так и почла раскрываться, цвести, дурить меня твоим цветеньем ароматным! Все помню. И про звезды в прудике, и золотую дорогу в колосьях, и краски света, и все, все... и твои сны, и "лик"... и тысячи твоих думок, мыслей, оценок (неба, - парка!), бросков... - да что я, олух, что ли, глухой, слепой?! О, не знаешь ты, ну - знай: как плакал я, глупый, 9-го IX в день Ангела своего, после твоей розы - (роса из розы!) думая, что теряю тебя, совсем! Чего тебе еще от меня, - брани, сетований, топанья..? - чего тебе нужно, когда ты вся блещешь, вся передо мной "разделась", во всей твоей красоте пьянящей (душевной, она выше телесной!) и возносящей?! Ты полна сил сердца, души, чуемости самой тонкой, ты в вещах и людях видишь и можешь увидеть такое... чего мне и в голову не придет, потому что ты сверх-чутка, и твой глаз сердца и духа - пронзает так глубоко и нащупывает так верно, что... - ну, я-то себя знаю!

Зная себя и свои средства, - знание это - как бы лишь ощущение, знание верхним чуянием, - как у охотничьих собак! - я вижу и глубоко постигаю тебя, твои средства, твой нюх, твои движения сокровенные... и знаю, что ты мо-жешь! Выкинь из головы, что ты должна давать свое... - это приходит само, без твоего "должна", - и только тогда! - оно - пугливо, оно свободно и никаких "должна" - не признает, - оно - вылетает нежданно и бессознательно, когда ты вся в очаровании твоих грез - в писании! - твоего острого и огненно-страстного воображения, оно - становится - оно начинает быть, как в таинственный миг какой-то... становится - "есть"-ем, зачатое дитя, в страсти зачатое, о чем зачавшая и не помышляет... - но подсознание-то ее, зачинающей - знает и уже тайно ликует, причем уже "понесшая" только дремлет в неге, далекая от всякой тени сознания. Поняла, гулька? Пишу, а во мне все клокочет, так я вдруг это твое "зачатие" страстно переживаю, будто я... вот сейчас... вместе с тобой. Поняла? Так и в творчестве... кажется... пишу "кажется", потому что сознанием никогда не воспринимал, что я написал, что получилось... мое или не мое... - я просто наслаждался, писал - жил в воображении... а как оплодотворялось... - да кто это может знать? Это только вдолге после, услышит мать, когда это в ней дрогнет первым движением жизни... - и, должно быть, это "трепетанье под сердцем" - один из сладчайших мигов! От него вдруг затаится сладостно она... сомлеет в этом миге от благовения, от счастья, которого нельзя сознать, можно лишь - пережить его. И потом эти миги станут длящимся счастьем - ношения жизни новой... - но я не женщина, мне не дано это пережить. Но я помню... подробное... его отражение, слабейшее, чем у нее... о, помню... - Оля как-то сказала, шепнула мне: "нет, ты послушай... дай руку... вот сюда..." - она взяла мою руку, приложила ее к себе... - и я... я вдруг услыхал рукой... под теплотой ее тела, на твердой, напряженной ткани его... - движенье... чего-то другого , чем ее тело... - легкое "волнение", мягкое трепетанье... - два-три толчка... Это было почувствованное мною - первое движение его , нашего с ней... общего - Сережечки... Я до сих пор так остро это помню. Ну, - так и свое в творчестве... учувствуется - а м. б. и не учувствуется, хоть и есть, - лишь вдолге после зачатия, после уже рождения в слове, - и ни-когда не раньше! И потому - не задавай себе заданий, не пугай себя, не отступай, еще не приступив к работе. А ты только себя отпугиваешь, у тебя твои колебания опережают самое действие, попытку... У тебя так кипят чувства, воображение, "нервы", что ты начинаешь себе наворачивать всего, чего и нет (как и свои сомнения во мне - к тебе! и сколько муки, а для чего?! Ведь ты же знаешь , что все во мне заполнила! брильянт выдумывает страхи - стекляшки! Смешно?..)" и чего не будет... как одна - это раз мне мой доктор пошутил на мои тревоги, слушай: ...как одна баба, бездетная, - и, очевидно, этим всегда томившаяся! - стряпала перед печкой, и вдруг из чела печи упал на шесток кирпич! И разахалась тут баба та: "Господи милосли-вый... ну, хорошо, Миколиньки тут не было, у шестка! а если бы он тут играл!., да ему бы его головеночку прошибло, помер бы мальчишечка... а мучился бы как... Господи..!" - и слезы у нее, слезы, ревет баба коровой, белугой... Слушал-слушал мужик - и говорит: "Настасья, будет блажить-то... одурела... и Миколеньки нет... а ты вон какой сырости-то навела... чего ты ахаешь-воешь... душу тревожишь... да потому-то Господь и не посылает дитю... ты его уж эна когда в гроб-то укладываешь... еще и нет его... а ну-ка будет... да ты тогда и житья-то никому не дашь... вся истекешь от своей дури..!" Смеешься, гулька? И пока ты будешь загодя себя оплакивать и то, что могло бы зажить от тебя, до тех пор - так ничего и не будет, - одно лишь трепетанье и топотанье, - паралич силы творящей, дающей жизнь! Вдумайся, перекрестись, и с Господом, не озираясь, начинай. ВершИ! Не думая, что выйдет. Иди и иди, пиши и пиши, - и родится образ. А техника сама придет, увидишь. Пока дети боятся ходить - и матери за них боятся! - никогда не пойдет ребенок. Он пойдет вдруг, и сам этого мига не почует; как вмиг начинают плавать, уметь плавать, ездить на велосипеде... творить, - и... любить также... и тоже бывает вмиг - физическое сближение между любящими... - это все - одного порядка. Эх, договорился до ... ! "Голодной куме - все хлеб на ум". Хлеб - ты, конечно, вся , живая-огневая!

Не хочу, не смею тебя обнадеживать, но говорю тебе просто, уповая: я почти уверен, что мне удастся получить разрешение на поездку, для меня, м. б., сделают, - и я вижу эти пути, - и м. б., я обойму тебя, моя родная девочка, и мы все скажем друг другу, и о творчестве твоем... и м. б. мне удастся укрепить твою веру в себя, т.е. заставить тебя, наконец, в себя поверить! Не буду загадывать, обнадеживаться и тебя обнадеживать, - пусть это случится нежданно для нас обоих. Как ты нужна мне, Оля! О, ми-лая..!

Я счастлив, я благодарю Бога (и ты благодари! ЕЕ, ЕЕ!., радостными слезами, - и ты увидишь ЕЕ, ты под Ее защитой, Ее Рода!), что ты здоровеешь, - я это слышу, - о, весенняя моя, цветочек мой яблонный, нежный, чистый, ароматный тонко, - моя святая девочка, моя неверка! Моя гулька-Оля, Ольгунка! Веришь теперь, как люблю, как вечно люблю тебя! как неизменно, безоглядно, чисто, светло, без малейшей укоризны себе, во всем спокойствии совести, чувствуя, как это мое чудесное к тебе чувство даровано мне и благословлено моими дорогими отшедши-ми! Всем сердцем прямым говорю тебе это, Оля. Я не мальчик, не ветер, не пустосердый... - я во всем могу отдать себе отчет, и ни в чем за эту любовь к тебе не могу упрекнуть себя. Это во мне так же естественно, как биение сердца, и без этого я уже не могу жить. Ну, поцелуй же меня, а я так жарко тебя целую, и так благоговейно-нежно. Ты уже давно мне жена, истинная, духовная, жена по сердцу, по мыслям, по грезам... ты, воистину - моя... мы так - одно, так много в нас общего нашего, нам только свойственного! Ну, хотя бы это общее... не служит ли оно еще лишним подтверждением того, что ты подлинная - для делания высшей силой творческой в человеке - для творчества искусством, образами - как бы "из ничего", - подобие Божией Силы, - "из ничего" - "да будет!" Играет сердце, ты живешь во мне, и ты думаешь сейчас обо мне, - ликует сердце! Олюша моя здоровеет, находит себя! она радуется жизни, весне, цветам, травке, ветерку, облакам... - всему-всему... - в нее вливается Господня благодать жизни... - о, как я счастлив, что Оля моя хоть немного радостней стала... нет, ты радостна вся, и от этого приливают силы. Но береги себя, не пересиливай, ешь, зелени больше ешь, витаминься, жуй зеленую кровь растений, салаты, лэтю.. - все это нужно и для творческих актов всякого порядка! Не думай, что ты меня мучила, - все забыто, и ты - ты! - ни в чем не виновата, - не ты это - болезнь твоя это. Теперь моя Ольгушка - пай-пай. Опять со мной... Твой Ваня. Ты - флер-д'оранжик мой, чудесный цветок!

Ваня. Твой.

Ну, хоть призрачного, выдуманного - люби! Не могу, не смею обманывать себя.

Ванюша, родной мой... Давно нет от тебя ничего. Последнее письмо получила 4-го, - оно от 27-го. Я томлюсь, т.к. боюсь, что ты тоскуешь от моих гадких писем. Хочется верить, что ты и "хорошие" мои уже получил. Я бегаю к почтальону, но и боюсь, боюсь, что ты страдаешь! Господи, Ванечка, я так браню себя, гадкую, что не умею тебя беречь! А только этого ведь и хочу. Веришь? Ваня, Ваня, сколько надо мне с тобой всего обсудить! Сколько вопросов у меня к тебе, еще... с 1939 года?

Никогда не решусь все изложить на бумаге. И столько необходимо знать. Иногда мне остро кажется, что так, не о себе лично, о жизни вообще и т.д. Ах, если бы я тебя смогла увидеть! Ах, почему, почему, мы не раньше встретились!?

Если бы мы были так же знакомы, как, хотя бы, с И. А.?! Тогда бы я подошла конечно к тебе в 1936 г. и ты м. б. меня "увидел". Мне невыносима разлука с тобой! Пойми же, наконец! И в то же время, я кляну себя, что пишу так, м. б. это тебе в обузу - это мое настойчивое желание встречи? Но, умоляю, брось всю чушь, которую ты мне писал о свидании нашем! Ты - неужели ты все еще не знаешь (?), - жизнь моя! Ну, не буду, не буду, - я знаю, мы дергаем друг друга этим!

Но Ванюша, родной мой, знай ты, что не одинок ты, что я и днем, и ночью с тобой. Я также мечусь одна в жизни, одна, как и ты один! Я буду искать тебя, близости твоей в... искусстве. Если не могу увидеть тебя в яви! Ужасно это! В молитве ты со мной! Но я плохо могу молиться. Суета... Дела дома масса...

Ты знаешь как это бывает: все берегут, все хотят, чтобы я ничего не делала, но я вижу, что это невозможно. И, когда мама сердится на неопытную девушку-прислугу, то я чувствую, что я должна встать у руля. Девчонка не виновата, - она прямо "от сохи", чего с нее взять? Ну, да я теперь молодцом! Не могу больше писать о здоровье, о себе... так скучно.

Я здорова! Ванёк, не беспокойся! Селюкрин дает силы. Ваня, если любишь, если веришь, если хочешь со мной быть, то постарайся (только вправду!) приехать! Ваня, брось глупости! Умоляю! Ты все еще меня не знаешь?! Посмотри, как я забыла всякую гордость! Как молю тебя! Катичка из "Няни", пожалуй, так бы не стала? Могла бы и я тебя иначе звать. Истомить, истерзать... всем. Но не могу я тебя так. Я тебе так открыта. Можно ли проще?!

Ты все знаешь. Я не мучаю тебя ни ревностью, ни кокетством, ни всем тем, которому даже и имени-то не найду, но чего многое-множество у каждой женщины. Ванечка, я просто , любя, безгранично любя, зову тебя! Ну, не буду! Как хочешь! М. б. и вообще это тщетно, - м. б. не дают пропусков. Мне не дадут, как женщине. Попытайся ты! Ты такой известный! Есть же люди с влиянием! Я уверена! Ваня, ты отдохнешь здесь. Я буду все время с тобой. Мы гулять будем много. Я найду красивые места, с лесом, как у нас! Я буду баловать тебя, будто твоя маленькая "хозяйка"... Ах, Ваня!

Яблони цветут сейчас, хотя еще не все. Ранние только. Я еду завтра (если здорова буду) к Фасе. Ее муж в Берлине. В воскресенье хочу в церковь, в Amsterdam ⁷²² .

Однажды в месяц служат там. Ваня, а ты забыл небось, что в 11 ч. вечера я говорю "покойной ночи!"?

так хочу тебя увидеть! Не глазеть , а душой всего обнять ... Все в тебе увидеть! Все сказать тебе, все спросить, все узнать! Ты же для меня Вечное Начало! Ты не понимаешь все еще, кто ты мне! Ты выше всего земного! Потому-то и могу я еще переносить внешнюю разлуку. Ибо: ты так весь во мне, что я иногда тебя как живого чую. Ну, дай, хоть разок, увидеться! А что потом?! Не знаю, не спрашиваю... Не могу... Вся моя жизнь горестная разбитая какая-то! И кому нужна я? И во всем виной я сама. Я не ропщу ни на что. Все приемлю от Господа. Но молю: "Дай увидеться мне с Ваней!" Ах, Ваня, подумай ты обо мне, о всей жизни моей... что у меня есть! И многого ты не знаешь еще. Сложно жить, сложно общаться с жизнью и людьми. Я будто вне жизни... Помимо меня идет она... У Фаси вроде этого. Но Фася обо мне ничего не знает. Никто ничего не знает. Трудно одной все сносить. И нет ответа... И это чувство тогда зимой, что будто щепочкой несусь в потоке бурливом и вот-вот... разобьюсь! Это - иногда приходит снова, именно с выздоровлением, хоть и не так ярко. Я не хозяин самой себе. Не чувствую себя такой. И еще слабость эта после болезни. И тебя мучаю. И уходят дни и годы! О, если бы домой можно было! Я так от сего устала!

В тебе я нашла бы все счастье, все, все!

О, Ванечка, приедь же! Я ничего не прошу у тебя, как только: "приедь!" Я не осложню тебе ничем твоей жизни. Не буду проситься с тобой, я ничего не попрошу. Я только увидеть Душу твою бессмертную хочу. Тебе все скажу, спрошу совета как мне внутренний свой мир устроить. У меня много сложностей, о которых ты ничего не знаешь. Касается только меня! А. ни при чем! Ваня, как я завидую всем, кто с тобой бывает! Ваня, спроси кого-нибудь о поездке! Неужели нельзя?! Ангел мой, Ванюша! Любимый Ванечка.

Ничего не могу другого писать. Я вся в тоске по тебе. Вся в полете к тебе... Ваня, милый, пиши хоть "Пути", чтобы это ужасное время разлуки не ушло бесплодным.

Я буду себя тоже заставлять работать. Буду писать, тебя все пошлю. Учиться буду. А ты брани, указывай ошибки! Хорошо? Ты тоскуешь? Почему мне так грустно? Ванечка, слов нет, чтобы сказать, как все мысли мои к тебе! Радость моя, Ваня! Любимый мой, Гений! Ласковый Ванюша! Прости меня за все, за все! Я не хочу тебя мучить, не хочу "дерг-дерг", никогда! Но почему же так выходит?! Ванечка, бесценный? Я больше не "больнушка". Я здорова! Не томись моей болезнью. А ты-то как? Здоров? Умоляю, берегись! Почему тебя С[ергей] М[ихеевич] "забыл"? Ну, ты к нему зайди. Только не тоскуй! Ванюша, если бы я знала, что мы, когда-нибудь хоть, увидимся, то я бы воскресла вся! Солнышко мое, радость моя, Ваня, не знаю как, и чем обласкать тебя! Милушка мой, несказанная волна любви заливает мне сердце! Люблю тебя так сверх-земно, что все твои выдумки и "переломлю себя" - ничто, смешны, дым! Никого, никогда не было на земле (так чувствую я), кто бы так были одно, как мы с тобой. Ванечка, на что бы я была способна, чтобы только услужить тебе. Я бы рабыней твоей хотела быть. Обнимаю тебя, бесценный мой, люблю, целую крепко. Оля

[На полях:] 8.V.42

Мне легко

Вечер. Милый Ванюша мой, гулять ходила, нашла эти миленькие "сережки", привет тебе мой! Пахнет хорошо от них - весной, радостью... Ванечка, золотой мой, если бы ты был близко! Я так тебя тепло, нежно несу в сердце! Жду почты сейчас, - м. б. от тебя что будет?! Ванюша, здоров ты? Я так живу тобой! Если бы ты это почувствовал! Ты это чуешь? Ответь! Пишешь Дари? Ну, полюби ее немножко, за меня! И ты узнаешь, как она-я тебя могу любить!

16.V.42     12-30 дня

Ну, ласка моя, Ольгуночка светленькая, све-женькая... радостная, здоровенькая и... неукротимая... стой, возьму тебя в оборот, наконец. Поговорю с тобой сугубо всерьез о том, кто и почему есть творящий в искусстве, и кто не есть. Не лекция это, не глава из "эстетики", а вывод из личного опыта, разбор собственного "состава". После сего я и не заикнусь уговаривать тебя писать-творить в любой области, а, просто, закончу: "имеяй уши слышати да слышит" ⁷²³ - или - "тан пи" {Тем хуже ( от фр. tant pis). }, как говорят французы.

Ты, непокорка-неверка, все вопишь - "я могу лишь подражать, "списывать", я - маленькая, я же знаю себя..." - и прочее. Когда я был во 2 кл. гимназии, я писал по Жюль-Верну, - да, как бы подражал в приемах, хоть и брал героями гимназических учителей: "путешествие "мартышки"" - учитель географии, сын известного историка Соловьева! ⁷²⁴ - на воздушном шаре, сделанном из штанов "бегемота" - учителя латинского языка - толстяка неимоверного. За это я отсидел два "воскресенья". В 4-м кл., - я тогда читал Гл. Успенского, и его рассказ " Будка" ^724а - не помню точно содержания, - произвел такое впечатление, что я сам написал рассказ... "Будка" - !! - вывел в нем "страдающего будочника", потерявшего от скарлатины своего мальчика - жена померла от родов! - и как он в дождь осенний несет бедный гробок подмышкой... а будка "осиротела, мокла под дождями, и покинутое гнездо ласточек - отсвет Майкова? ⁷²⁵ - одиноко плакало под крышей, дрожа соломинками, словно и оно оплакивало бедного мальчика усопшего"!!! В пятом кл., - под впечатлением "В лесах", Мельникова-Печерского, - начал большой роман из жизни 16 века, причем дал трескучий мороз, когда " термометр (!!) показывал свыше 40 градусов" - !!! - это в 16-м-то веке!.. Под влиянием Загоскина - писал исторический роман из времен Грозного. Под Толстого - "Два лагеря" ⁷²⁶ , - о сем прочтешь как-нибудь рассказ - "Как я ходил к Толстому" ⁷²⁷ , - публика влоск от смеха падала. И, уже в 17 л., оканчивая гимназию, написал рассказ "У мельницы", напечатанный в толстом журнале, - был чуть под влиянием "Записок охотника" ⁷²⁸ , что хвалившая рассказ критика и отметила. Помни закон творчества: все без исключения рождаются в творчестве под чьим-нибудь влиянием , до гениев! Пушкин - ряд лет - уже 20-летний был во власти классиков, античности, ложно-классицизма, Державина, затем - Байрона и прочих... многое из его - и очень высокого! - является, просто, "заимствованием" - !!! - но это никак его не порочит: он оказался выше тех, у кого брал. Его знаменитые "Песни западных славян" - материально взяты у Мериме ⁷²⁹ . Брал у англичан, немцев, у француза Парни ⁷³⁰ , у Данте... не боялся исходить из Гете, - "Сцены из "Фауста"" ⁷³¹ , подражание "Песне Песней"... - да раскрой - увидишь. Лермонтов - весь из Байрона, и до бесстыдства из... Пушкина! - возьми же его "Демона", - целые строки... - Пушкина! ⁷³² "Мцыри" ⁷³³ ... - да кру-гом...! И это не помешало ему стать гениальным Лермонтовым. Достоевский здорово напитался от Бальзака (а ныне: Он и - Бальзак!), Мопассан от Флобера, вначале... Толстой - от Стендаля... - его батальные картины! и немцев, и все - от Шекспира!!! и все - от собств[енного] на-ро-да... и все - от - "Божией Милости"! И все, такие, стали " самими собой ". Пушкин - в самом замечательном из своего - наполовину от... Арины Родионовны, ну - в кавычках: особенно, за 30 лет перевалив, стал черпать из величайшей сокровищницы народного творчества. А что такое - "народное творчество"? Творчество отдельных, безымянных, наследство коих подхвачено и стало бессмертным в нас. Все мы - от земли, но и... от Образа Божия. Вот этот-то Образ Божий, всеобъемлющий в нас, он-то и дает творцам их особливость, их лицо, их - свое. А земля (персть) - это преемственность, ткань-сермяга, по которой гений вышивает свой узор. Ласковка моя, нежная, робкая... - и - ох, какая напористая-огневая! - зато - еще и особенно люблю, это же "пряность" твоя, огонь этот, он меня жжет, эта твоя "купина", разжигает, влечет страстью, страстностью твоей... - да ты и не могла бы быть истинным художником, если бы не была так страстна, так кипуче-огнедышаща, так опаляюще прелестна! Художником не будет "тепловатый", "лимфа", душевно-вялый, душевно-духовно скудный, тихий... Художник - (большей частью) - всегда вулкан, всегда извержение, "орел", огонь-огнь, с пронзенным или "горе вознесенным" сердцем, и... всегда дитя (как вот ты, девчурка!), всегда "наивный", всегда изумленный новою красотой, какую будто бы только что увидел... - а он уже давно все видел, а каждый миг видит по-новому, все "раскапывает" вновь и обретает уже в перерытой до него "кротами" (более мелкими) куче - чудесные жемчуга, алмазы, рубины, сапфиры... Каждый миг - новые глаза у него, потому что его душа миллионно-многогранна, налита таинственной силой, и эта-то ее сила множит в простом - чудесное, мно-жит мир! И как же не права ты, гуленька моя, умная-умная - !! да, да, умная, как Христова детка, - когда лепечешь: все описано, все было... У тебя глаз мушиный, пчелкин, глаз Ангела, наконец: ты, через свои душу-сердце (о, какое богатое, огро-мадное!) все воспримешь и все дашь, как раньше не давали. Я-то знаю. Любовь - штука вечная, до-человечная... - в Небе зачатая! - и подлинные писатели дают ее вновь и вновь новорожденной. Поройся в своей литературной памяти. Любовь Наташи Ростовой, Лизы Калитиной, Герман и Доротея ⁷³⁴ , Эмилия ⁷³⁵ (нем.), Дамаянти, Елизаветы Николаевны из "Бесов", Настасьи Филипповны из "Идиота", "Первая любовь", Соня Мармеладова, Дуня, Катюша Маслова, Елена Тургенева - в "Дыме" ^{736 737} , "Нана" ⁷³⁸ Бовари, Джульетта, Дездемона... Татьяна, Ольга, Даринька - тебе знакома? Паша, Анастасия Павловна - не кощунствую, что дерзаю взять честь стать рядом? Нет, знаю. Нургет... - да сотни "любивших" и все - сами, в своем. А разве я по твоим "рассказам о жизни" - я теперь мирно их могу перечитать и еще больше чтить и возносить и любить, и душить тебя от любви, и впиваться в тебя всей силой... - не вижу, что у тебя - все - свое - и потрясающе свое!? Не веришь? Ну, тогда поставь между мною и подлецом знак равенства: лгун и пошляк? Нет! ты это знаешь, моя горячка, гордячка и вопилка-нытик, и птичка-трель, и голубка моя пугливая... и соколка моя ярая, вот-вот хватишь клювом и разорвешь, и сама истечешь кровью, что уже не раз и было. Нет, милая моя, меня ты не обманешь, хоть ты и воплями истеки вся, и все свои ножки оббей о мое настойчивое сердце, я все равно не поверю, как не могу поверить, что искусство когда-нибудь исчерпает... - Жизнь! Искусство - бессмертно и бесконечно, и всемогуще... - ибо оно - от Господа, и все определения свойств Божиих - применимы к определению Искусства. Я эстетик не изучал, они - вне меня, по ним ничему не научишься, как не научишься верить в Господа и Ему молиться и служить... по бездарным урокам "Закона Божия" в гимназии. Знай же, что я не даром именовал - и буду! - тебя Ангелом, божественной, изумительной, неизъяснимой... - это не потому лишь, что я всю тебя люблю, от мизинчика на левой ноге до темечка, все жилки твои люблю, все миги глаз, все реснички, ямки, складочки, до яблочков и персиков в тебе, - о, прости же, после-ливенная моя прелесть живая!.. - а - это глубже и главнее... - я родное душе моей в тебе ценю-люблю, я "нашего Роду" в тебе поклоняюсь, я знаю, кто ты, силу твою духовную знаю! - твор-ческую силу. Помни - в искусстве "оглядка" - убивает волю-раздолье, полет сердца и воображения, каменит, как жену Лота, - в соляной столб обертывает ⁷³⁹ . Страх и трепыханье - лютые враги. Тревога, страх, подавленность духа - парализуют и физиологический акт любви, - в большей степени - всякий духовный акт - молитвенное состояние, созерцание, взлет парящий, воображение, все, чем творит, и творится искусство! Девочка моя чистая, ласточка, любочка моя желанная, дружка верная, женка, невеста моя неневестная - прости! - пиши - что хочешь, как хочешь. Свою жизнь, куски ее, - у тебя такие склады всего, ты миллиардерша индийская, а строишь из себя скареда голландского! Греметь будешь - предсказываю тебе. Но только тогда, когда вернешь себе все силы телесные, все здоровье. Какую бы жизнь жгучую влил я в тебя, если бы были вместе! Да, и любовью ...... - и - прильнув сердцем, душой, - и живым словом! Ну верю, что и в этих буквах моих почувствуешь и огонь мой, и веру в тебя, и мою мольбу! Прошу тебя: тебе необходимо мно-го спать... - очень много! Это устроит нервы и сосуды. Ложись в 10, ну в крайнем случае, не поздней 11, вставай в 8. Не думай о Ванюрке, - нечего о нем думать, дня довольно на этот пустяк, а прочти Богородицу, предай себя Ее Покрову - Водитель она твой на всю жизнь. Под Ее знаменем твое искусство. Во Имя Ее творить будешь, чистая моя. Не убойся, не устыдись, Оля! Сердце мое - твое, с тобой, и пусть и оно будет питать тебя. Твое сердце - наполнит твое творчество, и останется его на любовь земную. Опыт у тебя огромный, куплен страданием, куплен и радостями творческими, они в тебе с детства живут, ты же с детства творила, да, да! Творила в переживаниях, страхах за дорогих, в "безумстве", в "исканиях идеала", - твои рассказы о жизни, в тысячах встреч - и это твое богатство, тайное, чуемое вне, как и твоя прелесть телесная - она вы-ше античной красоты, часто охлаждающей влеченье и "вкус любви", - все это такой капитал, что средний "жрец искусства" - нищий убогий перед тобой! Ольга, девчурка милая, верь мне. Больше я не коснусь всего этого, - я же не граммофонная пластинка, с меня и с тебя довольно... - я только знаю, что все эти мои речи не бесследно тонут в твоих глубинах... - в тебе творится - и сотворится, - и - это мой гонорар! - я знаю, что когда-то получу от тебя поцелуй, - лучший из всех твоих поцелуев... и - счастье - тебя читать, твое смотреть - и уже получил - твою Лавру. Ты, глупенок, и тут скулишь: я ее "скрала"! Смешно. Как если бы кто из художников вопил, что он "скрал" солнечный свет, миллионы раз "краденный" у Господа Бога: Лавра - Лавра, и она, единственная, всем принадлежит, и ее "скрасть" нельзя. Ты договорилась-доскулила до... абсурда. Пишешь - "помоги мне разобраться"! - Вот, помогаю, - помог? мало? Ну, тогда... возьми вербу с моего пасхалика и - !!! Вот - по "калачику". Приласкаться к тебе хочу... тянусь, ушко твое беру, чуть, "карасиком"... - милое мое ушко, соску кискину. Олёк, будешь спать, есть, наливаться, алеть, беречься, не грезить страхами, внимать моему сердцу к тебе, твориться, чтобы дарить радость - и себе, и всем? У, как люблю... отень-отень... лю-бу... - Сережечка, бывало, так... сжимал и скрипел даже... - так "любу"! Ну, какой там рецепт на су-нитрат-де-бисмют? Твое немецкое название верно. Тяжелый висмут. Всегда его без рецепта. Ничего не вредный, глотал - сколько хотел, - от него всякие "жители" кишечного тракта погибли бы! - и у меня их, понятно, никто никогда и не находил. Если можно, на себя возьми. Найду рецепт проф. Брюле - приложу. Твой доктор и для себя может взять в аптеке. А не может - и не надо. Обойдусь, как уже полгода обходился глинкой, Саоlin'ом. Язва спит, а м. б. и совсем уснула. Болей нет, а если и будут, так это от чего-нибудь другого, - теперь не приходится разбираться в еде, - что дадут, чего найдешь. Ничего тут страшного, что хожу за молоком. Все ходят. Страшное было бы, если бы не доставал молока! Да и надо мне прогуливаться, а то, не будь этого, валялся бы днями с книгой, или тосковал по тебе. Я порой - увлекающийся! - неделями - в книгах, а когда захватит писание - прощай, солнце! Я не умею - "дозами". Милка моя, зачем ты мне вышиваешь, глаза продаешь? У меня есть и рубашка, - Милочка, рижская, ныне берлинская, - вышила - не ношу. Есть чесучовый пиджак, - мне все твое - свято, но мне приятней было бы, если бы Олюша моя спала, ела, набиралась силы, цвела, лежала под березой в кресле, а пчелы слетались бы к ней, - "какой удивительный цветок! и как чудесно дышит! и какой душистый - апре л'ондэ"! - и молитвенно пели - "спящая царевна, баю-баю... ти-ше... ти-ше... сладкая царевна наша... баю-баю..." Ты слышишь, какой нежный гул над тобой, и очарованный червячок готов упасть на шейку... и погреться в твоем цветке! - молочно-розовом, нежном, как зрелый персик, в ямочке-душке твоей, чудеска. И как ты - верно, свое ! - "с каждым крестиком любовь вшиваю!" - Целую бесценные ручки твои, горжусь: Олёль моя, мне... подарила! Ведь во всем твое дыханье, твой взгляд, полный любви, - Ольга, я жду, жду... тебя! Я весь дышу тобой, о, ми-лка! Я ликую: моя, моя, моя Оля - живет! в радости Оля моя! воскресает! Я знал это! Я тебе писал. Ты будешь вся моей - ты дана мне! А я не заслужил тебя! но... это милость Божия. Веришь теперь, кто ты мне?! Да, да. Твой Ваня

[На полях:] Оля, береги себя! И что ты так скоро разгулялась - после такой-то слабости?! Еду к Фасе, еду в Амстердам! Непоседа-юла! Ле-жи, глупка, набирай сил, не хозяйствуй! Я - при-е-ду!! Спи, ешь, а то не приеду!

Да, ты у меня - такая..? - первая! Да. Да, я любил Олю мою, и теперь я ее свято люблю - чту. Спокойно. И она, знаю, дала мне тебя. И я - спокоен. И ты - будь.

Олюлька, сейчас мне принесли фото - переснято с карандашно-пастельнно-акварельного портрета, писанного художником Калиниченко ⁷⁴⁰ - но я подарил оригинал, когда после ее кончины все разбросал ⁷⁴¹ ! Как переслать тебе? М. б. сам привезу.

Да, да, Олюша моя, я чувствую, что ты вся со мной, все эти дни радостью заливает сердце!

Как ты нежна! Ни в чем не укорю! Так - никогда еще.

Я весь - о тебе, к тебе, в тебе!

Милый мой Ваня, родное сердце! Пишу и думаю, м. б. получишь к Троице - поздравляю - целую, а сегодня еще раз: "Христос Воскресе!"

Голубчик ты мой дорогой, Ванюшенька, получила вчера утром за завтраком какой-то заказной пакетик из корсетного (!) магазина из Гааги... ничего не поняла, думала м. б. кто-нибудь из дам хочет мне доставить удовольствие и "ухватили" что-нибудь для меня из туалета. Еще не торопясь, раскрываю и чувствую уже рукой, что нечто кругленькое, гладенькое ласкает руку... Яички! И духи! Яички - прелесть! Лучше, чем я ожидать могла! Дуси! Очень миленькие, именно "ласковые". Я так рада, что твое желание исполнилось, и они пришли еще до отдания Пасхи. И я их поцеловала, христосуясь с тобой, дружок мой, мыслью! Сегодня отдание уж! Как грустно!.. Ну, и вот я вчера, сразу подумала о "Roussel"... и разыскала по телефонной книге ту фирму, которая мне (вероятно по поручению m-me B[oudo]) послала. Утром же позвонила туда, чтобы узнать, кто приехал, где, и т.д. Я надеялась ее увидеть и еще упросить для тебя кое-что взять, из того, что у меня есть, а у тебя, видимо, нет. И главное, хотелось мне достать лекарство, это "sous nitrat de bismut" (правильно?). И, подумай, я от 1/2 11-го до 2 ч. ждала соединения! Эта Гаага всегда ужасна! (Тогда, когда с Арнольдом случилось несчастье, я тоже не могла добиться телефона.) Так и теперь: ждала, ждала, издергала себе пальцы даже. И когда соединили, то узнала, что m-me B[oudo] уезжает уже в тот же вечер. У меня не было лекарства, надо было достать рецепт, найти аптеку, и самое ужасное - автобус! Они ходят очень редко. Я высчитала, что не могу уже поспеть... и не рискнула бы такая слабая еще так "гнаться" и ночевать в Гааге. И все-таки, не могла мириться, что вот кто-то едет, а я бессильна! Ах, да, мне в фирме сказали, что вряд ли я ее (B[oudo]) смогу увидеть - занята очень, но дали ее адрес. И бранила же я тебя, что не сообщил мне о ее приезде раньше! Шучу, конечно! Но досадно, я бы тебе всего послала, что можно мне достать! И, знаешь, я, несмотря на кажущуюся невозможность, все-таки стала искать лекарство. Подумай, мой доктор мне его в течение 1 часа раздобыл! Это по голландскому темпу прямо чудо! И вот я решила послать свою "трамбовку". Это дитя природы так стремительно, что все на своем пути сокрушает в спешке. Наказала ей, что очень важно и очень спешно, и пустила ее как ракету, ибо она, как услыхала, что "спешно", так уж на ходу и слушала-то. Сказала ей, чтобы добилась madame случае, если даже уже на вокзале, то пусть дает большой "на-чай" портье и катит с ним на перрон. Укатила. Мама смеется: "смотри, девчонка всех прохожих прямо с ног собьет!" Утром является: все сделала. За несколько минут madame захватила. На лету в поезд вскочила где-то. Молодец! Рада буду, если ты получишь и если это - то, что тебе нужно. То ли? Напиши! Я написала m-me B[oudo] письмо, но т.к. не знала, говорит ли она по-русски, то написала по-немецки. Ты мне писал как-то, что ее сестра читает тебя в немецком переводе. Я не рискнула, не встретясь лично, "всучить" ей остальное через горничную, да еще такую! Хоть я и учила ее быть вежливой и поаккуратней! А мне так хотелось бы, чтобы ты хоть несколько дней (хотелось написать "пару дней", да вспомнила!..) не бегал за покупками! Ну почему ты раньше мне не сообщил, - я бы все устроила. И madame бы встретила хорошо!.. Сегодня утром получаю от нее письмо, датированное 10-м мая, но опущенное только вчера после обеда! Поручила м. б. кому-нибудь? Забыла? Или просто тоже "боялась" оказии? Она сообщала по-русски, что здесь пробудет до вторника, и предлагала позвонить ей, если что нужно. Подумай, если бы пакет запоздал вчера, то как бы я рвалась на части, получив это позднее сообщение. Ах, Ванюша милый, как же это так, - я тебя не поблагодарила так долго! Солнышко мое, - целую тебя, благодарю за все, за все! Но духи? Что же мне делать? Я их берегу все до тебя. Это на всю жизнь! Фиалочка! Ванюша, мне больно, что я тебя так "опустошила", затерзала. Ты устал. Ты творить не можешь - не хочешь от переутомленности, как ты пишешь "отлыниваю". Если бы ты знал, как это больно мне! Что мне сделать для того, чтобы ты загорелся? Наполнился светом? Чтобы у тебя его для тебя стало слишком, и ты бы захотел дать его и другим?! Я измучила тебя! Невольно, конечно, Ванюша. Поверь! Счастье мое, Ваня, милый!.. Ты получил мой так называемый "портрет"? Ну, не хвали, хоть и "через не могу". Я знаю, что гадость. Гораздо лучше уметь правде глядеть в глаза. Сереже и маме не понравился. Арнольд тоже его нашел "жестким". Но, видимо, я и есть такая. М. б. временами. Я часто ловлю себя такой в зеркале, когда сама не жду себя увидеть. Но сходство есть без сомненья, хоть и никуда не годная работа. Овал (у меня он, как видишь, далеко не "ангело-подобный"), лоб, брови, рот, и что-то в глазах. Но они не удались, я знаю. Ах, не стоит об этой ерунде и писать... "От слова худо", - вот какой я художник. "Лавру" я тоже не сумела дать. Мне вообще очень трудно без техники. И потом, не забудь - я не рисовала с 1922 г. В России я презирала прикладное искусство, а за границей оно в почете. Только "прикладное" - ремесленницей была. Большевики его тоже старались ввести, но молодежь наша очень стойка в идеалах. Не свернешь так скоро... Мы воевали прямо за "чистое" искусство!

За границей я, скрепя сердце, зарабатывала "прикладным искусством", - вот такие и другие яички, иконы, ларьки и т.п. разрисовывала. У меня был успех. Меня "гнали" в модное отделение (рисовать моды), те кто видали мои "яички". Но мне это чуждо. Рекламу - тоже не могла... А "творить" мне не пришлось. Господи, уже 20 лет прошло! С 1922 г.! 20 лет без практики! Чего же ждать! С того момента, как Беньков нашел у меня "1000-чи ошибок" я не сделала для их искоренения! Ах, скучно, Ванёк, не хочу о себе все! Брось!

Не удалось тебе достать, для себя конечно - не подумай, что для меня! духи "Treffle". - Я бы хотела тебе послать, - если найду, то пошлю. Это совсем почти что - "любка". Получил ли мой крошечный тюльпанчик? А "кусочек калачика"? К сожалению, не могу стать калачиком, т.к. могу спать только на спине, высоко, полусидя. Неуютно! Когда будет Лукин? Напиши заранее! Я, кроме того, буду ловить С. "шефа". Ваничка, посылаю тебе вырезку из "Нового слова" ^741а . Удивительно как! И вот в то самое воскресенье я особенно воображала себе то, о чем тебе писала, о твоем Сережечке. Мне страшно и мешает что-то так писать о нем, слишком священно это все, но хочется дать тебе почувствовать, что странно так меня мысль о нем волнует. А вдруг? Вдруг он отзовется! Кто тебе говорил, что его звери-большевики убили? Видел его кто-нибудь? А м. б. бежал? Таился? Вот мой друг детства Миша тот, помнишь писала, тоже бегал под чужим именем и отец его. Года 2 скитались сторожами где-то. М. б. и Сережа где-нибудь притаился. Потому ты ничего о нем там и не слыхал. М. б. я так писать не смею. Прости мне! Но ты знаешь, что из любви это!

очень долго. Иногда 2 месяца. Спроси и о том, не могу ли я получить разрешение. Это должно от тебя исходить, т.к. я нужна, для литературных дел. Сходи туда теперь же, а то м. б. очень затянется!

Я чувствую себя еще лучше. Даже работаю на огороде... Вот как! Ой, только не сердись, - не устаю, ни чуточки. Я только зернышки бросала, а работники все другое делали. Я долго по утрам валяюсь - до 8-1/2 9-го! Позор! Вчера закончила селлюкрин и начну новое: "Orgatonikum". Antigrippal у меня есть. Ты прав, - я его не брала. Не знаю почему - так просто. Возьму!

Ванёк?., а ты ведь чуть разочарован... Оля твоя - урод, жесткая, сухая... Да? Боюсь, - когда увидишь - совсем увянет твоя любовь! Художник всегда улавливает и даже другим передает , то, что у него в лице главное, и если по-твоему я - художник - то вот, считайся! Ерунда! Не жесткая я! А просто плохо удалось. Вся ласка тебе!

Сейчас прокуковала кукушка! Впервые слышала! Трепетно так стало! Второй день теплого дождя, - м. б. расти все станет! Ну, целую крепко тебя и еще раз: спасибо! Ласкаю "пасхалики" - тебя! Оля

Салфеточка бумажная, в чем были яички, - твоя? Милая!

У меня еще и грушка твоя и конфеты целы! Берегу! Только изредка балуюсь, когда грустно.

не отвечаешь!

шлю тебе три цветочка: яблоньку, незабудку и первую сиреньку... к Троице и вкладываю в них все свое нежное чувство к тебе. Мамина няня говорила: "поди, сорви к Троицыну дню от трех разных травок, али цветиков, да не губи много-то, а то за каждое творенье Творцу ответ держать будешь! А три-то уж надо, для Троицы!" Удивительная была эта Ульянушка. Столько всякого люда перебывало у бабушки! И чего только не бывало!.. Ну, вот мой неоцененный Ваня, тебе 3 цветочка. Я каждому из них передам свой поцелуй! Боюсь, что из магазина не поспеют ко времени. Чудесно как теперь... Тепло, солнца масса. Дожди были, все оживает, растет вдвое.

Мама сегодня уехала до завтра к Сереже гостить, а мне немного трудно. В Arnhem далеко ехать, я устала от поездки в Амстердам и к Фасе тогда. Утром у меня была прислуга и все сделала, а я только за "детками" смотрю и кормлю их: куры, кролики (8 маленьких от 2-х мамаш), кошка, 3 ягненка и теленочек, - прелестный, ему только неделя, болел он очень, а теперь поправляется, и я боюсь его работникам доверить. Это первая телочка от одной очень породистой коровы. Вся почти беленькая, я зову ее "Беляночка", а по "паспорту" она - "Ольга". Я не люблю давать людских имен скоту, но Арнольд так записал, - у них это делают всегда, - по хозяйке.

А мать ее "Иоганна". Я очень люблю их всех. Телятки всю руку берут и могут без конца сосать. Но трогательней всего, что эта "Беляночка" стоит около "папаши" - огромного бычищи, тот ее лижет, а она у него ухо сосет. И вот картина: малютка, и рядом это страшилище. Если не уследить, то он тоже фартук в рот забирает. Он на цепи, через кольцо в носу. Не бойся!

Ванечка, как твое здоровье? Как боли? Как с диетой? Я мучаюсь этим очень, что не могу ничем тебе облегчить хлопоты по диете. Ах, если бы ты тут был! Все есть, и творог, и чудное молоко, и сметана бывает, и яйца и т.п. Сегодня у меня пирожки с луком зеленым и яйцами. Ты верно не любишь?

очень не красива. До уродства. Но забывается, и даже отыскивается шарм и прелесть, когда с ней имеешь дело. Вот видишь, какая твоя Олька сильная стала, даже гостей ждет! Они тебя тоже все любят. Ольга замужем за русским, и еще один их квартирант, прекрасный человек, рыбинец (* да ты знаешь, - это тот "радостный", что тебе на фото с цыплятами понравился.) (!) приедет. Мало тут русских, да еще земляков! Подумай, теперь я совсем не смогу ездить в церковь: запрещено автобусу нашему ездить по воскресеньям с 15-го. М. б. уедем в субботу, останемся на ночь в Гааге, а в воскресенье работник за нами выедет в Утрехт. Хотя у него тоже Троица, - они свободны. Ужасно жаль. Так томительно без храма, без близости его. Тебе завидую в этом! Как хотелось бы быть с тобой за летней всенощной, за обедней, а потом куда-нибудь в поле! В лес! В "троичной" церкви березки, травой пахнет, душно. Чулки зеленятся. Голова чуть кружится. И такая легкость во всей!.. Люблю. Господи, до чего бы хотелось быть на твоем вечере. Об этом прямо и писать больно! Ты напиши мне, о чем ты будешь говорить. Все напиши, какой почет тебе, какие овации,.. все, все! Сколько еще сердец тебе забьются навстречу?! Ну, шучу, не ревную. Мне приятно, что тебя любят. Все напиши. И подумай обо мне, когда начнешь, вообрази, что я в зале... О, сколько раз я так мечтала... И во сне: открытие делаю, будто квартира рядом (дом незнакомый), - твоя квартира. Я собираюсь к тебе. И вот все эти мелочи переживаний, вплоть до гравия в садике твоем... И все время такое чувство, как и во сне, что вот-вот и увижу тебя! Ну, неужели ты огорчишь свою Ольгуну и не приедешь? Не могу думать! Сходи же в комендатуру, узнай! Не теряй времени! И так долго длится пока получишь визу. Узнай у m-me B[oudo] как она хлопочет! М. б. она для меня могла бы что-нибудь устроить, если у нее дела в Голландии. Видимо и женщин пускают по делам? Если не попытаешься приехать, то я не буду лечиться, ни-за-что! А то я каждое утро с таким отвращением, но пью молоко и говорю маме: "только потому, что И. С. хочет!" Я и в детстве пила его "залпом". И вечером пью, и днем! Все для тебя. И лекарств принимать не буду. И твой antigrippal выброшу за окошко, если не приедешь! Вот увидишь! Я - упрямка. Приедешь? Да! Да! Иначе рассержусь! Не на шутку!

Ванечка, никогда не смогу рассердиться... Но грустно мне будет... Но я не хочу насиловать. Это только сердце мое так просит. "А душа вот так и просит..." ⁷⁴² и т.д.

Был ли ты у Лукиных? Я думаю, что они не очень близкие тебе люди? Мамаша, кажется, очень властная. Как поживает Серов? И как Ивик и его невеста? Ты мне давно о них ничего не писал?! И что Ирина С[ерова]? Рисует? О них тут в Гааге мне рассказывали. Ее-то еще чуть не девочкой знали, а мать кажется уже 15 лет тому назад от мужа уходить собиралась. Странно, как мал свет. В одном доме случайно о них услыхала. Мне жаль доктора, если он тяжело переносит. О нем здесь жена его очевидно рассказывала, что он "грубиян", - я что-то не могу себе этого представить, - и по письму его, и по тому, что тебе близок. Ведь правда? Как доехала твоя "караимочка"? И то ли это лекарство, которое тебе нужно? Если нет, то пришли скорее точный рецепт, а то и тут раскупят. Я все время о тебе думаю. Как твой "duodenum"? Ради Бога берегись, Ваня! Я очень тревожусь о тебе! И вообще, как твое состояние? Мне больно, что из-за меня ты "опустошился". Ужасно это! Я только радость тебе хочу дать, а получается такое. Впрочем, это часто так бывает, что помимо воли и даже совершенно против хочу стать лучше! Я ничего не выполнила и не выполняю в жизни. Это меня больше всего гнетет. Как-то раз, давно, ты писал мне: "живите во-всю". О, о! А я только отталкиваюсь, сжимаюсь, не даюсь жизни... Но, все, конечно, так нужно! М. б. когда-нибудь хоть кому-нибудь да пригожусь. Не принимай это за "нытье". Это - мой "Leitmotiv". Всегда. Ну, Ванёк, кончаю вечером, спать иду. Подумал обо мне в 11 ч.? Нет?

[На полях:] Не перемогайся писать мне, если трудно, но хоть кратко извести о здоровье.

Целую, Ванюша, крепко; будь здоров, дорогой мой!

Покойной ночи! Отдохни, Ванечек, не тревожься ничем. Я стала ровней, покойней. Лечусь. Могу достать еще лимонного сока. И получила лимоны в подарок. Апельсины никак не достать. Ну, ничего. Я часто ем зеленый суп и всякую зелень. Обнимаю. Оля

21.V.42     1-30 дня

Чудеска моя, Олюша, как ты меня обрадовала письмами! Вчера утром - от 14.V, - и я недоумевал - не получила еще "пасхалики"! Вознесение... - и я не похристосовался с тобой яичком! В 6-м вечера - от 13: получила, милочка, и в ласках поцеловали они тебя, весеннюю, радостную, здоровенькую совсем. Не успел дочитать о "трамбовке", пришла с сыном караимочка и принесла висмут! Творишь чудеса, Ольгушка, ты только можешь так. Меня потрясло твое меткое описание, твой "рекорд"! Поцеловал твою коробку - ручка твоя держала ее! Как благодарить мне тебя?! И томительно мне, что ты так волновалась у телефона, сколько же нервной силы потеряла! Любушка моя, ласка безграничная ты, - молюсь, живу тобой. Любуюсь тобой, вижу тебя по твоим описаниям, как ты живое любишь, и я люблю как! Как ты растешь в сердце моем! Обо мне не тревожься: ем хорошо, болей нет, - эти дни возникали, а вчера - принял твой висмут, - самый этот! - и сегодня принял, и вот, ни намека. Это не боли, а отражения лишь, как от давно болевшего. Ничего мне не думай присылать, прошу тебя, - всего достаю. - Нет, Олюночка, обо мне заботятся, приносят - что достанут, это такая редкость в наши дни, когда каждому нелегко, каждый занят - я лишь свободен! - и так это трогательно! Я живу на свое, не могу иначе, но главное-то - что достают, делятся. Это подвиг. Опять с гостями будешь возиться? Господи, тебе так необходим полный покой! Не превозмогайся... Сокрушаюсь, - без церкви ты! - Вечер мой приходится перенести на 21 июня, 4 ч., т.к. только сегодня, кажется, последует разрешение властей, надо надеяться. Ну, какой там "триумф"! Ну, похлопают, ну, цветы поднесут... ну... м. б., душой отдохнут. В первом отделении читаю - "Чертов балаган" и главу из "Няни", - еще не решил - какую. Во втором - "Небывалый обед", - веселое, из новой части "Лета Господня", - затем - главу из "Богомолья" и - "Орел" ⁷⁴³ - это во многом относительно отяготительно, т.к. нет русской печати, не будет афиш - только "летучки", и, главное, много русских в отъезде, по условиям времени, - не та ныне пора, когда без риска брали зал на 600-800 человек или даже на 1200, как в Риге, Праге. Если дождемся здесь осени, хочу сказать "Слово о Пушкине", - что, с легкими вариантами, дал пражанам в 37 г. Вот тогда бы-ыл триумф!! - какие слезы счастья, что мы - русские! - видал я, какое оглушение аплодисментов! Да, Олёк, много, вижу, у меня читателей, - дошло мое слово до сердца. Узнал, как читают: в уцелевших библиотеках очереди на мои - иные - книги! Приходят ко мне, просят: многих нет в продаже, - трудно достать из Белграда, если еще осталось там. - Что ты чудишь, Бог с тобой! Не пей молоко залпом, какая польза?! оно же в ком сыра свертывается! только вредишь себе. Пей глоточками, милая девочка... непременно с хлебом! - это твое лекарство! Про-шу-у..! Видишь, селюкрин дал тебе силы! Да, он! Изволь снова принимать, если есть у тебя, нет - напиши, - я постараюсь выслать. М. б. сам привезу. Я буду хлопотать, - увидишь! Я должен увидеть тебя, родную душу, ласточку мою дивную, - Оля, я так люблю тебя! Ты этого не представляешь себе, - это граничит с экстазом, - я часами твержу имя твое, я безумствую от тебя, от чувствования тебя, почти - от осязания тебя! Трудно передать словом. Все узнаю, как надо хлопотать. Мадам Б[удо] - у ней контора в Голландии, и ей дали разрешение "деловое", как бы постоянное. Не угрожай, что не будешь лечиться, это же неразумно! - самоубийство?.. Теперь я не тревожусь за тебя, ты будешь умница. У Лукиных не был на новой квартире. Что их беспокоить?.. Но поеду, если будет нужно, - мне надо тебе еще дослать, - ждет флакончик "сирени" Гэрлэн. Черносливки усохли. Что же ты бережешь духи и все? Даже "грушку"! Изволь съесть весь шоколад! Ну, рыбка моя, ссоси весь, будто меня ласкаешь-целуешь. Вот сейчас и возьми, а я учувствую! У меня сердце заиграет. Ивик болел... ящуром! - дней 10, температура до 40. Теперь поправился. А у него на днях конкурсные экзамены, ответственные. Чепуху тебе сказали о Серове. Она, Марго, во всем виновата. "Искательница" она. Он был очень несчастен. В Константинополе избил одного "найденного". Вот откуда - "грубиян"! Да тряпка он, а для нее, очевидно, нужен "кулак". Ирина работает как-то платки яркие, на рынок-люкс. Это дает заработок, и ее муж - то же ремесло. Дарованьеце у нее было, могла бы... - у нее маленькая душа, не хочу и думать о ней, когда о тебе - весь. Ты орлица, ты блеск вся. Ты спутала: ездила не "караимочка", а целая караимища, ее сестра вдова, пудов 7, бельфам, - они - противоположности, сестрами не признаешь. Мое "опустошение" обычно, бывало и раньше. Я все же в "Путях", в думах о них. Не смею ни в чем тебя укорить, ты и не подозреваешь, как наполняла меня душевно. Как бы хотел прочесть тебе - о Пушкине! - хочешь - перепишу для тебя? Все для тебя готов, все... и это для тебя напишу я "Пути"! напишу тобой. Олёлечка моя, не томи себя мыслями, что "бесталанна"! - сама же не веришь этому. Не растрачивайся на хозяйство, собери себя. Будешь писать - всячески! - и я буду. Помни. Брось свои "лейтмотивы". "Калачик" расцеловал, этот розовато-палевый, телесный отрезочек? О, ми-лый, на тебе грелся он. Ольгуночка, как ты близка мне! Вдыхаю тебя - живой мой воздух. Сейчас иду ко всенощной, завтра Никола-Вешний. Сегодня я полуименинник, мой Иоанн Богослов. Молюсь о тебе!

Олюша, дорожи весной, вдыхай ее, мечтай, строй в душе, вглядывайся в переживания. Как хорошо ты... - "чулки зеленятся", и - "такая легкость во всей"! Это верно. Я любил деревенский "Троицын День", - у церкви, на лужку, смотреть народ, девчонок с косичками, в свежем ситчике, их промытые щечки. Хорошо ситцем на солнце пахнет! А новые башмаки ноги жмут, жгут... душно в церкви от вялой травы, от жара бабьего... - выйдешь - и свежей волной с полей, травой размятой, на паперти, кислотцой от грудных ребят, и такое-то гуканье кормящих, и - вдруг - свеже так, поздний соловей чвокает-булькает, над речкой, в кустах росистых... и кукушка, далекая, приглушенная... - промытое будто кукованье, свеже-росистое! А дома... крепкий, очень горячий, со сливками, чай... и пирожки - пирог! - с яйцами и зеленым луком! Почему это ты - "ты верно не любишь?" Жадно люблю!!! это наши - "троицкие" самые пирожки! Но надо укропа, непременно укропа! больше укропа! Рос на пирожках. Исцеловал твои "троицкие" цветы - чудесна Ульянушка, как чудесна! Возьми для себя (в свою работу) ее "тройку", ее ласку к творению Господню! Олюнка, ради Господа пиши, что хочет сердце. Я тебе все на днях написал о твоем праве-долге - творить. И березовые "сердечки" при "тройке" исцеловал, - будто тебя. - Я видел твое письмо по-немецки, которое ты послала Анне Семеновне. "Караимочка" - Елизавета Семеновна. Это дочери Дувана, евпаторийского городского головы, из очень богатой семьи. У отца в Евпаторийском уезде пять тысяч десятин пшеницы, сады, степи. Между нами, помнишь - писал тебе - "умирающий" меня просил приехать - принять исповедь от него. Так это - он. Я его успокоил, и он выздоровел. Его удручало, что его "Лизочек" не сделала блестящей партии. У него не клеилось с зятем. Я помог, чтобы клеилось. Сумел сказать ему, что разный бывает "блеск". Слава Богу... у ней сын 19 л. Ах, гордость человечья! Сказал ему: "м. б., Вашей "Лизочки" не было бы уже, и внука не имели бы - красивого - ! - если бы не состоялась свадьба в Константинополе, хоть и не "благородного" слоя зять: он "выручил" семью в нужде, любит и "Лизочку", и... вас..." - ну, так надо было сказать - "блаженни миротворцы"... И на самом деле, муж Елизаветы Семеновны очень хороший человек, многих спасал, все раскидал в помощь, - у него был в Константинополе банчишка... но он не мог наживаться, как все... - он ставил очень большие моральные требования себе и компаньону, и не нажил миллионов. В Париж приехал почти нищим... - теперь - лавочка, и хорошо живут. Ну, у Лизы, м. б., - отцу лучше знать - иные требования, м. б. большей культуры нужно ей в муже... большего развития... - она очень пытливая, умная. А ты меня, деточка, чуть ли не обвиняла в "симпатиях" к ней. Если бы и тебя не встретил, никогда бы не допустил себя - к "симпатиям". Для этого мне надо "по себе" встретить, и еще многое. А тут человек, ко мне расположенный безотчетно!.. - муж-то ее. Я не из "саниных" , поверь. Если бы и молодой был - все равно, есть для меня непереходимые грани. - "Трамбовка" твоя - изумительна. Вижу ее... Не смей себя принижать: ты - именно - настоящий художник! И понимаю, что не любишь опускаться до "прикладного". Хотя оно не унижает, - может сосуществовать с "чистым". Ты еще - юная, и это пустяк - "20 лет без практики"! Ты за это время наполняла душу, душу - ! - а это главное. Ты теперь - богачка. Не присылай же "трефля", захочу - найду сам, - изволь купаться в "голубом часе", в "ливне"... - пахни ландышем, фиалкой, - чудесной Олькой! Изволь, девочка моя небесная. Прошу. Я, бессильный, только эту маленькую ласку мог послать тебе. В ней живи. Пока. Ах, Оля... почему мне не - хотя бы! - не 40-45!? Сколько бы впереди!.. А теперь... - "О, как на склоне наших лет... нежней мы любим..." - Как верно это. Ну, не надо удручаться - и тебя печалить. Все - в Господе. Надо быть благодарным, что хоть душа - живая! Сережечка... - спасибо за вырезку. Нет Сережечки... сестра милосердия одна, полюбившая его в тюрьме - в подвале, в Феодосии, видела... как вывели его ночью с другими... - на казнь-убой. В таком чудес не бывает, Оля. Я еще надеюсь найти его останки, у меня есть признаки - нехватка двух зубов - передних, - у него был протез в два зубка, - не выросли почему-то внизу, после выпадения молочных. Он, кажется, не любил протеза. Так вот, по этому знаку, может быть найду, отличу, когда будут разрывать "бесовские бойни", в окрестностях города. Слабая надежда... Не мог он спастись, когда уже повели... студеной ночью... черной ночью... моего светлого, чистого, единственного (* NB - убил Сережу еврей, начальник Чека... фамилия Островский (псевдоним?), из Никополя.)! О, какой это был мальчик! Святой, весь - любовь. - Завтра пойду к одному полковнику ⁷⁴³⁶ в Германии тогда, потом его отпустили в Голландию, где и женился. Потом развелся, - двое детей - и вновь здесь женился на разведенной жене фабриканта Мамонтова - сургучный-то! - спившегося. Был полковник председателем "Союза русских разведчиков", я для союза не раз читал ^743в , и полковник единомыслен со мной. Мой чи-та-тель, очень. И сам я числюсь "почетным председателем литературного отдела Комитета" ^743г . Но, лентяй, только числюсь.

понимаешь?! Вся, всякая. Хоть порой и остроугольна до боли... но и боль эта дорога мне.

Да, "салфеточка" голубоватая - моя, я наскоро завернул "пасхалики", когда караимочка с мужем и сыном были у меня 3-го мая, а на другой день я принес ей духи, и в минуту все устроилось - по телефону с сестрой. 5-го Анна Семеновна выехала. Она мне и в другом поможет, что хотел через Лукиных. Идет дождь второй день. Посвежело. Сейчас - ко всенощной надо. - Как я рад, что получила яички! Сколько на них смотрел я! - в тебя смотрел. Как я люблю их ласковость шелковистую, радостность светлую, - очень они "изящны", уютны душе, глазам, - от них мне свет был, с вербочкой - особенно нежно, - все в нем празднично-весеннее, юное, чистое.

Третьего дня явились вдруг Алеша с Мариной! Завтра опять будут. Вырвались на десять дней. Ничего от них нового не узнал. О тебе не стал говорить. И не знаю, можно ли показать "обложку" твою, - горжусь ею. Я не смею сделать не по тебе. И остерегаюсь. Если сами начнут - отвечу, как Бог даст. Все наше - только наше. Бережно несу, как Дары. Не поймут, как надо. О родном только говорили мы. Марина надеется поехать на работу, на родину. Похудела. Меня нашла оживленным - полтора года не виделись мы. Парижу рада - все, говорит, есть. А я смеюсь - все?! Ну, да... гребеночки, душки, пустяки. Бывший у меня в прошлом году от них, работавший у них, молодой человек - убит красными, когда вылавливали партизанов. Говорила больше Марина. Алеша, как обычно, помалкивал. Он - приятный, чуть мягковато-сладковатый, но что-то в нем не отмыкается. Думаю - душа у него хорошая. Марина мне понятней, хотя тоже "прикровенная", - и - чувствую - волевая, цельная. Все болеет. [...] {Описание болезни М. А. Квартировой не публикуется.}

Они оба - хорошая русская молодежь. Чувствуется резец И. А .

самое лучезарное, самое высшее - до чего могла подняться вера и мысль человеческая. Твой Ваня. Лю-ба моя!..

[На полях:] 22.V - пришла "Арина Родионовна", делает мне лепешки на полусметане (после кипячения масла впрок) из настоящей белой муки. На обед суп-лапша из баранины, творог цельный с молоком. Видишь - сыт я.

За всенощной виделся с доктором, кланяется тебе, птичка!

У меня - для тебя, Ольгушка, - 4 пакета "bonbons au miel" {Медовые конфеты (фр.). апельсинчик . Это моя мечта - завести себе, - и я достану. Это моя idée fixe {Навязчивая идея ( фр.). }.

Если бы вязиги тебе послать! Я берегу немного, для тебя. Она нужна тебе! Ешь фруктовое желе!

Ванюша милый мой!

все сделай для того, чтобы преодолеть в себе это. Мне горько сознавать, что м. б. я этому виной. Ты опять снился мне. Вернее голос твой... я тебя никогда не вижу , но или чувствую, или слышу. А сегодня было так странно во сне, и я так плакала. Проснулась в слезах... Плакала о чужих детках!.. Какая тяжелая жизнь, Ваня! Проснулась, - сердцу не очень важно, горю вся, думала жар. Нет... Разволновалась. Приняла валерьянки, и все прошло. Это верно немножечко устала - вчера гости у меня были. Очень было сердечно-мило. Это такие милые люди и чувствуется с ними родство какое-то, легко так. И "рыбинец" был, и т.к. у него велосипед сломался и не на чем ему было ехать (12 1/2 км), то заехал к своему тезке в Утрехте, тоже инженеру, попросил у того, а я скорее позвонила тому и просила устроить так, чтобы и сам приехал. Ну, и приехали оба. Так что еще одним гостем русским было больше, а нам радость. Пирог с луком и яйцами ели. Хвалили. Я тебя вспоминала и маме сказала: "еще бы одного гостя!.." И еще за завтраком был русский винегрет со всякой всячиной, маринадами домашними и т.п., и настоящий кофе (остатки) со сливками и булкой сладкой (сами пекли). Потом гуляли среди цветущих яблонь - роскошно цветут, будто кружевом бело-розовым покрылись... Потом чай пили с вареньем из черной смородины. Любишь? Я его специально для Ольгиного мужа берегла - тот его обожает. Разговоров было масса, болтовни, смеху. Музыку немного слушали. Я с Ольгой еще всюду ходила "по хозяйству": телочку поить и т.д. Мужчины накурили так, что синё стало, во главе с Сережкой, - он массу курит. Ну, теперь пусть отучается!

Дивная была погода вчера. Гости наслаждались. Даже скотный двор горожан приводил в умиление.

Потом обед: суп из щавеля с яйцом и сметаной, отбивные котлеты с картофелем и спаржей, салат, огурцы свежие, крем сливочный с персиками. Пришлось бы тебе по вкусу? Ах, как бы я тебя угощала! Я достала еще лимонов - сделала лимонад. И скоро-скоро все уехали.

Ты бы успокоился, какой я молодец. Я все время хочу есть... Вчера сосед мой отказывается, а мне прямо неловко, т.к. я против него вдвое ем.

Умоляла хоть за компанию съесть чего-нибудь.

И сегодня я все остаточки отыскала. И даже молоко пью, все, все ем. Это хорошо? Хороший признак? И погода дивная! Ах, Ваня, как прекрасен Божий свет! Представляю вот весну такую, буйность света, цвета, роста, сочность трав, птиц гомон и... во всем этом, там, у нас,.. Дари... Как чудесно!

Вчера пел соловей! Жидко, робко, будто поперхнулся, умолк, не "целовал", и трели не было рассыпчатой, не цокал, а только чуть-чуть, робко повздыхал, и то... так вдруг заныло сердце... Домой так захотелось!.. Как там все душисто было!

Вчера мы говорили-спорили, какой город лучше, где приятней купаться. Мне не нравится пляж Схевенинга, а "рыбинец" уверял, что "даже очень поэтично". А мама и спроси: "ну, а в Рыбинске как?" "О, там я на "Черемуху" бегал - и нет второй..." Знаешь малюсенькую "Черемуху"-речонку? Лужа! Я тоже полоскалась в ней, пескарей ловила, головастиков пугала, у нас на даче тоже она протекала.

Как проводишь ты весну? Неужели в городе? Не мог ли бы ты пожить, хоть немножко, за городом? Это так бы тебя освежило! Я не рискую, не смею надоедать тебе все с одним и тем же... Но ты знаешь, как я жду тебя! Узнай, Ванюша, можно ли тебе надеяться сюда приехать. И скорее мне об этом сообщи. Мне бы хотелось, если ты сможешь, то заранее для тебя найти пансион хороший. У Сережи бывает так по-разному: иной раз все набито. Заранее надо. Хоть приблизительно. Arnheme - прелестен. Там парк на много верст тянется, роскошно! И окрестности совсем будто наши: косогоры, березы, обрывы и река... Я верю, что тебя пустят. Но, (не хочу думать) если не пустят (ужасно это!), то я не останусь на все лето тут и в Arnhem без тебя не поеду. Слишком мне будет это больно. Тогда я хочу заранее же условиться с хозяином "Wickenburgh'a". Мне так хорошо было бы там отдохнуть. Я ему должна тогда тоже скоро звонить, иначе может сдать. Напишешь, Ванюша, что тебе скажут о визе? Постарайся, дружок, чтобы вышло все! Ну, не упрямься! Будь милый! Мне кажется иногда, что я слышу кукушек из "Wickenburgh'a". И его видно в дымке, заманчивый, завороженный какой-то. Я там еще ни разу не была теперь.

Продолжаю утром 19-го. Шторм, тепло, был ливень вечером вчера и ночью. Все благоухает. Вот только ветер так бушует. Всю ночь наш работник оставался у моей лошадки, следил, ждал, но нет еще жеребеночка. Это, кажется, у лошадей всегда происходит "нежданно", они любят тайком от людей. Но зато утром у кошки малютки. Не думаю, что этими двумя только и ограничится, - очень уж она была "колокольней", когда сидела, то прямо башенка: головка капельная по сравнению с пузом. Вот и новости.

Мечтаю поехать на Троицу в Церковь: просила о. Дионисия устроить нам возможность остановиться в церковном доме, т.к. автобусы не ходят теперь по праздникам вовсе. Раньше мы останавливались в Hotel'e, когда уезжали на несколько дней Страстной недели и Пасхи (1939-1940), но теперь, по некоторым соображениям, мне бы хотелось лучше или в пансионе, или у частных лиц, а не в больших "проходных дворах". Сию секунду оторвалась - принесли почту. Ваня, от тебя опять ничего! Я не могу больше!

Или тоска тебя ухватила? Господи, как это ужасно! Ванечек, ну, не надо! Ну отогрейся, ну будь милый! Ванюшечка! Тебя сегодня видела (!!) во сне! Тебя обижал кто-то, и я вцепилась. Не помню, кто обижал, но кто-то из русских, к кому ты хорошо относишься. Мне было так больно. Кто-то, о чем-то с тобой спорил. Я так ясно тебя видела, твое удивление, что именно тот, кого ты так ценил, тебя цепляет. И слышала твой голос: "а я-то его так ценил!" Почти каждую ночь о тебе! Ванюша, что мне сделать, чтобы ты стал радостен? Я не в силах? Да? Я не могу? Моя любовь к тебе - недостаточна? Мне это так горько!! Так горько! Ты вечно в грусти! Ну, улыбнись же мне! Миленькой мой, глупка! Была ли у тебя уже "караимочка"? Привезла ли тебе лекарство? И то ли оно, что тебе надо?

[На полях:] Напиши же о здоровье! Я места себе не нахожу - все волнуюсь о тебе. Сегодня я была уверена получить от тебя письмо. Ванечка, не грусти, я так тихонечко-тихонечко тебя глажу по головке, по глазкам, ручки твои держу в своих, грею их. Отогрей же и свое сердечко! Я ушком к нему приложилась и слушаю, хочу услышать, что оно мне скажет!

Ты не ответил ни на что в моих письмах. Перечти последние.

срочно и точно адрес и час и день твоего вечера?! Обязательно! напиши!!!! Почему ты мне никогда больше не отвечаешь на мои письма?

Ванечка, ты разлюбил меня? Отчего ты тоскуешь? Отчего "опустошен"? Отчего тебя не могут согреть мои ласки? Я убаюкаю тебя, ты заснешь, забудешь все тяжелое, что тебя "опустошает". Да? И проснешься веселенький, мой радостный Ваня! Целую и благословляю. Оля

Посылаю это "счастье" сиреневое!

Милый мой Ванюша,

родименький мой, самый близкий сердцу, ненаглядный Ваня! И вечером нет от тебя письма. Я не знаю, почему, но воображаю, что ты болен. Ангелок мой, напиши! Порой я думаю, что ты меня перестанешь любить так к себе самой, тогдашней. Я разгораюсь воображением и думаю, что никогда, никогда не получу больше от тебя письма. Господи, когда же будет этот счастливый день, и я узнаю, что ты здоров, бодр и все еще любишь свою Ольгуну?!

Милый мой Ванечка, нет у меня слов, чтобы сказать тебе все то, что на душе и сердце...

Всякой минуточкой я с тобой. Ломаю голову отчего ты молчишь и без конца думаю...

Мне ничего не мило, если не знаю, что с тобой! Ты не простил меня? Да, я гадкая, я нетерпеливая, мучила тебя невольно... Прости, Ваня. Напиши, ответь же (!) простил ли ты меня! Я никуда на отдых не поеду. Я свое время отдыха берегу на твой приезд, - я верю в него! Писала утром я тебе, что Сережа и брат А. меня упрашивают принять их план отдыха. Они наивны. Верят, что еда и воздух поправить могут! Я могла бы и сама уехать, коли была бы воля. Но они, зная, что я никогда не соберусь сама все приготовив, условившись и т.д.

Сережа говорит, что, если я соскучусь, то он поблизости, но вообще я была бы предоставлена сама себе.

Сначала они хотели мне подарить собачку, т.к. моя убежала (или переехали?) в тот день, как увезли меня в клинику, и я тосковала по ней. Меня трогает забота молодых людей. Но ничего мне не надо...

Между прочим: К[ес] относится ко мне хорошо, без тени "ухаживания", не ревнуй!, просто... и трезво (Мы видимся 2-3 раза в год.). Заботливо. Мама, Сережа и К[ес] прямо очарованы предместьями Arnhem'a и самим городком, и потому решили меня туда пересадить. Никуда не поеду... Я жду тебя!

как я этого хочу, но поступай как знаешь. Я ни в чем не хочу быть такой к тебе, чтобы ты почувствовал себя стесненным мной. Только будь ты радостен, тих, покоен, а я все перенесу! Все, во имя твое, Ваня!

Ванечка мой, родной мой! Как часто думаю я, что недостойна я тебя, что ты это сам уже понял и разлюбил меня или разлюбишь. Не потому, что ты переменчив, но потому, что я - негодная! Ванечка, мое солнышко, как невыносимо это расстояние! Любишь ли ты меня еще?? Ванюша! Простил ли? Да, простил? Ванечка, если бы я с тобой была, то я такой бы нежной к тебе стала, что ты простил бы! Сегодня я была у Фаси и в переплетной. Книжечки твои будут готовы в середине той недели. К сожалению -красной материи уже не было. Будет тоже довольно темный красный цвет, приятный, но другой. С немножко золотом. Я сама, рукой на корешке напишу твое имя. У них русских букв нет, не могут. Я заказала переплет мягкий, как однажды ты писал. Не знаю, что получится. Кожи, конечно, не было, да и нельзя, я рада, что еще полотно ухватила. Жду очень книжечки, так мне без них пусто. Почитала бы, и от тебя-то ничего нет, приду к себе, посмотрю на полочку, где стояли - пусто... А "Вербное воскресенье" и "Куликово поле" я перепишу красиво и тетрадочкой переплету тоже, а для "Куликова поля" сделаю еще и обложечку, а м. б. и для "Вербы". Будто мне что-то видится. Еще не ясно. М. б. придет в ночи и для "Вербного воскресенья". Мне бы хотелось и "Лик скрытый" переплести. Ванюша, я не читала "Трапезондский коньяк". Ах, Ваня, милый мой, милый Ваня!.. Дай обниму тебя, сейчас вот, в сумерках, скажу тебе сердцем о всем, о всем... И тебе станет легко и тихо... Мы подождем, не шевелясь, когда стемнеет, не будем говорить и слов... и все поймем! И грусть твоя растает в грустных сумерках... И когда темно станет и холодком подует через открытое окно, и сине-сине заголубеет за занавеской воздух, то станет тебе так тихо, тихо. Я молча глажу тебя, и нам легко. Потом зажжешь веселую лампу, все оживится, и Олюшка твоя тебе много всего расскажет, смеяться станет. И ты м. б. развеселишься! Я много видела забавного, над чем бы можно посмеяться. А хорошо как зарницы за окном бы сверкали! Мы закрыли бы лампу и ждали бы их отсветов. И гром вдалеке... И ливень после. И ночью мы с тобой не усидели и убежали подышать чудесной влагой... С деревьев еще брызжет, лужи, пусто на улицах. Прохладно, ароматно... И нам так весело... Не бывало тоски!..

Ах, смотрю в сумерки, - и веришь - дождик... У нас, в Схалквейке! Хорошо для роста травок. Ванечка, будь бодренький. Ты так хорошо меня бодришь. Я здорова благодаря тебе... Порадуйся!

так по тебе тоскую! Совсем темно, но не хочу зажигать электричество, - еле вижу буквы. Жду завтра, - авось от тебя весточку получу! В темном уголке под иконой твои яички радостно напоминают: "мы от Вани!" Ванечка-ласточка, целую тебя, люблю, нежу! Обнимаю тебя...

Напиши же!

Благословляю на сон.

Оставлю местечко до завтра. Оля

21.V Иоанна Богослова Ванечка, и сегодня ничего нет. Я не могу больше! Что с тобой?? Через смущение великое, но все же сейчас напишу С[ергею] М[ихеевичу] и спрошу его, умолю мне ответить что с тобой! Прости, что обременяю твоего друга, но мне нет сил. Всю ночь о тебе думала. Ты снился, но забыла как. Поласкай меня, ты давно уже не писал мне. Я забыла какой ты, когда ласков... Нет, не забыла, я ничего твоего не забуду никогда. Но так хочу твоей ласки!

Фигура плохая, стою глупо.

Ванечка, пиши мне все, все, не считаясь с тем, как это на мне отразится. Бранись, жури меня, все, все говори мне, только не молчи !

21.V Вчера послала не заказное, a exprès, - его не могла сдать на почте, т.к. говорят, что во Францию не принимают exprès. Я просто его бросила в ящик в надежде, что все же поскорей дойдет.

29.V.42 - 30 мая - 6-45 вечера

Родная моя Ольгуночка, славка весенняя... - птичка такая есть! - новорожденная моя, - целую тебя в глазки, которые так светло смотрят на Божий мир. Вот, три года, как ты откликнулась на крик моего отчаяния, на мою одинокость в жизни - сказала мне - "нет, никогда не думайте, что одиноки Вы... не думайте так! Вашим Духом живут много людей, Ваша Божия Искра затеплила у многих лампаду..." Так и осталось в сердце. Правду сказала ты: с той поры много раз подтвердились твои слова от сердца. И раньше я знал, сколько у меня друзей-читателей, но ты нашла свое слово - о "лампаде", и пролила свет в меня. С той поры мы узнали друг друга, узнали заочно и стали душевно слитны, стали такими близкими друг другу, как редко бывает это в жизни. Для меня - мы - - - одно. Верю, что и для тебя - мы - - - одно. Три года тому, в этот день твоего рождения ты плакала, и я - в книге моей - пришел тебя утешить. Так случилось. Надо было, чтобы так случилось. Да будет же этот день твоего рождения ныне для тебя радостным, полным света, моя голубка Оля. Он будет светлым: ведь ты теперь, после болезни, после стольких терзаний душой и телом... - сколько ты вынесла, Олюша! - как бы снова рождаешься, - я чувствую это в твоих письмах. Ничем не томи себя, не омрачайся! Слишком сложна и сурова жизнь, и надо ценить все светлое, что она может дать. Цени, Олечек... и больше всего цени, что ты уже здорова, что получила себе в удел великую силу чувствовать Божье в мире. Твои последние письма полны для меня твоею радостью, что снова ожила, что свет в душе твоей. О, пей же радость весны, моя голубка! Всему в ней отзывайся, что ласкает тебя, - ты воистину вновь рождаешься, - цени это, моя крошка! И не надумывай, что Ваня забыл тебя, - тебя нельзя забыть, раз узнав. Ты получила, конечно мои письма, от 15[-го] - 3 и 18[-го] - 2. Многое они тебе сказали. Я на все ответил, не укоряй меня. Ах, Ольгунка-Ольгунка! Не всегда могу я быть безотчетно-счастливым. Хоть и люблю тебя безотчетно. Сколько всего подавляет душу! Мы живем под знаком тревоги и печали. Каждый день теряем друзей, - я - верных читателей - ложатся в почти родную землю - на Сен-Женевьев. Жутко слышать. В Троицын День был у меня кн. Александр Николаевич Волконский, чудесный человек, мой вернейший читатель, пришел с одышкой, я угощал его "мюска", кофе... а сейчас "пней" - "внезапно скончался". 62 г., был силен, никогда не болел, недавно перенес - впервые в жизни - воспаление легких. Как мечтал о России, - он был помещик на юге, воевал - артиллерист - и в войну Великую, и в Белой Армии. Здесь работал в биологической лаборатории по борьбе с проказой... Эти "звонки о конце" меня подавляют, я неспокоен. А когда неспокоен, не могу даже письма тебе, светлая, одолеть! Когда-то тебя стыдил за думы о "конце", а вот... - и сам. Как я схож с тобой Олёночек мой нежный... - мне было лет 12, когда умерла не родная бабка ⁷⁴⁴

Я рад, что ты ешь и хорошо ешь. Твой лукуллов пир - 17-го - вызвал и во мне аппетит, - эти отбивные котлеты и крем сливочный... с персиками! Нет, у нас это отошло давно, как и пироги. Мы "побираемся" около былой жизни. Когда ты ела котлеты - как я рад, что ты хочешь есть! - мы с доктором сидели на террасе кафе и ели... мороженое, неизвестно из чего. О, если бы уйти в "Пути"! Какое богатство всего - всех радостей жизни - дал бы! А не могу обмануть себя, забыться... - и не пишу. Все чего-то жду. Че-го?! Порой беспокоят старые боли, опять "ларистин" мне вкатывает доктор. Не выдумывай, милочка, посылать мне цветочный привет - к моему вечеру! Я разгадал, зачем тебе надо знать, где, когда. Я писал тебе, - разрешение все еще "висит", но... дадут. Кажется, 21.VI, - не стану же скрывать от тебя, но прошу - не посылай! У меня чудесные гортензии твои, в шесть шапок. Или ты хочешь, чтобы я публично поцеловал посланное тобой?! - В 4-5 часов 26, авеню де Токио, Русская Консерватория. Но - не посылай, может случиться, что и не получу, и твой эффект не достигнет цели. Зачем? Ах, ты, солнце мое живое! Я очень постараюсь приехать, поверь. Хоть и очень все сложно для меня. - Изволь ехать на отдых! Не смей же заматываться в хозяйстве, - опять гости, гости... - повторение пройденного? Помни, что ты не смеешь играть с болезнью. Цени "милость" Господню. Оля, прошу тебя, - отдыхай. Поезжай в Викенбург, в Арнхем... - прими подарок Сережи и твоего свояка - это меня не томит, я тебя знаю. Да и какое право имел бы я... быть недовольным. Радостной будь, флиртуй, Господь с тобой. Мне дорого, чтобы ты нашла себя в творчестве, - Оля, хоть раз прислушайся к моей огромной любви к тебе, - я полюбил тебя - Олю, да... и еще - Олю - дружку! соратника моего, преемника моего. Ты мне послана Богом, Оля, - для передачи тебе моих прав на все! На творчество - на все! - послана мне. Последняя - и лучшая - радость моя! - Как ты удивительно чутка! до - ясновидения! Да, я разочаровался в одном "почти-друге". Ценил его. Это один поэт, не печатающийся, но - поэт. Он оказался сверх-мелочным. Долго рассказывать. Меня это не очень удручило. Оля оказалась права, она всегда говорила мне: он мелочной, он весь - о себе. А я-то его пытался прославить. Не стоит слова. - Про кошечку ты хорошо - "как колокольня". Да, я вижу - похоже и на "бутылку", увеличенную бутылку из-под рейнвейна. Ах, какая легкомысленная. Да оно и лучше, чем "перекрест". Меня донимают "запросами". В связи с волей - ехать на восток биться с большевиками. Вижу героев, вижу и лицемеров. Забывают многие, что эта борьба - не только в материальной плоскости, а - главное - за "живую душу"! Тут всякие политические - земные доводы рушатся. И И. А. наш, если он хочет оставаться верным своему - "борьба с насилием" ⁷⁴⁵ , должен бы оправдать идущих на бой. Ставка слишком важна - "Божеское", тут никакие - меркантильные и политическо-географические положения - не должны играть роли. Тут уж дело творится - в наджизненном, в вечном. "Какая польза человеку, если приобретая тленные сокровища, душу же свою потеряет?" ⁷⁴⁶ Борьба за бессмертную душу, за ее свободу, за право - Господу петь, за - жизнь в Духе и Истине! Это бой с бесовской силой... и не виноват перед Богом и совестью идущий, если бесы прикрываются родной нам кровью. Иначе - что же? - Лесе-пасе {Здесь: невмешательство (от фр. - passer ). }? Довольно: четверть века растлевали, растли-ли! Ответственность я сознаю, и это не смущает меня, что я одобряю уже принятое решение - на борьбу "за Божью Правду". Едущие на восточный фронт оставляют, каждый, жену и дочь - 13-14 лет. Молодцы девчурки! Одна говорит: "пусть голод, холод, все, все... - но я хочу видеть мою Россию!" И молодцы жены: они поедут - надеются - следом. Обе - красавицы, обе мои почитательницы. Одна из них пишет неплохие стихи. Вчера явилась ко мне, изящная, чуть подведенная, подвитая, - с глазами византийки, - знаменитые глаза женской линии кн. Кантакузен. Другая - казачья генеральша. Муж ее - шофер - бывало, возил нас с Олей в Аньер, где я читал в Казачьем музее ⁷⁴⁷ в пользу аньерского прихода. Шофер - изучавший психологию. - Меня тревожит твое беспокойство. Я почти здоров, боли - редко, все знакомое, длящееся десятилетия. Странно, - что-нибудь приятно взволнует, и болей нет, сразу. Долго сидеть за машинкой не могу. В каких болях писал я "Солнце мертвых"! Если бы знала ты, видела меня тогда. Но тогда - я был моложе на... 18 лет! Тогда в болях пил крепчайший мар и ел ослиную колбасу, копченую!! - Оля, изволь ехать на воздух. Умоляю тебя. Экспрессы не посылай, бесплодно: идут 9 дней, тише заказных. Оля, выбрось из сердца, что я могу измениться к тебе: я не могу! Свет мой, я безоглядно, огромно люблю тебя, - или ты еще не умеешь понять меня?! Ты для меня - все. Мне тихо, чудесно нежно с тобой, когда читаю твои письма, вот такие, как это от 20, где ты мечтаешь со мной. Я люблю радостную тебя, смеющуюся, веселую, - ах, Олёк, милая моя... Благодарю за "грозу" в письме, за отсветы. Благодарю за фото, я их нежно целую - тебя, моя славочка, рад, что "пасхалики" ласкают. С[ергей] М[ихеевич] получил твое письмо, когда ответит... !? Я всегда ласков, когда о тебе думаю. Прошу: будь же покойна за меня. Газеты "Новое слово" у меня нет со статьей, о чем пишешь.

7 вечера, надо сдать на почту, а то - до понедельника. Я все сказал тебе в письмах - от 15-го и 18-го мая. Да, был у меня один приятель, преданный. Как раз я писал тебе письмо о "влияниях" творческих. Пропуская "личное" - к тебе - прочитал ему, каким влияниям подвергался я и наши классики. Он постеснялся тогда просить - оставить ему копию. Получил - письмо - просит те строки. Но у меня не бывает копий, а припомнить не могу. Пишет: "это же очень важно - и о вас, и - как "литературный образец"". Ну, тебя удовлетворил этот "образец"?

тебя. Ольга, ты мне так нужна, так дорога мне... - и Господи, когда же я тебе сердце свое показать сумею?! Чтобы ты поверила... кто ты для меня!? А на тоску мою не обращай внимания... - это прирожденность моя, это - недовольство собой, это - ожидание "захвата" работой, как всегда, всегда... Ну, милая моя новорожденка, будь радостна, верь, - я всегда с тобой. Всегда, на-всегда. Писал 8-го, а потом 15-го, но в этот промежуток писал Сереже - о тебе все, о тебе, о тебе... Ну, засияй, вот так... - о, как ты чудесна, как ласкова, нежна, как - вся моя! Благодарю Господа за радость встречи с тобой, за незаслуженное счастье. Любимая, вечная моя... Оля, Ольга, Ольгуночка!!! ... Целую, всю-всю.

Твой Ваня

Нет времени проверить, спешу на почту. Если бы Сережа достал для тебя гардению! Или - апельсинчик привитой! Я был бы так счастлив, - покоен!

Милуша мой, чудесный Ваня!

не рвал. Мама очень мучается (28.V) {Предложение написано между строк.}. Зашли на минутку к Фасе, чайку попили, отдохнули и домой. Фася взята тобой... Вся! Переживает, думаю, похожее на мое давно, давно... Прочла "Няню" (* Мама ей свою дала почитать.) и говорит: "все время думаю о "Няне", была у меня сестра в гостях, смеется, что я только "Няней" и грежу... чудно как он пишет, и как это так придумать!"(* "придумать" - так детски!) Я спросила: "нравится Вам Ш.? А прочтете "Пути Небесные" и совсем никогда больше не перестанете думать..." Мне на один момент захотелось сказать ей, какой ты! Какой ты и ко мне... Ну, гордость, м. б. моя... И просто так через край, что на кого-нибудь плеснуть захотелось!.. Но я удержалась. И как же заныло сладко сердце от этой волны, удержанной волны воспоминаний о тебе... Да, Иван, мы до странности похожи друг на друга... Легко ли это в жизни? Я не знаю. Иногда до жути мы - одно.

Ваня, я так измучилась, ожидая твоих писем. Но перед Троицей я получила чудное письмо твое... Мы были в Гааге. И впервые после долгого-долгого промежутка я была за всенощной. Мне казалось, что я с тобой. Я тебя близко ощущала.

Я люблю всенощную летнюю, открытые окна, звонкий какой-то храм. И свет дня еще не ушедшего, и свечки, и звуки с улицы... стрижей крики. Пустоватый храм.

Не было этого у Дионисия... У него всегда . Был день, совсем светло, а они затемнили, не любит он электричество, горели убого свечки. Полумрак. Запели "Ныне отпущаеши"... Я вспомнила тебя и эту твою молитву, и вспомнила еще "Свете тихий" и затосковала по этой перекрестной дороге в "хлебах"... Я вспомнила тот сельский храм и все, все... И захотелось этой дали из окошка церкви и... стрижей... Грустно так стало. И вдруг... "я-ко виидеста оочи мои..." и ясно так стрижиный визг! Я не говорила себе... Но когда вышли мы, то я увидела их много, кружащимися, чиркающими - задевающими землю... Утром за обедней было много цветов, березок, травы, но мало света... Я о тебе молилась... Мне хорошо было. Тихо. Но я умом не могла постигнуть, разъяснить своей жизни. И я сказала только: "Господи, покажи мне, дай мне силы, пусть следующее письмо Вани даст мне намек, м. б. я найду ответ на вопросы"... Я очень устала. Мы уезжали быстро, почти не сидели у матушки. Сережа был тоже. "Ах, тебе письмо привез!" Я вся затрепетала. Я думала: "какое?": "Злое"? "Хорошее?" "Простил?" "Или я права, и он отходит?" Я читала его еще в гаагском трамвае, не утерпела до дома... О, какое дивное письмо твое от 16-го V! Ты все мне сказал! И ты ответил на мой немой вопрос... Я знаю, что чтобы ни стало, но я должна принять то, на что ты настойчиво мне указываешь, ты как бы совесть моя! Я приму это, Ваня. И пусть не будет тоски и томленья. И что, и как дальше... пусть покажет Господь. Я не должна томиться, страдать, "трепыхаться", - ты сказал мне это на мой немой вопрос... Я страшусь выговорить это слово "творить". Но я попробую!

Мне так удивительно твое письмо. Оно такое замечательное, и если бы ты знал мое состояние души к моменту его получения, то ты понял бы меня и теперь... У меня много картин. Одна перебивает другую. Я боюсь их забыть, утратить. Я иногда на каком-нибудь обрывке бумаги, в кухне, или где попало, записываю поразившие меня мысли, сравнения, определения, просто слова. Слова нашей стороны, полузабытые, случайно вдруг всплывшие. Ты знаешь такие "замазырнуть" - это куда-нибудь зашвырнуть, запрятать. Это, например, типично для моей девчонки, которая все так "убирает", что днями приходится искать. Вот по ней-то и вспомнила... "замазырнула". Ах, и много...

Ванюша, твои письма от 14, 15, 16 (это дивное об искусстве, его-то и имею в виду) и 2 открытки. Смеюсь, эта открыточка 15-го... с "прости за волнующие письма от 14-го и 15-го..." и т.д. Ну, конечно, "волнуюсь". Знаешь ты это! И еще больше "волнует", когда ты "извинишься" еще за это! Понял? Но ты знаешь уже, я тебе писала, как встретила я твои эти письма!

Ах, помню, как еще давно, в конце лета прошлого, я получила одну твою открытку... обычную. В конце стояло одно словечко, эпитет мне, - и я бы его, м. б. "пропустила", сочла бы за попавшееся тебе под руку, и вдруг вижу, мелко, сверху приписанное "простите". Меня обожгло всю, и я вся знала, этим "простите" открыла, что не случайно оно, это словечко, что ты знаешь, как ни объяснить себе прежде. Я не спала всю ночь. И поняла, что я для тебя так же что-то еще другое значу, чем просто читатель. Ты этого не знал. И я тебе этого никогда не говорила. Смущалась? М. б... И теперь еще смущаюсь. Вот, видишь, как покорны тебе слова!.. Никто, никогда не мог захватить меня, никакими чарами обворожить, как это ты умеешь вдали! И эти письма. Теперь. Конечно волнуют. Я, знаешь, в церкви молилась, хотела отогнать тебя... (ну, не сердись, - это только для Бога!) и не могла... Ты приходил все снова. И если не ты, то твое. Я вдруг увидела "иллюстрации" к "Вербному воскресению", к "Свете тихий". А эту лыжную прогулку! И многое... Видишь как! А ты - "прости"!

Милочкину рубашку не носишь, а мою будешь! Хочу ! Будешь? Она готова! Конечно, ее в Европе не наденешь, но пижамой кто тебе запретит ее надеть, какие моды? Она будет тебе приятна летом, в жару, - холодит, она из той материи, из которой шьются шелковые верхние мужские сорочки. Должна быть приятна. И цвет у нее приятный. И безусловно в ней каждый крестик живой и о любви поет! Будешь носить? Ваня, я безумно хочу иметь эту картину - портрет твой! Привези! Очень хочу! Я помню его картину в Пушкинском музее (?), я думала, что видела ее в Третьяковской галерее, ошиблась. Но помню хорошо. Почему ты оригинал отдал? Возьми обратно! Ну, знаю, что говорю абсурд, но зачем отдал?? Хочу! Хочу! Вань, я крепну, розовею и полнею. "Пышка" буду к твоему приезду. Но я не пугаюсь утратить "линию". Хочу здоровья! Ты любишь "худышку"? Мне не мне не очень по сердцу. Но м. б. в Париже было и лучшее. Тут были такие с красными цветами такой формы {В письме сделан набросок.}. Модные. Но мало сердца... Глупо? Я уверена, что у цветов есть и душа, и сердце! А ты? И потому мне жаль их рвать! Скажи, любишь ли ты полевой букет? Я обожаю! Лучше роз! И еще люблю жасмин! В саду уткнуться лицом в куст и замереть. Я могла бы ужасные глупости делать вот в тихий летний вечер, в саду уснувшем стоя, вдыхая аромат жасмина! Я - шалая. Но нет, не думай ничего дурного... Я всегда знаю меру. У меня рассудок твердый! Но я могу мечтать... И всегда... так грустно... И от свежей зелени мне в ясный день бывает трепетно и... грустно. А тебе? Оттого, что все уходит?? Да? Ваня, у Тургенева в "Дыме" не Елена, а Ирина... А другая, невеста, святая - Таня. Но она бледнее. А Ирина... ты знаешь, меня однажды идиот один сравнил с ней. Я не хочу быть на нее похожей. Неправда - это сравнение! Я обожаю Наташу Ростову! Раньше еще больше! Теперь - Дари! О, люблю еще Нургет. Это твое - обворожительно. Поверишь ли, что я еще могу вот именно так переживать. Именно как Нургет. Мне она очень близка. М. б. в некотором даже больше Дари. Это какое-то состояние натянутой струны любви. Ну, не умею выразить... Знаешь это... в вишнях. И оба не знают , что это

Но ты знаешь, за что я себя не люблю? За постоянную оглядку: "это нельзя", "не полагается". Во всем. Вплоть до мод. Не смейся. Я скована условностями. И потому-то и "вою", что своего нет. Я боюсь

Кукушка кукует... и черный дрозд поет вечернюю зарю... Я люблю тебя! Ты это слышал? Старо? И все же снова хочу сказать! Твои книги переплетут в субботу. Была сегодня там. Мне хочется вклеить автографы ⁷⁴⁸ , но тогда я никому-никому не покажу это заветное! Почему ты думаешь, что караимочка знает, кто тебе я? Ты заметил? И как же она меня находит? Она сама очень хороша? Яркая? Да? С таким меня не сравнивай... Я совсем другая. Я - не яркая. Глаза не черные. Она очень модна? И вообще... в красивой рамке? Ну, расскажи же?! В Гааге m-r Пустошкин мне делал комплименты. Ему понравилась моя новая шляпка. Он - такой какой-то весь из комплиментов, не люблю таких. Но все же, как женщина, я вижу, что это испытанный "дамский кавалер", - много видал. И потому, не ценя его нисколько, я его оценку моды и вообще "рамки" - принимаю с некоторым удовлетворением. И я знала, что тогда у меня был, по их понятиям, был "шарм". Я по нем это видела. И... вообще... Боюсь безумно стать провинциалкой. Всегда слежу. В Париже я боялась тебе показаться. О, какой у тебя глаз!.. А я живу ведь в каком-то ином мире... часто в несуществующем. Грежу, чтобы проснуться среди моих пернатых и рогатых, и всяких прочих друзей... Какая же я "дама"?! Я просто - Оля. Ку-ку! Куку! Зовет совсем близко! У нас был знакомый, который меня особенно как-то звал Оля. Кругло и ласково. Один доктор - профессор из России (старый друг семьи).

[На полях:] Ваня, не выписывай мне больше еженедельник. Прошу! Откажи! Я не могу! Умоляю, если любишь! Давно хотела тебя просить. Или я сама напишу им.

Ну, до свидания! Обнимаю тебя! А как нежно и ласково... представь сам! Оля. Хочется написать многое, и из жизни из своей. Так ярко все!

Здесь духи {Письмо надушено.}.