• Приглашаем посетить наш сайт
    Северянин (severyanin.lit-info.ru)
  • Переписка И. С. Шмелева и О. А. Бредиус-Субботиной. 1939-1942 годы. Часть 18.

    От составителя
    Последний роман Шмелева
    Возвращение в Россию
    Архив И.С. Шмелева в РГАЛИ
    Из истории семьи Субботиных.
    1939-1942 годы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10
    11 12 13 14 15 16 17
    18 19
    Примечания: 1 2 3 4 5
    1942-1950 годы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10
    11 12 13 14 15 16 17
    18 19 20 21 22 23
    Примечания: 1 2 3 4 5 6

    177

    О. А. Бредиус-Субботина - И. С. Шмелеву

    15.IV.42

    Милый мой Ванюша,

    сегодня твое письмо от 7-го, с тоской... Что с тобой, Ваня? Я тоже очень 7-го тосковала, всю ночь не спала, а на утро разрыдалась, - нервы сдали?! Когда сообразила, что Благовещение, то устыдилась и уняла себя, стала Евангелие читать, - тихо стало. Потом меня взяли из клиники домой. Я браню себя за то, что тебе так скорбно писала - вот и дописалась: навеяла и на тебя тоску. "Вам, И. С., нужны радостные письма..." Помнишь? А вот "Ване" пишу всякие, не только радостные, чаще всего - не радостные. Ну, прости, мой родной! Сегодня мне так за тебя грустно... больно... Скажи, что вызвало у тебя эту тоску? Ты же писал мне в Великую Субботу так светло и радостно. И почему же не осталась эта радость с тобой и до Св. Утрени, до Св. Дня? Почему, Ваня?

    Ванечка, это "он", "темный", м. б. украл у тебя радость?

    Ему радостно лишать таких как ты Света в такой День! Не поддавайся! Я сегодня целый день сидела за обложечкой для "Куликова поля", чтобы тебе послать, и, хоть немножко, тебя рассеять. Я не делаю так, как "представлялось" мне, в точности, т.е. я не беру красок, но даю тебе точную схему, все совсем так, как видела, за исключением красок. К сожалению, все вышло довольно размазано и грязно - у меня не было ни карандаша нужного, ни кисточки хорошей под рукой, да и рука-то еще "не верная". Сегодня это - первая "работа" моя после болезни. Для тебя. Ну, и это тебя не развеселит?! Ну, улыбнись же! Конечно, это все не так хорошо, не то, что я бы хотела: т.к. Троицкая Лавра не в красках, а карандашом, то она не "в дымке", не "в дали", как я хотела, а очень четко (* Я нашла случайно открытку с Лаврой и "скрала" оттуда Троицу!). Но ты вообрази! А если хочешь, я тебе сделаю и в красках. Красной линией я очертила размер книжки. Но, это только - фантазия моя. Не подумай, ради Бога, что это - мое желание. Ваня, умоляю тебя, напиши о здоровье. У меня всегда перед болезнью тоска бывает. Упаси Господи, если у тебя так же! Мы все "расклеенные" все еще. Мама безумно устала за мою болезнь, А. - все еще болен (он сильно и тяжело разбился, с ним было несчастье 12-го III), все еще у хирурга в лечении. Много страдал очень. Не известно еще, как все пройдет. Я все еще тоже на положении больной. Все хочу быть здоровой, но через силу не выходит. Передай С. М. Серову, что я ему шлю "Воистину воскресе!" и прошу его развлечь тебя хорошенько. Скажи, он разошелся с женой, или еще она с ним? И если ушла, то почему? Разлюбила? Или другой? И как он живет? М. б. он, вместо того, чтобы твою тоску развеять, на тебя еще и свою навевает? Ах, Ваня, ты такой счастливый: пойти можешь в собор, послушать хор чудесный, молитвы дивные! Я вот без всего этого сижу! Не пренебрегай этим счастьем - близостью к храму - используй это! И пиши, Ванёк! Я тоже буду писать стараться, как только поокрепну! Был ты в Сен-Женевьев? Устал? Почему же не был во 2-ой день? Неужели и в церкви не был? О. А. духом своим тебя бы укрепила. Никогда не поддавайся унынию, дружок, не отступай от возможности быть в молитве. Подумай, как горько это твое для покойной!

    И мне... так Ты же так велик! Ты так много можешь взять себя в искусстве. Целую жизнь создать! Ты думаешь, мне легче?

    Уж не буду лучше этого касаться! И ты знаешь, что, как это нас ни огорчает, - но пока что разлука остается!

    Господи, Ванечка, как хороша и как отчаянно-трудна жизнь! У меня тоже много-много разных трудностей, если бы все тебе писать! Многое множество всякой всячины. Только здоров будь, Ваня милый, береги себя, не швыряй здоровье на ветер! Умоляю тебя: береги себя! М. б. недолго ждать радостного дня! Мне вчера "профессор мой" (как ты когда-то назвал) тоже так закончил: "авось недолго еще дотерпеть". Он во всем со мной согласен: и относительно бабушки, и относительно хирурга. Помнишь, я тебе о них писала? И вот, он верит все-таки, несмотря ни на что! в здоровую натуру бабушки! И м. б. мы скоро поцелуем ее, здоровую и радостную! И хирурга к черту пошлем - никто ей такой не нужен. Сама встанет!.. Господи, как я боялась в клинике операции, - прямо до кошмаров. Не знаю, почему я так боюсь, м. б. потому, что одна моя приятельница по лабораторской работе в Берлине, молодая, красивая девушка, при пустяковой операции (желчного пузыря) умерла от наркоза! Это был ужас! Я очень ее любила. Мы все были потрясены. Она не проснулась, - ее и не резали! С тех пор я панически боюсь наркоза. Я хотела даже, если бы надо было, просить делать без общего наркоза, под местным. Ну, довольно! К счастью, Господь избавил! Будем же верить, что Господь во всем не оставит Своей милостью! Надо верить!

    Ванюша, хочешь я тебе еще один сон мой расскажу, о Богоматери? Это было еще в Бюннике.

    Я в поле. Солнце ярко светит, очень тепло и зелено-зелено... Я все иду куда-то, и вижу, что длинной шеренгой в два ряда стоят люди - женщины все. Тесно стоят, будто за руки держатся. Стоят лицом к лицу и между ними пространство аршина 3, дорожкой. Ждут чего-то, кого-то? Я встаю к ним и начинаю тоже ждать. Волнующе и напряженно. Осмысленно, будто с целью . Но не знаю чего . И вот проходят кто-то, какие-то женские фигуры. Но я знаю, что это еще - не главное! И жду, жду... И вот: идут еще, еще... и... вот (!) - упало сердце, я почувствовала, что это - главное. Идет Она, девушка будто, девочка даже, роста среднего, очень тонкая, кажется поэтому еще более миниатюрной. Она в голубом, совсем как небо, платье у нее распущенные светящиеся золотом волосы. И я вижу, что это только фигурка Ея - "девочка", но вблизи - какая Царственность! Какая власть! Я вижу почет Ей. Она проходит медленно, сосредоточенно, королевски. Вот-вот и до меня дойдет!.. Я замираю, я знаю, что я не ошибаюсь - это Она, Пречистая. Она проходит молча, равняется и со мной, и... проходит... мимо... молча. Я сознаю всем существом, что это невозвратно, Она уходит, и меня пронизывает такое горе, что я не хочу , не соглашаюсь верить, что Она уже прошла... И вот любовь к ней, горячая, небывалая, не испытанная мною и наяву, охватывает меня, и я вся - любовь к Ней, мольба: "почувствуй же, как я люблю тебя, о, милая!" И вдруг... Она оборотилась и смотрит, ищет взглядом... По линии нашей шепот: "кто? кого Она ищет?" А я знаю. Слезы подступают к горлу, я не слышу ухом, но я внимаю сердцем Ея словам: "да, ты. Но ты не Ольга. Ты - Елизавета". И я проснулась. Не описать тебе того чувства, с которым я проснулась. Знаешь, когда я к Ней стремилась, уходящей, то я ощутила всю силу собранной Души! Это было дивно! Как я Ее любила! Я вся "летела" к Ней, в едином порыве Великой Любви! Странный сон! И почему другое имя? Я даже смеялась, уж не перепутал ли батюшка при крещении? Но нет. Я - Ольга. И почему же тогда "Елизавета"? У меня часто странные сны. Сегодня Волгу видела. Вода была такая мутная... Я подумала: "письма м. б. будут..." и вот твое, но такое грустное... Ванечка, будь бодр! Будь здоров! Крещу тебя, дружок! Спи и кушай! Гуляй по солнышку! Теперь весна! Не тоскуй! Ну, улыбнись же! Твоя Оля

    [На полях:] Господи, хоть бы дошла моя "обложечка" "Куликова поля" {Пометка И. С. Шмелева на конверте: обложка вынута мной и вложена в оттиск "Куликова поля" (среди рукописей).}! Хоть бы тебя отвлечь!

    Ванюша, знаешь что напоминает запах "любки"? Духи "Трэфль". Все равно какой марки. Да "Lotion" и то дает нечто-вроде.

    Я тебе очень часто писала из клиники. Теперь ты наверно все получил!

    Добрый цензор, если можно , то не выбрасывайте мой набросок для книжки! (хоть он и сверх нормы!) Спасибо {Приписка цензора: считала бы грехом выбрасывать такую прелесть, умею оценить ее, так как сама пишу! С почтением "добрый цензор" 3963/11.}!

    178

    О. А. Бредиус-Субботина - И. С. Шмелеву

    21.IV.42

    Милый Иван!

    Не могу ничем объяснить твоего состояния. Не представляю, что с тобой творится...

    Последнее твое письмо от 7-го, полученное мною 15-го - полно тоски. После него - ничего не было. Чем вызвала я у тебя это? Ты много мне писал о Милости Божьей... Но не думаешь ли ты, что таким отшвыриванием Светлых Дней (подумать страшно: "у меня не было Св. Дня!") отшвыриваешь и Милость Божию?! Ты надумываешь себе тоску, муть, ты пытаешь, терзаешь меня, - ради чего? Ты, бросив мне свою тоску со словами: "я вне жизни", "хоть конец" и т.п. - ты оставляешь меня в неизвестности целую неделю!! Этой самой неизвестностью меня уже в клинике истерзали. Ты, который имеешь величайшее благо - возможность молиться, ходить в церковь, ты, пренебрегая этим, истязаешь несчастного, больного человека, лишенного и этого утешения. Если бы была у нас церковь, хоть в Утрехте - неужели бы я не собрала всех своих силенок, чтобы хоть раз услышать "Христос Воскресе!"?! Как можешь ты корить меня, что не было от меня вестей?! Я тебе очень часто писала. Моя ли вина, если долго идут письма?!

    Я и в муке своей, ни на час тебя не забывала.

    Я писала тебе тайком, во время послеобеденного сна. Я не читала иной раз ничего любимая сестрица понимала меня, - что мне более нужно. Она позволяла. Она же и в ящик их (письма) носила. Я не раз душой была в гостях у тебя на Пасху.., а ты мне ничего, кроме мутных слов тоски, на пасхальной неделе не сказал! Неужели не смог ты на 1-ый - 2-ой день урвать минутки, чтобы черкнуть: "меня запосещали, затормошили, но я о тебе помню"... или: тоску свою побороть, чтобы сказать 2 слова: "я тоскую, но я тебя помню сегодня в Светлый День!" Ну, не мне тебя учить!

    Светлый День - Светлый, независимо от нас !

    И вот потому, что часто он у нас (о себе говорю) "освещается" нашими , собственными светами, часто, очень мало с Христовым Светом сродными, у нас и отнимается радость! Я по себе это знаю, и думаю, что м. б. потому именно я, лично я и должна в страданиях встречать Пасху. Научиться ликовать сквозь свои "страданья", забыть их, пренебречь ими, ради Света Христова! Лишена и храма, ибо вот тоже, сколько раз не ценила достаточно его близость! У меня всегда Пасха тяжелая в личном . Это уже первые шаги к "да отвержется себе!" 683 Так я понимаю. А ты часто отвергается другого, в угоду личному, в угоду "себе". Однако, я не хочу "поучать". Скажу тебе только что ты любишь (о, как любишь!) . Что, тебе все еще "доказательства" любви надо? Но знай что это дается мне очень дорого. У меня нет сил на такое разрыванье. Тебе мало ровной, мирной, тихой переписки. Тебе нужны бури, мятежи? И слова ласки? У меня нет на бури сил! За все это последнее время я чувствую себя взвинченно, напряженно, и не знаю, - в связи ли с этим, или случайное совпадение, что все это время слегка повышена t°. Для меня 37,3° уже очень чувствительно. Я же стыла в клинике при 35,8°. Доктор меня гонит из постели, но встав и "проходив", т.е. со стула в кресло и обратно, - один день, я разбиваюсь окончательно и следующий день лежу. Укрепляющие средства испортили мне желудок и кишечник, и добились обратных результатов. Селлюкрин тоже! Аппетита и сна нет! Ну, посмотрим!

    [На полях:] Не имею сил (и духовных) написать тебе больше, и иначе, т.к. ты сам меня отбросил. Ты разорвал контакт своей необъяснимой выходкой. Если бы ты был болен, ты написал бы, если не сам, то Серов. Нет, ты умышленно не пишешь. И это - ...этому нет названья! Ты всю пасхальную неделю оставил меня, бросив мне только твою тоску и обиду! Неужели, неужели ты хоть что-нибудь похожее делал и в отношении покойной О. А.? или это только мне такая честь?

    Я боюсь пыток, которые у нас бывали. Я не вынесу их! Напиши же светло. Не мучай себя и меня!

    Интересно, когда наконец, ты соберешься написать!?

    Оставь же капризы. Подумай, что ты больного человека терзаешь!

    Образумься! И не мучай (после этого письма) меня новой мукой, как это бывало. Напиши и устрой мир! Крещу. Оля. Твоя, любящая.

    Милый Ванюша, Господь с тобой!

    179

    И. С. Шмелев - О. А. Бредиус-Субботиной

    20.IV.42     4 дня

    Радость, огромную радость дало мне сегодня твое письмо, Олюшечка... - я снова слышу, я так близко-сладко чувствую тебя, наполняющуюся жизнью и мне дающую жизнь, мой светлый Ангел! Я был в таком томлении, в таком опустошении душевном, в оторопи непонятной, в бессилии воли, и уже ничто не могло меня вернуть, казалось, к воле жить. Я знал, веря, что ты будешь здорова... но я мучился твоими муками, твоею истомленностью, - она передалась мне, и я был, как полуживой. Сегодня я осиялся, я живу снова, я почти счастливый... - Оля моя - живая! она - вот она, вся, чудесная, в этом письме чудесном, изуми-тельном! Ольгуночка, я снова спрашиваю - кто ты? Моя му-драя, моя - вся - сверходаренная! необычайная... и снова, снова такая вся смиренная, такая кроткая, такая, такая... ну, вся ласка, вся: ... - тепло, вся - нежность! Ольга, я был потрясен, вознесен сном твоим... твоим могущественным даром... ка-ак ты дала свой сон!.. Но не это - главное... а - ты здоро-ва! ты наполняешься, ты жизнью наливаешься, - я это слышу в немом шепоте строк твоих, - шепоте в моем сердце, в моей забившейся радости, в моей любви к тебе, вечной... но ныне, на земле, здесь... - наливающейся новым восторгом, таким пасхальным радостным светом..! О, несказанная, чудесная... как люблю, как благоговею-боготворю..! Ножки твои целую, моя божественная, моя яркая, заря моя разгорающаяся, меня живящая, о, животворящая девочка-женщина, свет небесный... и чудесно земной-земной! Оля, Ольгуна, Олюша... я целую твое изумительное письмо... - оно - всегда другое, всегда - твое, всегда наполненное силой и блеском сердца, ума, - ах, ты гениалька многоцветная! райская птица-Жар..! сказка, приснившаяся во сне, до того непохожа ни на кого ты, вся - единственная, своя - неповторима. Олёк, умоляю и верю, и жду: ты... - о, как я молился о тебе!.. - ты пришлешь мне сон свой, твое творчество, родившееся в дремоте... родившееся из сердца, из всего чудесно-душевного в тебе, - бессознательно так явленное, - это же только гениям дарован, такой удел - прозревать сквозь сонные грезы! Я с радостным трепетом вчитывался в "рисунок", в эту обложку будущей нашей книжечки, - нашего светлого ребенка, малютки чистой... - твоего-моего сна, порожденного светом сердца - "Куликова поля"! Я вижу эту нежную красоту святую - твое творение. Дай же мне его ощутить, я его вижу душевными глазами... я хочу его ви-деть, я, весь здешний, моими, здешними... Художник ты мой, драгоценная, Благодать на тебе Господня. Чудесно, чудо мое, чудесно, как все в тебе. Как я счастлив, что мое нежнейшее связано с тобой - ты, не знаемая еще, ты мне внушила это и дала силы - преодолеть! И - навсегда мы с тобой - вместе - одно: пока будет жить эта моя "молитва"... - она будет - к тебе, она будет - ты, на ее девственной рубашечке, твое блистающее имя - Ольга! - солнечная ты моя царевна, - нерасторжимо вместе, духовно вместе, всегда, довечно. Онемевший, в благоговении, перечитываю я твои строки, вижу твой сон... - нежный, светлый, полнее, глубинный, - и так легко, как дуновенье, так весенне... - что и кто мог бы придумать, выразить? Все, что лишь теперь я чувствую, - что вело меня в творчестве над этим неожиданно родившимся творением... чем оно, может быть, пронизано... - или я это ночными слезами чувствовал, и слезами чему радовался? - чего и не сознавал - ты это мне открываешь, внушаешь "сном". Ты "розовую колокольню-Троицу" моего детства видишь... ты весенний-земной райский сон зришь и - влагаешь в душу мою... и это - твоя любовь, огромная любовь, на какую лишь ты сильна, и я нежно-нежно вдыхая тепло твоего сердца, милая, свет мой! Я опьянен священно тобой, я поклоняюсь, я склоняюсь... - пресветлый Ангел земли родной! Зачарованно ослеплен блеском твоим живым, живая моя, животворящая моя Олюша... - как я наполнен тобой, твоим богатством чувств... Ты все можешь. Одолей оторопь свою, сомнения... - мне досадно, мне дико слышать это - "не могу"... "ничего не выйдет"... - да что же ты, только к себе такая глухая... ?! Ты должна овладеть собой, увериться, - это же твой воздух - творчество, это же рождено с тобой - творческое... - как же ты не поймешь?! Волею Высшею даровано нам - узнать друг друга: это назначено мне тебя найти, тебе вручить - нести жизни свет, вечный Свет, Божий Свет... - так явно отраженный в лучших творениях вечного искусства: любовь, радость, жаленье, снисхождение к греховности нашей, стремление бессознательное очищать жизнь, возносить и рождать лучшее в человеке, оживлять-обновлять истомленные души, пробуждать высшие силы, создавать в мире Образ и Подобие Божие, - радовать райским земное наше. Ты открываешься мне все изумительней, все богаче. Оля, ты - выздоравливаешь, пой Господа! Оля, я чувствую - ты будешь вся в чудесном расцвете, прекрасная, лучшая из лучших, незаменимая, неповторимая.

    В субботу я опять был у послепасхальной всенощной, было легче мне, я мог молиться, и все - о тебе, весь с тобой. И опять радостно-благостно слушал гимн Богоматери, в конце службы перед Ее Образом Знамения... - как же прекрасно это! И в этом смешались для меня нежность светлая к тебе, моя с тобой связанность душ и сердец наших, моя неотрывность от тебя - и благодарение Ей... - образ-подобие Которой - в тебе вижу! Вчера, закрывая к ночи спускные ширмочки за окнами, вдруг увидал новый месяц - и мысль - он справа! - и мысль, осиявшая вдруг - это старинное наше - "пожелай самого желанного!", - и я... - "Оле - здоровой быть!" - вот, вырвалось из сердца это желаннейшее из желанного - ты, только ты, всегда - Ты, моя прекрасная! И ты мне ответила - письмо твое сегодня, - о, желанное, от Желанной! Ты слышишь - я - пою тебя... я не могу иначе, я весь наполнен, я чувствую приливающую силу, я хочу для тебя жить, для тебя писать... писать лучшее, лу-чше, чем доселе... - единственно только для тебя.

    я тебе пошлю с кем-нибудь: это - как чудесные конфеты, как шоколад с молоком. Даст хорошее самочувствие. И питайся, питайся, и - больше, больше - лежать, лежать! Ты должна быть - "коровка в лугах", бабочка в цветах, пчелка в розовой чашечке, мотылек мой многоцветный. А твой мотылек-цикламен уже опалил края крылышек... но еще розовый, еще живет. Я сохраню его. - Кажется, в конце мая - мой литературный вечер. Береги себя, не простуживайся... - прошу тебя, прими антигриппал! Что ты упрямишься! Эту зиму я никак не болел гриппом, кажется - впервые. Я берегусь... для радостной встречи с тобой. Пусть бы увидеть только... - и это какое счастье! Тебя, ты - вся моя! Будь покойна, я весь, слава Богу, здоров, - чтобы не сглазить! - я сильней, я бодрей, я - верю. И знаешь - я тянусь к Церкви, к Божьему... я хочу его, я хочу быть достойней, чище... - и это - через тебя, от тебя. Ты меня творишь, Оля. Ты меня лаской мягчишь, лелеешь мою душу, наполняешь ее богатством. В ней отмыкаются какие-то местечки, я полон мыслей, картин, планов... - надо лишь больше воли - взяться - и все излить... - да, в "Пути Небесные"! Во-имя твое, моя невеста, моя лучезарная, светлая, священная для меня Жена. Пусть только страстно желанная,.. пусть... - но ты воистину для меня - моя. Пусть в сердце, в думах, во всем во мне... - пусть, - и это мне радость несказанная.

    Помогай же себе обновляться и сильнеть, всячески сильнеть, - внушай себе, гони сомнения, верь, что будешь цвести, будешь счастливой, - хлынет потоком радость в тебя, - увидишь! И - творческая радость! Бу-дешь! Зови ее - придет, послушная, к моей упрямке-мнитке. Ах ты, орхидейная... я от тебя в восторге, только Оля могла так... радовать бедную девчушку... чудесно, чудеска-нежка! О, твои бы глаза увидеть, когда дарила... - бледнушка, прозрачная восковка, русская орхидейка, не жадная, не хищница-плотоядка, а ру-сская, душистая, цветущая... ночная орхидейка... вся ароматная, вся - весенняя-зеленая... "троицкая". Снежинка, пушинка... Олюнка... пальчики дай, тонкие, слабенькие... как их целую, как глажу, как нежно держу, гляжу... вижу, как набегает кровью, наливается жизнью... моя воскресающая веснянка! Оля моя, как я приникаю нежно, не дыша, боясь оскорбить дыханьем... мою нетленную.

    Рад, что И. А. отозвался. Поищу в его письмах о "Путях" 684 , напишу. И у одного из твоих гиацинтов - сиреневого - была "детка"! Все думаю о твоем сне - Куликово поле. Как чудесно! Ты это сделаешь, я это получу! И бу-дет твое, только, ни от кого не приму, ты сделаешь - или не будет! Ты сделаешь - и именно так , как провидела. Это тебе - послано. Для - нас. Для всех. Это связывает навсегда - нас. Хочу, хочу, хочу! Тебя, твоего, от тебя, из тебя! с тобой, - и ни с кем, ни от кого. Ты мне - все, вся, ты живешь во мне, ты даешь жизнь, течешь в крови к сердцу и там - творишь. Я для тебя - написал "Куликово поле". Ты оденешь его в крестильную рубашечку, мамочка моя, его. Ты его рождала, подарила мне, - дитя мое-твое. Я дерзнул... я коснулся чистейшего, нашел в своем прахе свет, силу - попытку лишь коснуться, выразить мучившее так долго, поведанное мне случайно, явившееся мне на могилке моей первой Оли - для Второй, последней, все завершающей, все превосходящей. Нет, ты не "дерзка", ты - полномочна, ты - назначена для сего. Ты чудесно восполняешь мое, меня, во мне... - ты - творишь. Художник милый, художник нежный, чуткий, полный любви, мне необычной, сказочной, смутно жданной, столько искомой, томившей столько и - обретенной! Оля, ты прими кротко "послушание": это благодать на тебе, это дано тебе. Ты вся отомкнёшься, все источники загремят в тебе, все священные огни возжгутся твоим сердцем, тобой, творческим в тебе - для многих. И Лик Пречистой найдешь и воплотишь... - о, если бы, с тобой, моя золотая птичка, моя пчелка, моя Царевна чистая... с тобой..! - увидеть Святое, облобызать все камни святых воспоминаний - были земной-небесной... оплакать радостно, слить слезы наши вместе... с теми... там, под старыми маслинами... 685 наполнить души светом, таким Светом..! И потом... - древнее увидеть - мечта! - пирамиды... Нил... пустыню... где зародилась мысль о Воскресении, о Бессмертии... таинственный Египет, прибежище Ее, изгнанницы... с Младенцем... - в душу принять святое Материнство, им согреться... вместе... - вместе мы все поймем! Ведь ты же - всепонимающая, всеобъемлющая... - ты же себя не знаешь, какая в тебе сила, дары какие... золото мое живое, прекрасная, чистейшая из Женщин мира нашего... - ты - моя молитва, в ней я - лучше, я твой, я Ваня, Олин Ваня... - Как ты чудесно - Лавру, детку-Лавру, увиденную детскими глазами... на кубиках... Гениальная безумица моя, как ты огромна, ты все растешь, ты все чаруешь, - сто-лько в тебе всего. Твое письмо - неисчерпаемо... Ваня твой твою попытку воссоздать "крестильную рубашечку", - не может осудить, он ее зацелует, прильнет устами... и вольет в себя - твое творенье, сон-явь, сон станет явью, оживится... - о, как красиво-нежно! колосья, звезды... весеннее, и Лавра, и за Полем - Лавра... Нет, пришли! Что бы там не вышло - пришли! Хочу, молю! ножки твои целую - пришли, Оля! Оля, восстанови же и Богоматерь под синим небом осени, под золотыми кленами. Оля, благословись, вымоли у Ней силы себе, дерзанья... воплотить. Это - срединная и главная твоя Идея - вся твоя жизнь, Оля! Ты вся насыщена, вся створена Ею, Матерью, Оля... если бы ты здесь была... я тебе молюсь... Ты - для меня! - чудесное отражение Ее, Пречистой... не смущайся, ты же - достойна Ее благословения, Ее ограждения, водительства... Ею живешь ты, Ее впитала с первого дыханья мысли, чувства Божества в тебе. Ты - образ и подобие... - Ее. Да. Сам Бог дал это человеку. Тут нет кощунства. Ты - Ее образ и подобие. Ты - чистая. Ты - творящая, ты - благословляющая. Мне жутко, чу-дно мне сознавать, что ты меня коснулась, держишь в сердце! О, дар священный! Обнимаю твои ручки, нежно целую их... не смею больше. Твой Ванёк

    [На полях:] Я не мог исчерпать твои письма. Я весь в волнении, чудесном. Я весь - любовь. Ты здоровеешь! Господи!

    Я весь - счастливый, от твоего письма! О, киска! ласка! И вся - святая.

    (Здесь капля "Сирени".) {Письмо надушено.}

    Будем же беречь друг-друга! В письме твоем я слышу: "Я - живу"! Живи! Будь, Оля! Я - весь нежность и благоговение. Люблю, люблю, люблю.

    Маме напишу. Напиши, как ты ехала из клиники. Мне все важно, все!

    180

    О. А. Бредиус-Субботина - И. С. Шмелеву

    25.IV.42

    Мой милый, светлый, чудный Ваня!

    Прости меня мой Ангел за мои упреки, мои последние письма.

    Я так истерзалась за тебя, тоской твоей. Ванечек, радость... 23-го получила твое письмо светлое от 16-го, а вчера от 14-го (писал 11-го) и от 17-го, - писала тебе 23-го, много. Дополняла вчера, но не успела послать. И рада, т.к. сейчас твое душистое от 20-го! От 16-го такое, такое кружащее, как все теперь: как воздух, дымящийся на солнце, как зеленый "пушок" на кустах, как бело-серая дымка яблонь, как красные червячки тополя, качающиеся по ветру, как клейко-душистая, зеленая почка сирени!.. А сегодняшнее твое... молитва! Ванечка, я недостойна! Я - мразь. Я такое ничтожество! О, я так это знаю! Не пой меня, не превозноси! Ваня, прости меня за все! Ванечек мой, светлый! Не говори, что я "только о себе думала", когда писала открытку. Нет, я безумно страдала о тебе. И, конечно, мучилась, что не в силах я тебя "воскресить". Я уверила себя, что я для тебя обуза с вечным "долгом" писать мне письма, как "обязанность". Ну, что ты поделаешь?! Я не видела это, ясно. Я, Бог знает, что думала. Все меня обидеть!): ""простая" - в лучшем смысле" и т.п. Ты таким никогда меня не обидишь!

    Я люблю все простое! Сама хочу быть проще, проще. Я знаю, что мудрю часто, но не от мудрости, а от.., пожалуй, от изломов, что ли? Но я это не люблю в себе. Я борюсь с этим. Тебе, все бы я тебе о себе сказала. Именно дурное все, чтобы ты мне помог исправиться! Ванёк, я "сержусь" иногда только за другого сорта "недоверие" твое ко мне. Ты знаешь. Но это ни науки (я же - невежда ), ни искусства не касается! Это все касается некоторой моей оценки, которой ты не всегда веришь.

    А я, узнав многое "на своей собственной шкуре", готова за верность этих "оценок" на костер идти. Поймешь? Ну мне и горько, что ты никак с ними не считаешься. Думаешь: девочка может ошибаться. А это - моя Правда. Для узнания этой Правды можно и всю жизнь мою прежнюю оправдать, вернее, жизнь приобретает смысл. Ну, вот, мне и хочется, чтобы ты хоть прислушался только. Уверять я никого не могу!

    Но довольно. Коснусь еще только одного: о. Дионисия. В оценке его я касаюсь лишь его пастрырства. Но с остальными его свойствами я соглашаюсь, не спорю. Он - невежа. Это у него бывает. На Пасхе он и в отношении наших "насвинил". Но Бог с ним! Не принуждай себя - не ломай самолюбия, не проси его отца взять яички... Мне это больно! Никогда себя не превозмогай так ради меня! Мой неоценимый, Ваня!

    Ах, Ванёк, если бы ты знал, как мучилась я за тебя целую неделю! Ни строчки от тебя не было, а перед тем такое ужасное: "не было Светлого Дня!" Ванечек, голубок мой, прости мне все мои "поучения", все, что я писала тебе о "Светлом Дне". Мне ли тебя "поучать"?!!

    Ты так близок к Богу! А я, гадкая, стала тебе еще писать, как к Богу надо обращаться! Ванюша мой, прости мне! И все мое! Мое безумство - с "отражением любви". Разве я смею что-либо об этом! Да конечно ты всегда был и будешь - одно с О. А. И память ее мне священна. Ты прости мне и пойми, что по человечеству все-таки хочется мне иногда самостоятельно для тебя существовать. Так, хотелось бы быть первой. Ни у кого, никогда не была! Прости мне это! Я борюсь с этим, но иногда все таки мучаюсь. Я О. А. берегу в сердце. Я люблю ее. Я ее память чту. Но это все и не касается ее, а что-то у меня же и остается. Прости меня! Прости! Прости! Это от любви к тебе большой. Этот эгоизм любви! Если бы устно, то я бы все тебе сказала. А так выходит и грубо и не точно.

    Ты обо мне не беспокойся! Ваня, у меня все хорошо! Силы приходят! Я уже хожу на воздух! Вчера садила в огороде кое-что. Не устала ! Не беспокойся, Ангел мой! Я чуть-чуть; - в ямочки готовые уже бросала семечки. Я это так люблю! Это только мне силы дает! Сплю хорошо, ем много. Пью лекарство. Температуры не бывает. Я верю, верю, что оправлюсь, если не будет еще крови! Только бы не было! Д-р ван Коппелен прислал еще письмо со счетом из которого видно, что они исследовали очень очень люблю медицину, хотя бы и такую "прикладную", как моя работа (бывшая).

    Ванечек, золотко ты мое, как я тебя люблю, душа моя!

    Ванюша, милый, прости меня! За все, за все! Солнышко мое, ты не хвали меня. Я возгоржусь еще! Я этим и так страдаю. Я очень много хочу себе ! Да, да! Я знаю это! Мне нужно учиться смирению! Не буди во мне еще больше гордыни! Какой я художник! Я не смогла тебе сделать автопортрета! Понимаешь - не смогла! Я пыталась. Удивительно, что техника еще ничего! Если бы я писать стала, то только для тебя! Но подумай: какое разочарование и тебе - если вдруг увидишь - бездарь! Это меня пугает. Но я хочу, чтобы ты все знал! Чтобы слабости мои знал, - тогда только ты можешь судить меня! О, какая я "подобие Ея", - страшусь даже выговорить-то! Я такая... нечистая! В Ее-то свете! Я со всеми слабостями греха и людского! Не хвали меня, - возьми лучше такой, какая есть.

    Ванечка, ты обмолвился: "все сделаю, - о поверь -, чтобы приехать к тебе". О, Ванечка, боюсь поверить!.. Ванюша мой, приедь же! Да ничто не смутит тебя! Как все это несерьезно, (прости!) по-детски, - все, что тебя "смущает". И мама, и Сережа накинутся на тебя с радостью! Еще до войны мы все 3-ое мечтали пригласить тебя отдохнуть.

    У меня были дерзкие мечты (не смейся!) - тебя пригласить навсегда к нам. Мне казалось тогда (я тебя совсем не знала), что у тебя не своя квартира, что ты м. б. у каких-нибудь надоедливых французов в пансионе, как многие из одиноких русских. Мне так страшно бывало за твой duodenum и так хотелось послужить тебе. У нас же было преизобилие всего. И мне казалось, что тебе бы понравилось в деревне. Мне мечталось взять у тебя все заботы, дать тебе возможность отдыха и творческого покоя. Но я вскоре же сама увидела, что этого бы не было. Ты бы задохнулся тут. И потом, - нельзя никого "выкорчевывать" из его мира! Я это знаю! О, как знаю! У меня это были мечты тогда, когда... "только я да птичка". Помнишь?

    Я и И. А. звала гостить. Мы ему устроили даже лекции тут по иконоведению при выставке византийского искусства. Но он не приехал - не мог отлучиться оттуда из-за визы въездной обратно. Мы 3-ое постоянно томимся в безрусскости здешней.

    Это уже помимо всего , у меня-то! О себе я не говорю. Ты же знаешь. Но и мама, и С. - очень , как родному, самому себе представил! Представь себе обратное: - из-за всего этого внешнего... мы никогда , никогда, до смерти... не увидимся! И тогда сам оцени: можно ли смущаться? Я не мыслю пройти жизнь свою и не увидеть тебя. Не узнать от тебя всего, чем живем мы оба. Милый, родной мой Ваня, как хочу с тобой быть там, вместе! И в Египте!

    Будем молиться, - Господь подаст! Я не знаю, что с нами всеми будет. Я так хотела сама все установить и решить, правда молясь, испрашивая Божьего пути. Но все оборвалось так странно. Я стала такой беспомощной, такой зависимой и слабой. И это единственное, что я могу ясно увидеть. Я вижу, что только Господь мне указать может, что делать. Я смиряюсь перед Господом. Ванечка, м. б. все само , великим Промыслом разрешится! Грех было мне так "трепыхаться", - надо спокойно вручить себя Богу! Не зови это - пассивностью. Это - далось мне дорогим опытом, Ваня. Я просто вижу: "без Бога ни до порога!" Я не буду пассивна, не думай! Я буду с помощью Его, творить свой мир. Я буду стараться очистить себя, улучшить. Я верю, что недолго еще - и все откроется. Мы не знаем почему приходят сроки не по нашему хотению... но все мудро. Все надо! И в это время, время неясное, мутное, - давай бережно нести внутри нас драгоценную "Неупиваемую чашу", чтобы не расплескать ее ничуть! Будем счастливы тем, то мы оба имеем! Ванечка, верь, с Божьей помощью плохого не будет!

    Я увидала, что из всех моих "трепыханий" вышла только болезнь. Ты спрашиваешь, что я зачеркнула (5 стр.) о болезни зимой... Я зачеркнула о болезни, описание ее, зимой, боясь, как бы ты не поставил в зависимость от себя, не стал бы терзаться... Не надо! Не терзайся. Болезнь мне была нужна. Во многом! Зимой же было ужасно: мне и казалось, что добром не кончится, что я разобьюсь как щепка. И тоска была... Ужас. Теперь нет тоски. Теперь мне светло. Не будем мучиться. Мы ничего ведь изменить не в силах... Это надо безропотно нам принять пока и... ждать! Господь укажет! И растить внутри нас свято то великое, что даровал нам Бог! Мне так приголубить тебя хочется! Не тоскуй, мой милый!

    Мне впервые (за всю жизнь) радостно было подумать о "будущей жизни", от слов твоих, что "там мы все будем - одна Душа!" Да, Ваня, там я с тобой буду! И как же нераздельно! Но мне хочется и здесь, - не могу иначе мыслить, - здесь, здесь всю твою душу обнять!

    Милый Ваня, надо верить друг другу, - тогда легко! Ванюшечка, Гений мой! Не хвали меня, - я так ничтожна! Как много сказать тебе надо... как нету слов!.. Ты получил "Куликово поле"? А сон мой о Богоматери... с "Елизаветой"? Вань, я не знаю "Трапезондский коньяк". Милушка, досылаю тебе "кусочек себя", забытый в сумочке тогда. От пояска. Приедешь, Ванюша? Только бы все спокойно было! Ну, хоть ненадолго! Попытайся! Ты хлопочи на месте , в немецкой комендатуре. Не полагайся никогда на женскую помощь в хлопотах, Ваня верь мне, знаю! Они из ревности (пусть читательской) не устроят! И даже мать Ивика. М. б. у нее и еще иные чувства. Ты не знаешь! Это все сложно. Я не хочу клеветать, и м. б. я неправа , но ты имей и это в виду. Я много такого видала. Квартировы, например, отошли от меня. Ревность! Скорей тогда смогут твои немецкие читательницы помочь. Попробуй! Мне не попасть в Виши! Т.к. сама здорова. Да и ехать мне невозможно - я слаба. Я буду очень за собой следить, чтобы хорошо поправиться... для тебя! Приедь! Целую тебя, Ваня мой, нежно, тихо... долго обнимаю тебя и затихаю у тебя на груди! Оля

    [На полях:] Никого я не "очаровываю", - напишу вот как меня старшая сестра "любила". Какая я "скандалистка"... Напомни... Ванёк, я орхидею дарила без "самолюбования", - очень я была по-ребячески слаба, зависима, благодарна... Я даже тогда смущалась и дарить-то. Но вообще - мне это знакомо!

    Посылаю первые незабудочки!

    "Незабудь"! Что ты обещал приехать!

    [Приписка карандашом:] Пишу урывками, потому не так ярко! Но в душе у меня так все горит тобой!!

    Ванечка!

    181

    И. С. Шмелев - О. А. Бредиус-Субботиной

    22.IV.42 {На конверте помета красным карандашом: !!!!}     4-30 дня

    23.IV - 11 ч. утра

    Олюша, милая детка, какую радость дала ты мне сегодня! Дай же твою ручку, - мою, да? Я нежно коснусь ее, трону ее ресницами, на них еще мешающие мне видеть остатки слез... радостных, от переполняющего меня восторга, от счастья, что это - ты, светлая, мне послала в радость и утверждение. Да разве я мог ошибаться, называя тебя Господним Даром?! Ты вся переполнена дарами, ты - "почитающая Господа" - "Елисавета"! Так и сохрани это имя, Ею, Пречистой, тебе дарованное - в награду. Твой сон необычаен, и ты описала его необычайно: ярко, благоговейно и - так поражающе просто! Ты все имеешь, ты всем владеешь. Ты сочетала в себе и художника слова, и художника-живописца, - ты так богата! Но жаль, что ты так - еще - богата... предельной скромностью. Будь чуть победней в этом, хоть чуть-чуть. Больше уверенности, - свободней будешь, и тогда все твои "кладовые и сундуки" - раскроются. Милые глаза мои, такие зоркие, такие чуткие, такие нежно-нежно му-дрые! Ольга моя, как ты чудесна! Я целовал твое "видение", - оно и есть видение! - и я так ясно вижу, вижу... - это видение "Лавры", в заревой дымке, яснеющее вдали... о, как это, именно , прекрасно, - "чуть проступающее в туманце!" И в этом туманце-дымке... - чуть розовеет-светит "свеча пасхальная", но золотые блески крестов играют, и золотая чаша, откуда проливается золото... - вон она, - о, как же я вижу ясно... сердцем, новым сердцем, которое ты во мне творишь... Это, будто, и мое виденье... - из "Богомолья" 686 , мутным утром после ночного ливня (пахло твоими "Après l'ondée" {Название духов, которые И. С. Шмелев подарил О. А. Бредиус-Субботиной ("После ливня", фр.). }!?), когда мы с Горкиным всматриваемся в святую, для нас - такую свято-таинственную даль, которая вот-вот раскроется... О, дивная моя, свете мой тихий, Олюша... Как ты строга к себе, требовательная недоволька! Когда ты в себе уверишься? кому поверишь?! Я... в таком я не смею быть пристрастным, слепым... - ни-когда! Знаешь ли ты, что иллюстрация, да еще - "обложки"! - одна из труднейших художественных работ!? Я-то знаю по опыту. В Москве ли нельзя было найти графиков, мастеров обложки?! Да еще нам, кучке известных писателей, - писателей-издателей, - говорю о нашем издательстве "Книгоиздательство писателей в Москве", - это была наша марка, - ! А вот, большие художники-графики и иллюстраторы... Бенуа... Бакст и др. [Сомов, Судейкин], Коровин 687 ... Пастернак 688 ... - давали... , так "без изюминки"! Ты всех бы победила их в конкурсе. Ты вся - в творчестве, ты и во сне творишь, "ты и во снах необычайна"!.. - о, Русь моя - девочка-Оля моя, свет вечный! В снах - живешь. Творчество - сон тончайший, "сон-на-яву", тревожно-чуткий. Ты прирожденно творишь, с первого лепета, с первого шевеленья младенческой твоей мысленки. Я - дружка твой, другая половинка... - я же себя-то знаю!! - и как же не видеть мне, кто ты, и - для чего ты еси?! Ну, слушай, скромница кроткая... - а внутри, - я знаю, - кто ты и какая еще, - внутри! - и не запрашивай меня, ты сама отгадала и прекрасно знаешь, и это очень хорошо, что ты хоть внутри такая, - очень к себе нескромно-требовательная - раз, и... очень - подсознательно знающая, что ты - о, какая огромная! - два. Ты знаешь, что ты огромная, но ты страстно самолюбива, до... скромности... - ты поняла меня? ты - да не поймешь! - и потому таишься. Ну, Ване-то отворишься, Ване-то своему покажешь свою душеньку, - да я и без показа ее вижу, - я же себя-то знаю, и - слушай! - еще только начиная свое писательство, я уже знал, что одолею то, что моим современникам не под силу: это не самоуверенность - это чуянье своего "внутри", что там билось, искало своего рожденья. В тебе бьется и ищет... давно, с детства, - и для меня ты - как бы мое повторение (твое умное сердце все и вся покроет!), и... кажется - ярчайшее! Будь же уверена в своем: ты его видишь, ты его носишь, как ребенка. Ну, слушай, я теперь отступаю, и пусть говорит тот, кого ты не ожидала... - бесстрастный "третий". Под твоим обращением к "доброму цензору", - о, какая ты удивительная даже в этом, какая чарующая! - киска! - после твоего надежду таящего "спасибо!" - стоит приписка карандашом... - я вижу твои глаза, в них слезки радостной благодарности, почти молитва! - за "доброго цензора" (* Я позволю себе сказать по твоему письму: помолись же за добрую душу, скрытую для нас под No 3963/11. Перед чудесно данной Лаврой преп. Сергия - кто не преклонит сердца?!)! - стоят следующие строки: "считала бы грехом выбрасывать такую прелесть, умею ценить ее, так как сама пишу!" - с почтением, "добрая" цензор -" - заключительные кавычки - мои. Ну, "чай теперь твоя душенька довольна?" Утри же слезки и возноси молитву - за все, за все. Я счастлив, я - одарен тобой, ласточка. Один вопрос: ты мне писала, что "гирлянда - во сне - дана сводом"? т.е. я разумел - как бы византийским куполом, как... небом? Без "декоративного" двойного изгиба вниз? Второе: думаю, что заглавие должно быть "Кул... П..."? Это урочище, и потому, кажется, должно быть и слово "поле" с прописной. Тем более - ставши историческим именем. Косово Поле, Гуляй-Поле и прочее. Согласен с тобой: "К" м. б. - ? - неуверен все же - несколько тучно. Концы гирлянды разумел чуть волнистыми, - думаю, они не должны бы доходить до "точки"... а лучше остаться как бы "без конца", м. б. с легким "завитком"? и с них падает звездочка... - она - как ты представляешь..? не должна быть прикреплена к "концу"? - будто сорвалась, еще падает, и потому не долетает до завершения рисунка внизу? Колоски чувствуются - ив светлой - ранне-весенней зелени - звездочки - будто цветочки - земно-небесные! Олюша, ты удивительна! Этот "частокол букв "К. П..."" - как он оберегает, ограждает "Лавру", - это твоя "идея", ты ее не высказала только ясно. "Куликово Поле" - оградило "Лавру", укрыло ее. И нынешнее "Куликово Поле" - ограждает и - сохранит. И этот "туманец-дымка" - как дивно-тонко! - именно - проступает, как - надежда, надёжа! Дивная, целую твои ручки, твои ножки, твою... Душу бессмертную поцелуем моей Души. Думаю, что автора надо дать помельче шрифтом, чтобы не выпирало, а точки не надо: на обложке, обычно, не дают, точка - завершение, а тут - только оповещение, что автор дает вот книгу такую-то. Мы в нашем издательстве приняли такое положение, и оно утвердилось. Позволю себе спросить, невежда: м. б. игра звездочек может проявиться острыми лучиками, остреечками... - Представляю, - но лишь смутно, - как же будет чудесно... в красках! Ты спрашиваешь - хочешь? Да, хочу, хочу, хочу... так хочу!.. Олюша, очень хочу!., о-чень, моя бесценная!.. Олюньчик милый, только ты тут хозяин, в обложке, формате, наборе, во всем, во всем... это твое "Куликово Поле", все и совсем - твое. Как и все мое, впрочем, - твое, для тебя, тебе. И это не (отдельно) слова мои в моем письме... это так и будет, это так и есть. Ты должна быть моя правопреемница, единственная на земле, - ты, и только ты. Только ты можешь все исполнить, с чем в моем сердце и воле связаны мои книги. Ты, только. Сейчас был инженер 689 , однополчанин моего Сережечки, мой младший друг. Я ему показал обложку... - ты не обиделась, ты позволишь? - "чудесно..!" - только и сказал... не христианин, караим, честнейший человек, никогда не преувеличивающий, всегда прямой. Мало тебе? Ну, жди... когда это будет сказано всенародно. Это будет. Олюночка, козочка моя, ты скоро будешь играть, прыгать... только потерпи, вылежись, окрепни, и ты вся загоришься блеском, мой дивный бриллиант, уже вся ограненная! Оля, у тебя в сердце святой огонь, неси его, питай его... дай ему светить миру!

    Твое сердце - редчайшее из редких, - это не хвала. Я знаю. Я вижу тебя, дитя... ты - дитя, как все истинные... и я часто ловлю в себе свое "дитя". И я во многом дитя... при всех грехах моих и недостатках. Ты истинного теста, творческого. Ты избрана. И сон твой, Богоматерь... - как ты рассказа-ла!! ... это и есть "посвящение", благословение. Для тебя Она являлась. Преп. Сергию было в видении Ее слово - "он Нашего Рода" 690 . И я в "Куликовом Поле" позволил себе вложить в его слово - "есть там нашего роду..." Ты услыхала то же: "Ты не Ольга, - т.е. не земная только, не светильник только: ты "почитающая Господа", ты - молитва, - вот что значит - "Елисавета"". М. б. и другое тут, но лишь - еще, еще: ты знаешь, кто была Елисавета... - родственница Ее. И кого она создала. И... "взыгрался младенец во чреве моем"... - кто и что знает?! Младенцы бывают и... "духовные"... - нет преград Милосердию Господа. Оля, я не мистик, я просто хотел бы очень просто верить. Пастер 691 говаривал: "я хотел бы верить, как бретонский наш мужик... нет... как бретонская баба..." Я хотел бы верить, как... рязанская или новгородская старушка... Быть дитей, евангельским. И тогда только - Царствие Божие. Будем такими, Оля.

    В следующем письме я тебе напишу, что писал мне И. А. о "Куликовом Поле" 692 - уже отыскал в его письмах. О "Путях Небесных" - еще не раскопал, все у меня в ворохах, ждет хозяйской руки, любящей, а моя - только ворошит и грудит. Олюшенька, не утомляйся, не форсируй поправки, - все придет без усилий, иначе замедлишь выправку. Я не нашел ни слова в письме, как твое здоровье. Не забывай же писать хоть словечко. Почему был грустен? Но, Оля... если самое дорогое в страдании, так затерзано... так отчаивается, так истерзано... как я могу быть покоен?! Тут не мой эгоизм, тут - любовь, и все, что из нее родится: жаленье, страстное желанье любимой покоя, довольства, радостности, певучести, жизни! А такой, какая ты,.. - Господи, возьми от меня и дай ей! - вот что во мне к тебе. Если бы надо было, чтобы я ни-когда не увидал тебя и только при этом ты все получишь, а главное - здоровье и волю творить, светить... - и - все возьми, Господи, но ее сохрани! - вот моя молитва, Оля. Я жил, я работал, и находил радость в ней, - жизнь моя была - так, мимоходом... да, я не видел жизни, я и не дал ее и покойной Оле. Это я сознаю, остро. Но... может быть так только, жертвами... - но я не чувствовал этой "жертвы", тогда не чувствовал..! - и созидается что-то нужное... - не смею так думать о себе! - что дает многим радость... - но теперь-то я вижу, что давало, дает, дает... и все еще дает... и будет давать? - не знаю. Но тебе, родная моя, детка моя чудесная... тебе я желаю радости и в творчестве твоем, - бу-дет оно, и радость будет! и счастья в жизни, благостности душевной и всех песен, которые может спеть телесное наше в нас, для нас... так желаю! Ты мне много дала в общении со мной, с Ваней твоим... в письмах... - я же тебя, тебя, в них не только слышу, я осязаю тебя, я почти телесно слышу твою близость... твое тепло... твою кровь... о, как же дорогую мне! Ты мне много себя даешь, моя Олюша... Да, я страстно хотел бы взять твои руки и прижать их к глазам, и им отдать слезы радости, моего счастья... и бессловно целовать их, и этим все, все сказать тебе... Оля моя, чудесная моя девочка, светлая моя птичка поднебесная! Сколько в глазах твоих! сколько в твоей улыбке, в нежном взгляде, таком глубоком..! Я все еще юн..? - так писать, так чувствовать?!! Да, еще горит во мне огонь, под пеплом уцелевший... - Я буду ходить в церковь... я две послепасхальных всенощных и одну обедню провел - в храме... и как легко мне было! Девочка моя, я понимаю и твою печаль, и мамину - не быть в церкви... это вам-то, от храма-то сущим... да, я понимаю, как это тяжело. Что мешает мне работать "Пути"? Я как бы цепляюсь за всякий повод, чтобы откладывать... и знаю, что не надо откладывать. Но, знаешь, жизнь так дергает... многое мешает уйти всему, - я привык писать без помех, весь отдаваться... это как в одержимости чем угодно - всем своим миром отдаваться... - я всегда "через край", никогда не меряю своих часов работы... - такой уж от роду - "увлекающийся". Но - не дурным, не думай. Я мог и могу себя держать. Хоть я и слабоволен. И вот, полюбив тебя, я весь - с тобой, в тебе. И ты - закрыла для меня - пока - и страсть в работе. Но ты велишь, ты хочешь, - и я покорюсь тебе и я заставлю себя - дать, отдать тебе мои "Пути"... Я для тебя должен их закончить. Господи, дай мне сил! Я ничем не болен. Я лишь грущу порой, без тебя. И хочу верить, что Бог будет милостив к нам. Благодарю тебя, дружок-Олюша, и за "сон" твой дивный... за дивный пересказ его. Ты вся дивная.

    Прошу: больше лежи, не делай усилий над собой... укрепись, - все наверстаетшь. Все! Все у тебя в нервах, они и сосудами правят. Ты же знаешь, что даже склерозные явления - часто - от расстройства нервов. Многого врачи не знают. Язвы чаще всего нервного происхождения. Всякие выделения желез - рефлексы. Это и до Павлова 693 было известно. О-пытом. Почему и в кулинарном искусстве придавали всегда большое значение "красоте" стола и "вкусовым возбудителям". День ото дня станешь расцветать, только будь терпеливочкой, ну, киска моя... Ты любишь спать "калачиком"? Ну, конечно... и я ярко вижу этот "калачик", теплый, наливающийся здоровьем, слышу, как в нем тук-тук... мое!? и да будет радостным сон твой, без сновидений, хотя бы и чудесных. Оля, молись без надрыва, тихо, кротко, светло. Получила ли ты письмо с молитвой-успокоением... очень похожей на мою когда-то... я забыл, затерял ее. Повторяемость нужна, это и во многих церковных молитвах... - это соответствует каким-то законным необходимостям нашего духа. Ритм? - как бы поглаживание души. Больная, она хочет, чтобы ее ласкали, утишали. Как и больное место. Ты же все знаешь. Ты - чего и не знаешь - знаешь уже. И я перед тобой - мальчишка. Не улыбайся, это правда, так я и думаю. Если бы когда-нибудь узнали люди твои письма... - обогащенными бы себя почувствовали. И я не преувеличиваю, когда думаю: это было бы захватывающее чтение - восторг, переписка этих двух половинок одной Души! Тут все - правда, сама Душа, в этих письмах-перекликаниях, призывах, молитвах, признаниях. Письма должны быть сохранены: это святотатство было бы - их сжечь или утратить сознательно, из каких-либо личных соображений. - В пятницу, 17, я написал еще раз Лукиным, объяснил мое желание быть у них... сегодня получил ответ! Они переезжали, и позовут меня. Раньше июня Л[укин] не думает в Голландию, а м. б. раньше.

    Твой Ваня, без остатка. Ну, дай же кусочек "калачика"! Послал сегодня письмо маме.

    [На полях:] Чуть не выбранил милых людей, эх, горячка! До чего хороши "пасхальнички"! Они чуть срезаны снизу - и - стоят! Ты их зацелуешь! До чего они мне по-сердцу! Только бы докатились до твоего сердечка!

    Дай парижский адрес Сережиного шефа! Я передам ему пасхальные яички.

    Я купил 3 пучка ландышей, из лесу с корнями и цветочными стеблями. Посадил. Они день со дня будут распускаться - это - ты - юная!

    Не заботься о "вечном цветке" - для меня: у меня есть этот "вечный цветок" - Ты, Светлая.

    И. А. сообщил 694 , что ты была тяжело больна, но Господь сохранил, что ты - самая чуткая из всех читательниц, что ты - Дар Божий. Ничего обо мне: он - ревну-уч! Ради Бога!!

    Узнай, как мне с луковицами твоих гиацинтов и цикламена? Посадить? слабо поливать? Напиши.

    182

    О. А. Бредиус-Субботина - И. С. Шмелеву

    29.IV.42

    С благодарностью "доброму цензору" за доставку моего рисунка! {Это предложение взято О. А. Бредиус-Субботиной в рамку.}

    Милый мой, ласковый Ваня!

    Позавчера, 27-го вечером твое письмо от 23-го, такое... Ну, прямо меня возвеличивающее! Я смущена! Ванёк, ужасно смущена! И главное еще потому, что не выполнила того, что хотела! Я во сне видела все иначе! Я тут "стилизировала" так сказать. Ванюша, я сперва и сделала купол, но думала, что быть может больше принято именно вот так стилизированно. И гирляндочку я сделала симметрически вырисованной, а "виделась" она мне тоже иначе! Звездочку я в уголок посадила, тоже поэтому. Зритель привык к точности графической. Я с этим считалась. Делала "с оглядкой" на постороннего. Лавру я отчасти "скрала" с фотографии, т.к. я ее никогда не видала. И мне за это очень стыдно, когда твои хвалы слышу. Я же тебе об этом писала! Я ничего не выполнила из сна! Осталась только символика. Но странно как: мне снился сон, что меня кто-то чествовал... после "Отче наш", помнишь? И вот это ты! Ты меня так зачествовал! Меня очень тронула приписочка цензора. Как приятно, что письма попадают в чуткие руки! Благодарю ту, "добрую", если ей снова попадет это письмо! Очень благодарю милое сердце! Я посылаю тебе в этом письме еще одну обложечку. Это более "свободно", - это - почти то, что я "видела". Сделай поправку на то, что очень мелко (безумно трудно!), что у меня только одна (!!) кисточка, довольно пухлая, что бумага не специально-акварельная и мало красок. Я кое-где "умучала", например колокольню. Было прилично, а хотелось еще лучше, кисточка мазнула слишком толсто, стала я смывать, бумага же не ватманская, стерлась, - получилось грязно. Затем, - зелень сразу после букв должна быть иной, - эта слишком густа, по-моему. Я отчасти умышленно ее сгустила, чтобы дать контраст "дымке", - дали. Но это - слишком густо. Она тоже - "умучена". Хочу спросить совета у тебя: какого же цвета всю остальную обложку? Нельзя же белой - это нейдет, по-моему? А? М. б. коричневую? И тогда тебя, твои имена? Киноварью? Крем? Белые? Скажи? Я пока не "мажу", а так посылаю. Я не представляю как делается репродукция?!

    М. б. можно бы мне большой размер делать? И они бы уменьшили. Тогда чище, точнее, лучше! Я же тут порой булавкой работала. Это вообще все: "начерно". Звездочки "лучиками" я, представь, сама уже пробовала. И именно в воскресенье, все воскресенье сидела, пробовала. Ты - чудесен! Ты все знаешь! Они нежнее лучиками! Сон был, конечно, чудесный, но Лавра, ее общее "горение", мне почти что так представлялось. Она вся в свете зари! Ах ты мой Горкинский! Так и вижу тебя малютку,.. тянешься "за-ручку", устал, морщишься на солнышко, углядел уже Лавру! Вижу тебя и Горкина твоего! И его вижу, душистого, на "Кавказке", в белом, молодчика, твоего отца! Догнал, обрадовал, поласкал, умчался 695 !.. Ванечек, я не знаю, м. б. я путаю, но мне казалось, что Богоматерь о преп. Серафиме сказала "он Нашего рода", когда Она явилась в сопровождении Иоанна Крестителя и др. святых в храме (?). Но м. б. я ошибаюсь?!

    Я вся горю желанием работать! Мне так писать хочется. Я предыдущей ночью, с 27-го на 28-ое, после твоего письма не спала - почти что. А только чуть дремала. Грезила... И опять мне "пришло" что-то! Как хочется описать. Все так просто, так толпится, теснится, просится! Я никогда не знала как

    Ну вот чуть-чуть конспект 696 :

    Дом наш деревенский, старый, такой же как раньше, из года в год, и церковь все то же, - но мне - все другое. И приезд наш, обычно шумный, тройками (о, эти переезды! - опишу!), с мальчишками у воротец, одаряемых нами конфетами и т.д., - на этот раз другой... Год смерти отца, - год войны. Мы убого едем с бабой-возницей на 1 лошаденке - все взяты. Из замечаний и "причитаний" бабы (только из этого?) узнает читатель, что и у нас все - иное. Мои детские думы. Первая ночь в так хорошо знакомой комнате. Намеком о моей "болезни - смертью", моей одержимостью этим страхом, за маму. Моя неспособность молиться, т.е. обращаться после той исступленной просьбы за отца к Богу с просьбой. В силу этого моя "оставленность", беспомощность. Это все так и было! Из этого родилось, родился "Лик" .

    Мои сиденья (тайные) на лестнице ночью, мои беганья "тенью" за мамой в вечном страхе за ее жизнь. Эти подслушивания на лестнице, когда от напряжения начинает тишина звенеть!

    Мое отчаяние, почти уверенность, что мама умерла, однажды, когда она с братом ушла пройтись. И почти припадок. Бабушка... Вся ее личность в немногих словах. Ее немудрящие слова, но какие же верные, мудрые! Наши чтения с ней книжки "Богоматерь" и мое "оттаивание". Мой чудный сон, - отдала себя под Ее защиту. Несколько еще странниц, рассуждающих о "талантах" и моя мысль впервые: развить талант во Славу Ему! Утро одно, весеннее - (это - не соответствует "фотографии фактов", - но художественно правдивее!) - бывают такие утра, когда чего-то ждешь ! О, я опишу это! Это утро после сна того, моего! И затем - церковь. Этот образ. Это - мое "Видение"! Я не знаю выйдет ли. И потом еще: мне всегда неловко , стыдно так собой занимать читателя. Я бы думала про кого-нибудь это рассказать, а не о себе. Я раньше думала поэтому м. б. "из дневника чьего-нибудь" это взять. Напиши твое суждение! Например: ну, скажем дневник какой-то девочки, попавший при разборе чемодана спасенного при потоплении судна, - это так часто 2 года тому назад бывало. Ну, оставить читателя думать, что из скромности, стесняясь, (или погибла?), хозяйка не отозвалась... И вот, нашедший (кто он? - можно подставить личность) решил, что может описать. Это было бы удобным для следующих "описаний жизни" этой девочки. Конечно не трону "повесть ту, проклятую!" Но мне претит всякая нарочитость. Боюсь не вышло бы это так. И наивно! Ну, скажи! Я знаю, что это очень трудно задумано. Надо (а где оно, умение?) дать эти детские страданья. Не наскучить, не включить элемент истерии. Но если я себя сейчас забуду, "выключу" из жизни и перенесусь туда, в детство, то я все переживу так ярко, что... только пиши!

    Умоляю тебя, Ванёк, напиши что ты думаешь. Разбрани! Если не понравится! Все укажи! Потом напишу (снова) "Говение", вернее: "Большой мой грех". Еще опишу рассказ об Иерусалиме одной странницы. "Ильин день" еще ярко живет в душе. Еще мою первую Пасху, все, все, от "Погребения Христа" до... игрушек в "большой столовой". Эта столовая мне напоминает комнату Виктора Алексеевича с "пунцовым диваном". Там тоже - большие окна в сад, в сирень прямо, дверь в прихожую, - так и вижу вот Даринька с матушкой Агнией 697 входят. И у нас стоял диван по стене (против окон), где и дверь в прихожую, - только не пунцовый, а карельской березы, кожей обитый.

    И образа, с радостной лампадочкой в переднем углу. И печка, перед которой сторож "громыхал" дровами зимой. Я именно нашу "большую столовую" (была еще "маленькая", семейная, где постоянно ели) и вижу, когда читаю.

    Пиши, Ваня, "Пути"! Как радостно это! Пиши, отдайся им! отдайся Дари! Не ревную, ибо себя вкладываю в Дари, для тебя! Не из гордыни! Ты очень верно обо мне... о... чрезмерности... до... "скромности". Я же говорила, что я самолюбива и духовно горда! Я борюсь с этим! О. Дионисий знает это! Потому и прошу: не величай меня! Ах, давно тебя спросить хотела: читал ты, м. б. "Der Teufel" Neumann'a 698 ? Интересно. Оригинально! Жутко. Я читала на берегу моря, - при солнце и т.д. - и не было того, что бы наверное чувствовала иначе. Черта никакого нет, конечно, но так у людей жутко!

    Еще: читал ты Stephan Zweig'a 699 ? Его теперь запретили, но я читала давно. Интересно, нравится ли тебе. Но его читать надо в оригинале. И Arnold Zweig'a 700 ? "Novellen um Claudia" 701 , например. Stephan Zweig писал например: "Amok", "Die Briefe einer Unbekannten", " Die Frau und d . Landschaft " , "Das zerbrochene Herz", "Die Verwirrung der Gefuhle" 702 . И т.д. " Die Frau und d . Landschaft " Ну, довольно. Не могу тебя читать. Начну, - и так затомлюсь по тебе, так вижу тебя, чувствую, живой выходишь из книги... Тяжело. Не могу. Плачу! Я, читая твою приписку о Лукине "Л. не думает [быть] в Голландии раньше июня", приняла "Л" за нечеткое "я". Я сама так "Я" пишу. Я прямо за сердце схватилась, стала маме читать, но вдруг и осеклась, поняла, что о Лукине. О, приедь! Ты отдохнешь тут! Я закормлю тебя всем, что тебе полезно! Ну, и "глупышку" свою увидишь!

    [На полях:] Письмо наверно отправлю лишь завтра - некому идти на почту. Целую. Оля

    P.S. Как поживают твои "молодые"?

    "Куликово Поле" я именно так начала писать, как ты сказал, т.е. Поле с прописной, но чего-то усумнилась: грамматично ли. Спросила маму, она подумала и сказала: "пожалуй, с маленькой". Я и сделала. Рада, что угадала верно!!

    Кланяйся С[ергею] М[ихеевичу]! И "Арине Родионовне", - если это тебя не смутит. Спасибо, что молится! Она "Анна Васильевна"? Как моя бабушка покойная. Мне это так мило сердцу!

    [Приписка карандашом:] Я здорова, - силы понемногу возвращаются.

    183

    И. С. Шмелев - О. А. Бредиус-Субботиной

          7 вечера

    Милая моя Олюша, светик... прости, что невольно доставил тебе беспокойство. Милая тревожка, со мной ничего неприятного, а страдание твое я переживал, им переполнен был, и свет потемнел для меня. Твоя открытка сейчас, 18-го, и я браню себя, зачем о себе писал. Милая, когда рукой пишу - не наспех это, - машинкой скорей пишется, - а, просто, рукой захотелось тебе, - приятней, думалось, тебе будет, - живые строки. Рукой пишу, когда поздно, после одиннадцати, а то в железо-бетонном доме такой-то гром ночью, в тишине. Весь в очаровании твоим рисунком, твоей мыслью. И все, кому ни показываю. Бриллиантовая ты россыпь, чудесная! В тебе - и великое сердце, и огромная душа, и умище незаурядный! Все, что надо для всякого творчества исключительного по заряду, по калибру. Когда же ты сознАешь это?! Оглядись - и увидишь, какая же относительная мелочь большинство мастеров кисти! Разве таким был бы Репин, при его техническом даре, если бы был он духовно глубок и остро чуток, и - более образован!? Жить в веках не будет. Как и Коровин. Не говорю уже о маленьком Малявине с его яркой "глупостью" - дурак с писаной торбой! - "Бабами"! Насколько же выше их всех Врубель, - хоть и не люблю я его больной символизм, - но у него великое воображение, он творил, а не списывал, у него мысль пылала, у него сердце трепетало. Хоть и больная мысль. Всякое подлинное искусство - творчество воображением, умом и сердцем. Умом лучше на последнее место. Помнишь, Пушкин: "поэзия, прости Господи, должна быть немножко глуповата" 703 . Конечно, дурак ничего не сотворит, но в искусстве чувствам - почет. Страстная кипучесть чувств, пылкость воображения, нежность сердца... ограненные умом острым, - способность постигать жизнь вещей - не только всего живого! - вот Пушкин. У тебя все, все, что надо. Милый ты мой гений, глу-пый, трусливый, нет - робкий, так лучше, точней... трепыхалочка ртутная... Олюша... - "познай самое себя". И помни: краскам уделено малое, СЛОВУ - беспредельность. Ты в слове сильна необычайно, я повторяю тебе это, я обязан неустанно внушать тебе. Я не смею допустить, чтобы затерялся дивный алмаз. Потому и надоедаю, - знай.

    Ты вся религиозна, - не в церковном - узком смысле разумею! - для тебя жизнь, мир - тайна, та-инство, и потому ты подлинного теста, ты - истинный художник. Этим признаком, как пробирным камнем, испытываются "призванные". Почему современные евреи ничего не дали в творчестве? Для них нет ни "тайн", ни таинств: они все знают, и все в'умеют. Далекие их предки иными были, и потому оставили вечное: я не знаю более глубокого, чем "Псалмы" 704 . Евангелие вне сравнений, понятно: тут - Божие. Наглецы и умники никогда не станут художниками, в широком понятии. Только - "смиренные", трепетно вглядывающиеся в "Тайну". Сухостой душевный не может творить, может лишь скрипеть надоедно. Неспособный воображать может только копировать, - таких большинство. И. А. Ильин умница, острый аналитик, остряк, творец схем, но... не образов. Он мыслит понятиями. И потому его "пробы", - я их знаю, - и это я только говорю! - неудачные потуги, неудачные до... стыда. При этом он тонкий критик, острый... я бы сказал - единственно-настоящий в наше время. Подумай: критики ни-когда не были творцами. И потому - но тут и "верная цель"! - евреи очень набивались в критику, - "локти" и тут вывозят! Художник видит и в неживом живое, и в неорганическом - игру жизни, как дети: между ними знак тождества. И те, и другие строят свое не из понятий и логики, а из воображения - образами, а оно всегда логики бежит. Логика враг "тайны", но тайна имеет свою логику - иного измерения. Когда однажды Бунин сказал мне, посмеиваясь: "у Сергеева-Ценского 705 , вашего любимца, даже у лимона - душа!" - я потерял Бунина, хоть он и большой мастер, но только "без изюминки" глубокого искусства. Толстой был бы неизмерим, если бы понимал Тайну: он был слишком "из земли", - чудеснейшей, правда... но Достоевский, в этом ("из земли"-то) коротковатый, буйно творил "из себя", мучительно пронзая "тайны". Толстой был суховат и сердцем, пуская в оборот "ум" и "глаз". Чудесное сочетание - Пушкин. Подумай, на 38-м ушел! Самая-то "рабочая пора", жатва-то... не наступила, к горю нашему. Дети из чурбачков создают чудеса. Твоя Лавра из детской вошла в твою жизнь, живая, - вот оно творчество! Да, она лучше всех Лавр, даже и посадской. И твоя Богоматерь "конкурса" - творчество несомненное.

    Олюшенька, не робей, не оглядывайся, не стыдись "неопытности": будь как дитя свободной, живи сердцем в искусстве, как бы во сне, - а форму найдешь, в переработке дашь, но "сердце" произведения рождается чаще всего само, бессознательно, - мать, ведь, не чувствует зачатия младенца. Ночь. Писал с перерывом на ужин. 28-го. Читал "Пути", проверял "вопросы", поставленные в них. Ходил за молоком. Погода свежая. Стряпал обед: овощной суп, картофель. Ходил добывать масла, до-был. Видишь, на что уходит мое время. Моя новгородка завалена работой, может приходить лишь два раза в неделю, - понедельник и пятницу, а другой я не хочу. Эта благочестивая старушка дает покой мне, болтает о "явлениях" ей Христа, а сегодня плакалась над тяжелой работой, выпадающей русской крестьянской женщине, - в былое время! Чинила мое платье. Молится о твоем здоровье. И всех жалеет, а вся в обидах жизни. Олёк милый, сейчас твое письмо, 21-го! Ты не получила моего заказного от 14-го?! Господи... Твое письмо сердце затомило. Нет, не мучаю, не могу, не хочу, не смею. И не таков я: я хочу быть кротким, хочу тебя тихой, светлой, нежной. Не кори меня, Олюша, что не писал с 7-го: себя не находил. Только о тебе думы, тревоги. И себя укорял, да где же воля-то? Я был в оторопи, а не замотан посетителями. Только раза два-три завтракал у друзей, и то с надломом. Погода на Пасхе холодная была, с дождичками, и я не ездил в Сен-Женевьев, был разбит душой. В ночь на второй день был налет аэроплана, перебил сон, и я не поднялся к раннему поезду. Отложил на Радуницу 706 примиренный. Очень, до слез, растрогала молитва Знамению, в завершение всенощной 707 . О, свет церковный! Какая успокаивающая святая сила! Понимаю тебя, Олюша. И все минуты была ты со мной, во мне. Живу, дышу тобою. Не кори, родная. Нет, никаких "бурь" не хочу, не могу хотеть. Тихую тебя хочу, мою кисулю, мою страдалицу... Господи, как я тебя люблю, Оля! Письмо 14-го было со мной в Сен-Женевьев, у сердца. Грустно было на могилке. Тот, кто мне передал сюжет - быль! - о "Куликовом поле", на могилке, в 39-м... умер. На обратном пути я послал письмо заказом по дороге, на ул. Конвансьон, куда я попал, чтобы поздравить - с опозданием! - вдову проф. Кульмана 708 , почтенную женщину, очень любившую Олю. Когда-то, когда я мучился болями в 34-м, перед клиникой, она привозила мне миндальное молоко, сама делала, без ступки. Она все еще убита, не может найти себя. Кульман читал древний славянский язык, и она подбирает его записки об языке. Живет скудно. Ей под 60. Ты сетуешь, что я "отшвыриваю" Св. Дни! Ты права, милая. Только я не отшвыриваю, а... не почувствовал их, в горьком одиночестве, в тревоге, когда самое дорогое ныне... мое живое небо... ты, Олюша... истерзана! Тебя, мученицу, в сердце держал, мучился и... не видел Св. Дней! Так мне остро-больно сейчас, когда читаю твое - письмо. Не надо так принимать мое невольное молчание - недельное! Не мог думать, писать. Оторопь и тоска. Ну, что я с собой поделаю!? Никаких пыток я не могу допустить, я же благоговею перед тобой! И я писал тебе 16-го, 17, заказное 20, открытка - 20, заказное 23, заказная открытка 24 - о лечении по указаниям Серова. Как мне больно, что ты тревожилась! Пойми же, - если не приходят письма, - либо запаздывают, либо мне трудно собрать себя для письма. И ты ни словечка, как здоровье, нет ли "почечных явлений"... - хоть бы одно словечко! Вся душа изныла, Оля. Нет сна и аппетита?! Олюна, прошу... держи в сердце, что Ваня твой - тот же все к тебе, с тобой, только для тебя живет-томится. Свет ты мне живой... не буду жить без тебя! не могу! знаю. И ты живи надеждой, Оля... я нежен к тебе, моя святыня, моя Жизнь! Даю слово - всегда, как могу, в храме буду... с тобой. Больше мне нет дороги. О, какая же тоска без тебя... места не нахожу. Перемогаюсь, не живу. Ухожу в цифровые выкладки, это меня покоит. Если бы тригонометрические задачи решать, да таблицы логарифмов нет под рукой. Люблю. Покоит. И я отправляюсь в... Монте-Карло. Беру "Ревю рулетки", столбики NoNoNo... - и - комбинирую. Это - идиотизм, конечно, но я начинаю забываться. Так всегда бывало, когда не пишу, не читаю... - как Оля мучилась таким моим "опустошением". Когда кончал работу, ставил последнюю точку... - то-ска! "Миг вожделенный настал, Окончен мной труд многолетний... Что ж непонятная грусть Тайно тревожит меня?.." 709 Сейчас заходил Евреинов 710 , режиссер, драматург... - мечтал поставить на экране в России "Человека"... Выпросил "Няню" и "Пути" - пенял Нобелевскому комитету, что не дал Шмелеву премии. А я глазами хлопал. Принесли при нем твое письмо. У меня заныло сердце. Я увял. А он что-то болтал о Рамоне Наварро Пиранделло 711 прозрачная... - и слезы, слезы... как больное дитя ласкаю, свое... И Серов что-то забыл меня... Эти дни было тепло, каштаны цветут, чужие... белыми конусками... Целую горестное твое - письмо. Не надо мучиться, мучить меня... я знаю, ты невольно, ты меня любишь, ты меня жалеешь... ты мной тревожна... не надо, светло думай, светлой будь ко мне, - и ты окрепнешь, ты будешь здоровенькая, веселенькая... - и я тебе что-нибудь сочиню... приласкаюсь... вот только мрак развеется, очень скучно мне. Перед твоей болезнью я видел тебя. Ты сидела на моей постели, спиной ко мне, полная, розовая... в голубом и розовом шелковом. Я поднялся и притянул тебя, поцеловал в ложбинку, между лопатками, и в волоски под головкой, на шейке... Милая, все любуюсь "обложкой" "Куликова поля". Жду - красками. Я тебе много написал. Неправа ты, Оля: я, не писал, "умышленно"!!? Всю Пасхальную неделю я, оставил, тебя!? Нет, клянусь: я все минуты только тобой и дышал, но не мог писать... - от тоски-тревоги. Олюша, прошу: напиши, возвращаются ли силы, как ты проводишь время, как питаешься. Нельзя принимать несколько укрепляющих средств, фосфор, например, может вызывать раздражение стенок желудка и пищеварительных путей... лучше бы один селюкрин, но его надо принимать за полчаса до еды! Это лучший восстановитель. Ты не слабеешь? нет кровотечения? Напиши, почему ни словечка об этом? Я волнуюсь, томлюсь. Глупая! Только изыскиваешь, чем бы растревожиться, беспокойка несносная. Я браниться начну, глу-пая! Рад как, что ты пирожка поела с вязигой. Вот, вязига тебе о-чень нужна! Это же - как желатин! Кормил бы я сам тебя! все бы старался достать, в ротик бы пихал, пичужке! Если бы ты была здесь! Не нагляделся бы, днями бы у ножек сидел, как глупый... ох, Оля, как я мечтаю! Ручку бы держал, глазами бы молил, ласкал... мою Олюнку, мою радость, гордость мою, счастье последнее... лучшее! Оля... пасхалики ждут случая - стоят - глядят на меня, на тебя. Вот, ландыш тебе посылаю, м. б., дойдет. Это недавно купил лесные, во мху, посадил, цветут хорошо! В воскресенье был в ресторане с друзьями, угощали завтраком: омар, телятина жареная со шпинатом, морковью... густая сметана - ? или вернее - творожок с клубничным сиропом. Вина не пью, боюсь. Потом поехали под Версаль, к соратникам моего Сережечки. Гуляли в лесу, нарвал я полевых гиацинтов, вот один тебе. Там обедали, у друзей Сережчиных, - два брата инженеры-крымчаки, фамилия Пастак 712 . Вернулся в одиннадцатом. Я, Олька моя, все всенощные был в храме, и две обедни. Меня не тянет обедня, но я вникаю все больше, вбираюсь в нее глубже. Хотел [бы] "Каменный век" 713 послать тебе..! - о Крыме. Он не вошел еще в книги, печатается в "Современных записках". Не понимаю, почему проф. Лютер 714 не устроит мой "Чертов балаган"! - в Германии. Давно послал этот крепкий рассказ. По времени! И. А. запрашивал обо мне через знакомого 715 тебе. Шучу. Но... не пиши, что мы большие друзья. Да? У, как целую тебя, "калачик"! Хоть взглянуть бы только... киса моя... кисулинька... ласковка... нежка, гулинька... ну, дай мне чуть-чуть... губку... уголочек... я только ресничкой трону... виском приникну... тепло твое почую... твое дыханье, "после ливня" твое...

    Оля, ты всегда изыскиваешь самые горькие причины замедления писем! Не надо так. Помни, что жизнь ныне тяжела, многое мешает. И я не из железа. Целую тебя, детка, Христос с тобой. Твой Ванёк

    [На полях:] Люблю свободу и независимость, потому и живу один в квартире. Вот каждый день и надо думать - чего же есть? И еще диета!.. И это разбивает. Вот тут и пиши. А рестораны мне - яд.

    Беганье за питаньем удручает. Какая тут работа! Трогательна Юля (мать Ивика!). Но у ней свои дела, урывками забежит, принесет своему Дяде-Ваничке чего-нибудь.

    Поздравь от меня Сережу [с] днем рождения.

    И. С. Шмелев - О. А. Бредиус-Субботиной

    8.V.42.     2 ч. дня

    Ольгуночка, милая, как я тебе благодарен за твой автопортрет! Это, должно быть, труднейшая задача - дать себя. Я мало понимаю в этом искусстве - рисовании, но чувствую твою силу. Ты шутя даешь высокое искусство, - высоту техники и я, невежда, вижу. Но вышла ты слишком напряженной, и глаза... нет, это не твои милые глаза! Тут - жесткость, а ты - вся другая, живая, в моем сердце. Но это твоя работа, и она дорога мне. Целую тебя, моя чудесная. Вчера я был вне себя, распечатав твое письмо... - как бы озарило меня! Светом осияло с твоей обложки на "Куликово поле". Что за прелесть! Удивительно дала ты Лавру Преподобного в туманце. Не нагляжусь. Какой же ты чудесный мастер! Мастерство, вкус... но главное - какая Душа! Это будет жить. Это поражающее твое введение в мое "Куликово поле". Тут мы с тобой благодатно повенчаны. Придет время, и наш, общий, труд, наше светлое единство в Духе, увидят многие, многие... Сердце рвется к тебе, прекрасная из прекрасных, художник ты мой чудесный. Готовая. Не оглядывайся, будь вольной, сильной, в великую меру твоих даров. Работай, Олюша! Ты меня запрашиваешь о том, о сем... а я теряюсь, - ну, что я тебе, такой, могу сказать, я, несведущий в этом искусстве! Да, кажется мне, что коричневый тон обложки будет хорошо оттенять краски - зеленую и красную... но ты лучше видишь. Думаю, что лучше сделать в более крупном виде, при воспроизведении техническом - уменьшат. Самая же техника многокрасочной обложки мне неизвестна. У нас Гросман и Кнебель воспроизводили очень удачно. Сужу по образцам (журнал "Перезвоны" 716 ), какие помню. У меня висит репродукция с картины К. Юона 717 талый снег, зимне-весенний Кремль, лед в возках, - погреба набивают! - множество оттенков переданы "Гросман-Кнебелем" удивительно. Еще есть у меня "Купчиха" Кустодиева 717а ... - очень сочно. Эта техника очень усовершенствована, и, конечно, когда придет пора, мы... - или ты... - сделаем все, чтобы твои краски жили. Ты - полная хозяйка в этом, "Куликово поле" - твое, а с твоим творчеством - вполне твое. О, радость моя бесценная! Да, вот что хочу отметить... Не найдешь ли ты, что лучше было бы чуть-чуть опустить купол гирлянды, чтобы наименование автора не придавливало? Да и "И. Ш." должно быть немного опущено, а не на самом срезе обложки? Другое. Не лучше ли будет, чтобы было вольнее "дали", "небу"... - дать больше этого "неба" между верхушкой колокольни и гирляндой? Еще: нижний срез обложки не лучше ли завершить... как было тебе во сне? т.е., - дать что-то... м. б. "колоски"? обрывок - завершение гирлянды (как на 1-ом рисунке)? и - со звездочкой? Повторю, - ты только можешь быть здесь решающим голосом, это же - твое. Я счастлив, в очаровании от твоего исключительного мастерства - сердца, какой-то предельной тонкости, удивительной нежности и... святости рисунка! Тут такая чистота... такое целомудрие творческое... - ты, только ты одна можешь так. О, как я тебя целую, ручки твои, сердце твое... глазки твои, моя небесная девочка... - ну вот, смотри, как уже ты здорова!

    Оля, не напрягай себя, не смей возиться с хозяйством, помни же: надо совсем окрепнуть. Ты ведь жила и осень, и зиму, и весну... - в безумстве-перенапряжении! Считай за чудо Милости Божией, что ты не сгорела. Береги себя, тебе предстоит большая и славная работа. Я в таком восторге, в таком очаровании, - вот именно такое... давно-давно... как бы во сне видел... и лишь слабо мог передать в "Богомолье"... - "Лавра в заревой дымке"!.. - именно, отсвет светлой зелени троицкой... - чудесный отсвет весеннего... что чудится в Троицыном Дне... когда Земля - Именинница . Тогда и сердце-Душа - празднуют, обновляются... купаешься в весенне-радостном, животворящем. Ты это мне напомнила своим волшебством, девочка милая, Олюша-детка!

    Ты права: это преп. Серафиму было сказано Ею - "он Нашего Роду". И я, еще до твоей поправки, написал тебе о своей ошибке. Но это не меняет сути: преп. Сергий потому и удостоин "явления", что он "Ея Роду". И я был вправе написать так, дерзнул внести в Его слова к Васе - "есть там нашего роду".

    Ты уже здорова, - благодари же Господа! (я весь в благодарении, но у меня нет полной молитвенной силы), - и потому ты так хочешь писать. Больной никогда не "хочет". Вот я... я очень как-то переутомился... итог всего переиспытанного за эти месяцы... напряжение-то душевное сказалось, и потому я отлыниваю... мне н е хочется... ничего... а лежать, бездумно... я как бы топчусь на месте... душевно-то... и я никогда не насилую себя: придет час - будет. И я так понимаю, как ты была "опустошена"! Но теперь, ты будешь наполняться. Только не форсируй, а набирай сил. И писать погоди еще, окрепни, прибавь весу, пополней, порозовей вся, - спи, лежи, читай самое легкое, не вызывающее на думы, и больше ешь, ешь, ешь... купайся в молоке! Умоляю тебя - не смей поливать, копать, поднимать, носить! Не делай резких движений. Я знаю, какая ты горячка, и какая во всем - страстная. Ты же неуемная, неудержимая, - "скандалистка"! Уймись. Стань хоть на время "важной барыней"... ну, прошу... во все вноси размеренность, ритм, - это тебя введет в форму, оздоровит. И подумай о "сосудах кровеносных": их надо лечить. Порывистость, - всяческая, - и внутренняя! - действует на них вредно. Направляй же себя "в мерный круг"! Это важно и для творческого акта.

    тебе человеку, его душе. Понимаешь, самое-то важное - просто и свободно. Пусть "форма" рассказа тебя не останавливает, - она потом явится, потом все поправишь, - главное: как душа хочет, так и начинай рассказ, повествование. Непременно форма сама подыщется, если душа хочет рассказывать. Нет, искусственного приема не вводи, никаких там "спасенных чемоданов", не думай - Боже храни! - что ты навязываешь себя читателю: наплюй на все. Читателю тоже наплевать, кто это рассказывает: ему нужно, чтобы было "интересно". А дневник ли, записка ли, воспоминания ли... - ничего этого не надо навязывать, а просто... - так и начинай, как хотела... - чудесным прошлым, когда на тройках... через деревни, радостно,.. околицы, мальчишки, леденцы, "барин-барин, дай копеечку..." - орали, бывало! - все это светлое подыми, покажи, введи в него слушателя, не бойся, что длинно, всегда можно сократить. И вот, после этого "света", резче почувствует читатель новое, томительное... - и я вижу эту лошаденку, бабу, войну, пустоту полей... и печаль прежнего дома, и твое сердце... (Я знаю, что суть твоего повествования очень трудная, душевное состояние девочки! о Лике!) Оля, - все, все рассказывай, освобождай душу... потом будешь править, а теперь дай самому повествованию тебя самое захватить, и тогда ты не отстанешь, пока всего не исчерпаешь, и увидишь, сколько же всего, и такого чудесного, в твоей головке милой, в твоем живом сердечке, в твоей, страшным богатством переполненной Душе! Я уже теперь вижу, как глубок и захватывающе интересен твой рассказ. Пусть это будет повесть... - не задумывайся: тебе некуда спешить, ты не по заказу работаешь... - облегчай же себя, в тебе слишком накоплено! Само все уложится в форму. Когда будешь просматривать, - много после! когда все закончишь! - только тогда будешь сокращать, - прикидывая на себя, что может быть неинтересно, излишне - для читателя. Но ты так сложна душевно, так особлива, исключительна, так чутка, духовно-тонко одарена, что - все в твоем будет захватывать. Я тебе предрекаю это: я тебя всю слышу, как если бы это я сам был, стал тобой. Олюша, как я тебя люблю! как ты мне близка... - ты - во мне живешь, ты... я тобой становлюсь... я весь в тебе тону, и я всю тебя несу в себе: вот он, наш дивный союз. Ты - естественно - моя, для меня, ибо ты - и я - мы - из одного куска глины, - так случилось. Я уже владею тобой - во мне, - и не видя тебя живой даже! - так я тебя близко слышу, так ты во мне дышишь... - это куда сильнее мгновенного телесного слияния. Правда, порой бывает недостаточно этого чувствования такой "близости издалека", хочется полной близости... такой, такой... ах, как это неизъяснимо чудесно! и - так чисто, при всем греховном..!

    Олечек, пиши именно так... "выключись из жизни дня сего", "забудь себя", перенесись в далекое... и увидь себя! ту, Олю-детку, 10-летку! - и ее глазками смотри, и ротиком ее дыши, ее грудкой... и губки облизывай, и радуйся всей, той полнотой и радостью жизни детской, стань наивкой, той, полной той, как порой удавалось стать маленькому Ване в "Богомолье". Ничего не страшись, никаких "влияний": помни: это все - самостоятельно, в каждом из нас. Перечитай "Детство и Отрочество" - Толстого 718 , - увидишь. Но у Толстого срывается порой непосредственность, и он делает отступления. Надо всегда, на всем протяжении рассказа - остаться той, малюткой, славкой... и не бойся чувствительности... - если сумеешь стать 10-леткой, не будет ни слащавости, ни "истерии": будет девочка Оля... порой "скандалистка" - как за ужином с "яичком"! Ольга, тебя ждет великая радость в этом творчестве! Уви-дишь! Если бы ты была сейчас здесь!., как я хочу много-много тебе насказать, как писать - в письме и десятой не скажешь.

    мне ничего не надо, я знаю больше их всех... не опытом, конечно, а постижением. Да и область эта - чувственности! - какая же малая и невысокая - о чувственном, в специфическом понятии. А вся область - чувств... - да она неохватна, и разбираться в ней хватит на миллионы лет для миллиардов писателей. И это ты сама для нас всех и обнаружишь, когда вложишься в творчество: ты дашь особенное, чего, м. б., никто еще не давал. Я же не побоялся, после сто-льких мастеров, давать свое! И мое "Богомолье", и, м. б., - и "Лето Господне" - останутся, как родное, хотя бы по искренней непосредственности рассказа, по детскости, всякой душе своей, близкой. - Чувствую, что ты получила мои "пасхалики". Поставь их, чтобы видеть чаще, в них моя нежность к тебе, ласка, я так на них смотрел, будто тебе свой взгляд, свое нежное созерцание тебя хотел передать, влить... и они будут шептать тебе, всегда, - "Христос Воскресе!" - нежная, светлая моя, Олюнка моя!" Правда, они такие... живые, чистые. И - "фиалочку" получила? А "сирень" ждет еще. Нет, Марго ни-когда ничего во мне не вызывала, ни-как. Слишком она легка. Об их жизни напишу, кратко. Серов в себе носит. Уехал от нее - наконец-то! - он . И взял Ирину с мужем. И, кажется, покоен. Марго лет 48-50, но она все еще не угомонилась. Это у нее и в Питере было, и в Константинополе... - альковные, что ли, искания? или - сложней? Не знаю. Она мне чужда. И никак не привлекательна.

    Поцелуй - за перышко! - твою небесную птичку.

    Помни, Олёк: ты, ведь, упрямка и не принимаешь antigrippal! Прошу: берегись гриппа и принимай, хотя бы с сентября. Я принимал - ив эту зиму не болел. Последствия gripp'a для тебя

    185

    О. А. Бредиус-Субботина - И. С. Шмелеву

    5.V.42

    У меня нет слов, чтобы выразить все то, что наполняет меня к тебе. Несказанно тянусь к тебе, всем сердцем с тобой, всякой мыслью, всем, всем, всем! Как покажу тебе, как расскажу любовь мою?! О, милый, милое сердце! Родное, наше! Ванечка, я плачу, я так нежна к тебе! О, мой милый, родной Ванюша!

    И прости меня, прости за все, чем мучила невольно. Я же сама до одержимости страдала. Не буду больше! Мой ласковый Ваня, ты только и сказал: "не надо так, Оля, и я не из железа".

    Ванюрочка, это я тебя истомила, болью своей в тоску загнала?! Я не смиряясь в болезни, а наоборот, распустив нервы, тебя еще, гадкая я, томила. Милый светик мой, теперь ты успокойся! Я у ног твоих. Я все к тебе нежность, ласка... Почувствуй! Оля твоя здорова. Теперь у меня есть силы. Я поправляюсь. Я не хуже, чем была до болезни. Но я должна быть лучше. К этому я стремлюсь! Твой селлюкрин аккуратно принимаю. Хочу здоровой быть... для тебя, моя радость!

    неповторимое... как люблю тебя, моего родного! О, не грусти, не надо оторопи! Ванюша, не может того быть, чтобы мы не увидались! Я думаю порой, что коли бы это случилось, то я не пережила бы счастья! Как я хочу тебя увидеть! Ваня, понятно ли тебе, как можно каждый миг думать, жить любимым! Это не преувеличение, нисколько! Я все время с тобой... Когда смотрю я на цветы, то думаю: "пошлю Ване", или, "жаль, что Ваня не видит". Читаю ли что прекрасное, - тоже: "почему Вани нет, поделились бы!"

    Ах, не пиши мне вздора "боюсь встречи, разлюбишь" и все то, что ты еще об этом говоришь в различных вариантах. Неужели тебе не стыдно?! И за что же ты меня считаешь?! Для меня не существуют годы... никак! А кому из нас сколько "отпущено дней" (как ты пишешь), - это же никому неизвестно! Разве не верно? О, Ванечка!

    Какой ты... скромник; - почему И. А. тебя "расхает"? Он-то? Да он тебя так любит! Почему настойчиво ты дважды просишь ему ничего бы он мог сказать: "И. С.? Что же он, такой великий, смог найти в простенькой Олечке?" И этого ты боишься, да?

    Но не буду. Я шучу! Тоже шучу! И. А. очень чуток к твоему сердцу. Тебя он трогательно любит. Через кого он о тебе справлялся? Через некоего Вигена Н. 719 (имя) м. б.? Если да, то это очень милый, ценный человек. Удивительный! Любит Марину. Безнадежно?! Не знаю.

    не могла спать. Долго я лежала с открытыми глазами. Потом жмурила их, а веки дрожали, открывались сами.

    Тебя в темноте глаза искали? Может быть! Читала молитвы, уснуть старалась... Какие-то сны-грезы были. Не помню. Новый вариант моего "Лика" видела. Совсем иной! И все идет не от меня, а из уст моей умершей Нины (подруги), - она была полна видений и Тайн! Я хочу писать! Иван мой, слушай: я тебе клянусь всем, всем Святым мне, что меня давит сознание моей неспособности. Я не ломаюсь. Я, признаюсь тебе только, я страстно хочу верить, что м. б. есть у меня способность! Но я ее не вижу! Пойми! Я "списываю". Я часто презирала себя в жизни за это копирование! Я же тебе давно писала, что у меня нет оригинальности. Помнишь. Именно это я чувствовала. Я умею ценить художество и знаю как омерзительна копировка, и потому именно, ловя себя на этом, падаю духом! Понял? М. б. несколько удачных фраз, определений, тон, заимствованный от тебя же (!), тебя уверили в том, что я могу творить?! У меня именно -то и нету! Я вся пришпилена условностями. У меня нет смелости! Я же чую! Но я тебе верю. М. б. я смогу развиться? Ответь мне! Меня мучает мое бессилие! Все, что я пишу, - все уже писано. Я понимаю "свое" и Врубеля, и Васнецова (и люблю его), и Нестерова, и Билибина 720 ... Левитана... Души у него сколько! А у меня - ничего своего! Понял? Не брани меня за трусость - это не трусость, а сознание своей бесталанности! Ну, прости, что так пишу. И пойми, что это серьезно. Клянусь, что не ломаюсь! Помоги мне! Хочу!! Для тебя хочу творить, если могу! Понимаешь, надо иметь это желание - дать что-то свое миру, иметь сознание, что ты это свое твоего . Верь же! У меня открылась эта именно сторона тобой !! Да, я отозвалась на это м. б. особенно чутко, но именно отозвалась. Это - отзвук на тебя. Я не могу брать пометы. Это же воровство. Да и для чего? Ты несравнимо все уже дал!! Пойми меня! Я буду только "пачкать мадонну Рафаэля" 721 . Я не брыкаюсь. Ваня, я хочу, пойми это! И помоги мне разобраться. Признай же мои минусы. Скажи о них. Остереги меня! Обереги от разочарований! Хорошо, дружок?

    Ванюша, я болезненно-напряженно жду тебя! Вчера в газете "Новое слово" я прочла, что поездки с 1-го апреля в занятую Францию и Бельгию очень сокращаются и затрудняются разрешения. Касается ли это поездок из Германии, или вообще - не знаю. Ваня, милый, попытайся же получить визу! Молю тебя, Ваня! Господи, неужели же это невозможно!? У тебя наверное есть друзья, которые смогут помочь. В немецкой комендатуре попроси, объясни, что тебе, писателю, так же насущно, необходимо, как многим, которые по делам допускаются, устроить свои литературные дела. Теперь, когда твои книги так нужны, когда так важно все, что они дают людям. Именно ты, такой сторонник Германии о его дальнейшей жизни, о том, как я достойно смогла бы следовать тебе!

    Господи, я уверена, что это поймут! Уверена! Что ужели война уничтожает потребность сердца?! Никогда! И я уверена, что тебя-то, тебя такого, поймут и позволят! Пойди сам! Скажи! Тебе все скажут! Я так тебя жду! Я тебе уютно все устрою! Заботиться о тебе нежно буду! Какое счастье мне было бы! Ну вздор какой ты пишешь: "переломлю себя". Чего переламывать?! Глупый, Ваня! Ну, когда же мы увидимся?! Ты хоть принципиально-то этого хочешь? Или, слушай: спроси не позволят ли мне приехать? Но мне страшно ехать после болезни. Подумай, если в Париже заболею! На тебя свалюсь? Ужас! Господи, Ваня, как то можно: убиваешь время на хождения за едой, на готовку обеда!? Грех! Ну неужели никто из близко-живущих, не может заодно брать и для себя, и для тебя? Это же позор русским людям, что позволяют русскому Гению такое! - Что за кошмар! А "Пути"... стоят... ждут череда, когда картошка сварится! Неужели никто не подумает об этом?! Ваня, приедь сюда! Отдохни от беганья за молоком! Дай мне вечно . Береги себя! О, если бы ты ушел в "Пути". Не для меня, нет, но для тебя же! Для всех ! Для Бога! Пиши, Ванюша мой! Какая это будет радость! Бедный ты мой, милый... одинушечка!.. Ревю рулетки, тригонометрические задачи... Умница, ты, - все [умеешь]! Не скучай, дружок! И я ведь так же вот все о тебе, а... тебя и нет! Ах, Ванёк, как понимаю все! Больно, больно это "соратники Сережечки..." и все такое... Твой лесной гиацинтик я приняла сердцем! Спасибо, мой ясный! И ландышек! Целую их! Сам рвал! О, если бы был, явь... это... твой сон... Как я тянусь к тебе... целую тебя... обнимаю, притянутая тобой к себе сзади. Люблю тебя...

    Оля

    [На полях:] Посылаю тюльпанчик-детку, выросшую среди больших. Миленький, правда? И веточку яблони... Начинают цвести!

    Здесь каштаны еще не распускаются.

    Здесь капля "Après l'ondée" {Письмо надушено.}.

    Все о тебе! Вся с тобой! Неужели не увидимся!? Увидимся! Да! Да!

    От составителя
    Последний роман Шмелева
    Возвращение в Россию
    Архив И.С. Шмелева в РГАЛИ
    Из истории семьи Субботиных.
    1 2 3 4 5 6 7 8 9 10
    11 12 13 14 15 16 17
    18 19
    Примечания: 1 2 3 4 5
    1942-1950 годы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10
    11 12 13 14 15 16 17
    18 19 20 21 22 23
    Примечания: 1 2 3 4 5 6
    Раздел сайта: