• Приглашаем посетить наш сайт
    Пришвин (prishvin.lit-info.ru)
  • Переписка И. С. Шмелева и О. А. Бредиус-Субботиной. 1939-1942 годы. Часть 16.

    От составителя
    Последний роман Шмелева
    Возвращение в Россию
    Архив И.С. Шмелева в РГАЛИ
    Из истории семьи Субботиных.
    1939-1942 годы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10
    11 12 13 14 15 16 17
    18 19
    Примечания: 1 2 3 4 5
    1942-1950 годы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10
    11 12 13 14 15 16 17
    18 19 20 21 22 23
    Примечания: 1 2 3 4 5 6
    151

    О. А. Бредиус-Субботина - И. С. Шмелеву

    10. II. 42

    Милый Ванюша!

    Исписала тебе 4 листа, и такая вышла тоска, что не пошлю! Ты прости меня, что такая я нудная. Сегодня твоя открытка от 22.I! Так долго!

    Вчера писала тебе. Тоже тоскливо вышло. До вчерашнего вечера я невероятно томилась тоской. Но вечером стало лучше. Я легла в теплой темной комнате. Только камин играл огнями по стенам и потолку. Успокоилась. Много читала. Ваня, если бы устно, то много бы тебе всего о себе сказала, дум, муки, всего, всего! А так, не написать. Сегодня я весь день вожусь с ягнятками. Родились 2, но 1 очень слабый. Скоро и умер. А второго кормлю из рожка. Мать очень молода и не имеет молока. Очень мил! Сегодня тает. Слава Богу! Ванечка, я вчера тебе писала, как я ненавижу нашу "аристократию" и сказала "все эти белые ментики, французящие" - только после, я вспомнила, что Вагаев был у Дари в белом ментике. Не подумай, что я его задеть хотела. Нет, но понятие "белый ментик". Всю нездоро-вость, внешность! Я много обо всем думаю. Ваня, ты пишешь, что начнешь "Пути"". С Богом! Молюсь за тебя! Ты в "злой" открытке от 31.XII писал "пишу, но не "Пути"". А что? Скажешь? Что-нибудь новое? Скажи же мне!

    Я не могу преодолеть усталости, внутренней какой-то апатии. А то бы я так много тебе о себе написала. О девочке. Получил ли о папе моем? Видел батюшку? Портрет папин - плохо вышел, т.к. это фотокопия. Оригинал же (портрет) очень похож. Папа блондин, а тут темный вышел. Я бы довольна была, если бы тебе это доставило радость (эта брошюрка).

    Помолись за меня, чтобы Бог дал мне мир душевный! Я так устала!

    Хоть бы в пост стало лучше! Я бы хотела остаться хоть на время, одна, совсем одна! И невозможно это! Летом уходить буду. Гулять. Я очень устала от всего, от людей, от обстановки, от всего. И давно. Я никогда не отдыхала, так, чтобы о себе подумать. Эта усталость еще м. б. с клиники. Не было никогда "Entspannung" {Успокоение (нем.). }, но наоборот все новое и новое "Spannung" {Беспокойство, напряжение (нем.). }. Ваня, я просила выслать мне "Лик скрытый". Пока ответа нет. Не знаешь ты чего об И. А.? Кажется, болел? Мы ничего не слыхали. Как-то он там?! Ваня, тороплюсь на почту, а то поздно будет. Тебе шлю пожелание мира, тишины, работы успешной, спорой! И ты помолись за меня об этом же! Давай хорошо проведем пост! Крещу тебя.

    Твоя Оля

    Шлю заказным, чтобы скорее послать тебе привет мира! Ваня, я никогда не "испытывала" тебя!

    152

    О. А. Бредиус-Субботина - И. С. Шмелеву

    13.II.42

    {Помета И. С. Шмелева на конверте:

    чудесный рассказ о яичке с птенчиком!

    Это избранный рассказ - для

    сердце (ягненочек!).}

    Здравствуй, дорогой Ваня!

    Давно нет от тебя ни слуху - ни духу. С. был всего неделю у нас, так что тоже не знаю, есть ли что на его имя. М. б. завтра привезет, - он уехал вчера. Как живешь ты? Здоров ли? У меня ничего нового, конечно, нет. Вожусь целые дни и ночи (!) до полного "истерзывания" сердца с умирающим ягненочком. Я так привязалась к нему и полюбила его, что не могу смотреть на его муки. У матки не оказалось молока. И никакие меры (впрыскивания, корм, питье) не помогли. Кто-то определил, что она на 2 недели раньше разрешилась. Один умер сразу, а другой борется. Дали ему (по совету ветеринара) коровьего молока, но у него открылся ужасный катар кишок. Каждые 10-15 мин. водой! Тогда ничего не стали давать - только воду. Лучше стало. Ветеринар дал опять молока. Опять хуже. Лежит и головку свесил. Посоветовали соседи давать рисовый отвар. Я из последних маленьких запасов делала (м. б. преступление против своих домашних по теперешнему времени), стал будто веселее, даже "требовал" еды, а к вечеру "скис". Вот 4-ый день сегодня. Мука. Сегодня раздобыл для меня работник, это пушкинский "Балда" - молодец! Я его и зову "Балда"! (бегал по всей деревне - 4-5 километров, искал, нет ли еще у кого овцы с ягнятами) 3 ст. овечьего молока. Мой больной обезумел от радости, лизнув его, - все жадно выпил. Больше не могли достать. Тогда побежал работник искать козу. Нашли. Пробую. Но слаб очень. Умрет... думаю так. Я ему Dextropur давала - оживило его. Но нет больше, а в аптеках тоже не достать теперь. Какое страдание смотреть как он, учуя меня, наклонившуюся над ним, вдруг из последних силенок вскочит и примется тыкаться мордочкой мне под подбородок, вертит хвостишком (полуживой-то!), перебирает ножонками и пробует сосать. Он думает, что это "что-то теплое" - его матка. Ужасно я мучаюсь, на него глядя! Сейчас ничего не помогает. Кишочки больны чрезмерно снова. Мы по очереди встаем по ночам к нему, чтобы понемножку давать ему для питания, чтобы не ослаб окончательно. Какие изумрудные у него глазки, когда свет попадает, - смотрит жалостно-жалостно. И я не могу помочь! Сейчас попоила его - выпил 50 [1 сл. нрзб.]. Все мокро под ним. Вынула, вычистила, вытерла его. Положила опять под электрическую грелку. М. б. глупо все это?! Но не могу видеть страданий. Я с детства люблю маленьких животных. Помню, как однажды у нас была клушка-самоседка с 16 цыплятами, а 4 яйца укатились. В одном был полуживой цыпленок. Я не могла выбросить его. Умолила бабушку дать его мне и держала его подмышкой. Несколько дней я это вынесла, но в субботу должна была идти в баню (всегда в субботу баню топили) и мама рассердилась, что я "убожусь", не бегаю, не играю, а только с рукой своей ношусь. Я попросила бабушку его спрятать в горнушку печки, пока моюсь. Пришла из бани и сразу за свое яичко. Цыпленок уже пищал и слышно было его трепыханье. Ночи я лежала на спине и, конечно, не спала как следует. За ужином я поссорилась с двоюродным братом, сидевшим рядом и толкавшим нарочно под руку, и тогда его отец встал и вывел меня из-за стола. Мама еще не сходила к столу, поэтому дядя счел себя вправе распорядиться за нее. Он вывел меня на двор и велел отдать ему яйцо. Я заплакала. Тогда он сказал, что я должна стыдиться такого ослушания, - мама запретила, а я все ношусь и еще скандалю за столом, " всех заставляю с яйцом носиться", что у меня рука заболит и т.д. И вынул мое яичко, и забросил его на сарай, на крышу. Я только крикнула: "ай!" Будто оторвалось у меня что-то. Я стояла такой несчастной, что дядя понял, как непохоже это все было на "ослушание", - он как-то неловко поднял меня и на руках отнес домой - я была 9-10 лет. Это было первое лето после папы. И все объяснял, что птенчик все равно не выжил бы, что это была бы ему худшая мука. В ту ночь я составляла план, как я залезу на крышу сарая и найду яичко... или уже птенчика? Я не допускала мысли, что он убился. Тихонько пробралась вниз, но дверь была заперта. Рано утром я в рубашонке сбежала к работницам, прося посмотреть... там... на крыше. Не было там ни яичка, ни даже скорлупки. Должно быть, вороны стащили. Долго, долго тосковала я по яичку. И, недавно, разбирая последние письма бабушки уже за границу, читаю: " у нас нынче клока с 12 цыплятами, помнится как Олечка их любила". Да, как чудесно все живое! И как ужасно, что столько живого... гибнет! И кого?! Людей! Я стараюсь уходить душой в мир животных, растений,.. но, смотри, сколько и там горя! Ну довольно! Я получила теперь все об "истории одной любви", как ты называешь, - я бы обозначила это иначе. Ты написал по крайней мере, что это "конец".

    Я ничего, никакого комментария тебе не скажу, письменно не скажу. Мы достаточно занимались чужими "романами", терзая себя, и теперь я от всего такого хочу отойти. В письмах. Но я прочла очень внимательно и сделала интересные наблюдения и получила себе объяснения многому, чего не понимала (* Ты писал в одном письме (давно): "Эти созвучия имен - Паша, Даша... заметила? Очевидно, это не прошло мимо меня". Я скажу больше: твои неоднократные "любви" (в творчестве) к не ровне, или к ровне, и эта намечающаяся сцена Дари и Вагаева с " малиной ", это все то же самое: твои неизжитые ожоги Дашиной "любви" - томления, ее. Ее?).

    Объясни - что такое "однолюб"?!

    Пришлешь автограф? Я должна отдать книги!

    [На полях:] Ну, всего, всего светлого пока! Был ли батюшка? Оля

    Передал ты доктору мою благодарность за письмо?

    153

    О. А. Бредиус-Субботина - И. С. Шмелеву

    20.II.42

    Милый, родной мой Ванюша!

    Не кори меня, что не так часто писала, и если не смогу и в будущем писать ежедневно. Ничего общего с какими-либо тебе неприятными причинами, это не имеет.

    Если бы ты смог душу мою увидеть, то ты бы все, все понял! Стою перед трудной задачей - в письме дать тебе понять... Видишь ли, давно уж мучалась душой... о многом. Но за последнее время я буквально исстрадалась. Я чувствовала необходимость для духа моего, все пересмотреть во мне, как бы "расчистить". Я так страдала духом, что и физически заболела. Я не писала тебе - я надеялась скоро все превозмочь духовно и поправиться телесно. Мне вообще было трудно, при такой моей "сумятице", что-то давать другому, хотя бы в форме писем. И я писала бестолково, не так, как бы хотелось. Не выходило. Ты это мое состояние не ставь только в зависимость от нашей "истории" из-за моей "повести". Это все гораздо глубже, и рано, или поздно, но вскрылось бы! Я сама не видела ничего, не знала что мне делать. Но мое физическое состояние как бы дало "развязку". Я стала очень страдать физически: головокружение, слабость, апатия, тоска до схваток в сердце, до боли и даже нечто вроде обмороков, правда без полного бессознания, но все же состояние такое, что я теряла равновесие и должна была ложиться. Все это так встревожило и меня, и моих, что в этот вторник усадили меня на автобус и проводили в Haarlem к врачу, - одному из самых передовых здесь, а еще более мне нужный потому, что хорошо знает всю жизнь Бредиусов и мог бы мне во многом помочь. Он сделал анализ крови - оказалось все нормально (ниже приведу - можешь, если хочешь, показать Серову), обследовал меня и нашел, что: сердце органически здорово, но крайне нервно, легкие совершенно здоровы, печень - немного увеличена и чувствительна при давлении (это явление у меня бывало и раньше, - м. б. даже не патологично при моей "конституции" - habitus asthenicus), - увеличена также и щитовидная железа, что тоже не удивительно. Миндалины в самом лучшем порядке. Врач нашел сильное нервное истощение и утомление и сказал, что "по моему состоянию он охотнее всего поместил бы меня в лечебницу, где за мной был бы хороший уход и никаких забот". Спросил меня о причинах моей нервности и о браке моем "с лицом, ему известным". Уже в воскресенье вечером, отчасти, и в понедельник окончательно, идя к нему , я сама себе дала отв ет на многое {Все выделенные слова в этом предложении подчеркнуты красным.}, и когда он спросил меня: "что же Вы хотите делать?" - я сказала, что "хочу переменить обстановку". Я чувствовала душой, что для "расчистки" всего моего мира, я должна быть где-то одна, независима от внешнего, в покое. Все время мне хотелось "от всего уйти". Я только не знала, как это сделать. Мы ведь даже карточками продовольственными связаны, т.к. их должны были сдать, как "самоснабдители". Я чувствовала, что дальше жить в такой "замусоренности", неясности я не могу, и получилось положение, доведшее меня до предельной тоски... Доктор очень одобрил мое решение, указав, впрочем, на большие трудности времени хоть куда-либо двинуться из дома, да еще так "издергавшись". Просил меня подумать о лечебнице на 1-2 недели и затем взять "отпуск". Я думала использовать время поста и уехать в Гаагу, с тем, чтобы смочь ходить в храм и хоть немного "найти себя". Я так много страдала за все это время, - так много случилось странного и удивительного в моем душевном мире, пришедшего извне, что я не могла больше давать жизни нести себя по волнам. Я просила Бога дать мне указание. Дать мне способ найти ответ. Устроить все так, как угодно будет Богу. И я чувствую, что я должна поступить так, как мне это указуется сейчас. Указуется помимо меня даже, просто моей болезненностью как бы.

    Я должна уйти от всего, что стало таким неясным, больным, мутным, встать в другую обстановку и осмотреться, всмотреться в себя и других. Я должна дать возможность и Арнольду всмотреться и все понять. А как все это нам всем - мы должны положиться на Волю Господа. Я ни в ту, ни в другую сторону ничего не буду форсировать и все, что случится, - приму как указание, как Божий Дар.

    Иначе я не могу думать. Я не могу и оставаться пассивной. Это - единственно-возможный выход (не подходящее слово), который не будет мучить мою совесть. И как бы трудно (внешне, материально - в смысле еды, жилья и т.п.) ни было мне это "отхождение", я обязана это сделать перед собой и перед Богом.

    Ты никогда не должен думать, что на тебе "ответственность" за это. Нет. Как это ни странно, но это верно, что я "расчищаю" вне зависимости от тебя и твоих чувств. Мне очень трудно было отрешить внутренне эту "зависимость", - это стоило мне много силы духа, и я несомненно гораздо легче, и гораздо раньше занялась бы этим вопросом, - если бы не мучилась совестью за эту возможную "зависимость". Понял? Но я поняла и уяснила, что я обязана, совершенно вне тебя, "перед Небом и пред собой" все " выяснить" . И с точки зрения такой постановки, я и приступаю. Честно, чисто, прямо , без того, чтобы форсировать . Я тебе скажу, как на духу, что это мне трудно. Очень трудно. Но это нужно. И никакой другой совести не будет Выход. Не даст покоя. И я теперь успокоилась. Накануне поездки к доктору я говорила с А. и закончила тем, что предложила и врачу. Он понял, что между нами не то, что освящается Богом, согласился и счел мое решение правильным. М. б. ты огорчишься мной, но я не могу иначе, как так. И именно: предоставить безнажимно Провидению и... считаться с обеими возможностями.

    Я чувствую, что это долг мой перед тем, что было освящено Церковью, что ушло (?), что я должна увидеть - или ушедшим, или нет. Но я должна свободно предоставить, свободно увидеть. И если... ушло, то я тогда спокойна буду, без укоров. Понимаешь? Мне трудно это объяснить, не могу.

    Я уверена, что ушло. Доктор мне сказал то же самое, признав, однако, что решение мое относительно дальнейшего поведения правильно, - во всех отношениях. Я говорила со свекром. И тот тоже согласился. Сестра мужа тоже, сказав, что таких женщин как я "одна на тысячи". Ты видишь, Ваня, как "вдруг" я принялась за себя. Но это не вдруг. М. б. ты не поймешь меня. Но постарайся! Я считаю, вернее я чувствую душой, что иначе я не могу. Например, твое предложение " пока не рвать окончательно", т.е. в зависимости от моего счастья, от чего-то личного , моего, - я не могу! Если я найду, путем чистых, честных моих исканий, что все "прошло", что нет ничего, что Господь "связал", то я не побоюсь уйти... ибо так чище! Так нужно. Если не уйду из-за условий из дома, то уйду все же... иначе! И независимо от того, что скажешь ты. Даже, если бы ты меня не

    Потому и говорю, что ты - вне ответственности за меня.

    Это лучше и тебе, и мне. Я буду просить Бога о Его милости и указаний. Пока что я дома, но надо двинуться. Предстоит мне еще одно ужасное дело: этот доктор "помешан" на модном течении - рвать коренные зубы. Просветил мои челюсти и приказал вырвать 8-9 коренных зубов! Будто бы на кончиках их корней что-то не благополучно. Это же ужас! Я еще не решилась. Написала в Берлин. Спроси Серова, можно ли полагаться на эту "модность"? Если решусь, то поеду в Haarlem и лягу в лечебницу там , а если нет, то не знаю, что буду делать. Думаю устроиться в Гааге в пансионе, с мамой. Но, конечно, надо и о доме позаботиться, как-то устроить. Хотя дома свекор сказал: "пусть сам о себе заботится и поймет что для него ты". Старик понял, что... пусто у нас... Я это увидала. Ты не волнуйся о моем здоровье: я принимаю 3 разных лекарства, берегу себя и буду беречь. Все это у меня от больной души... Все, Бог даст, пройдет. Только никогда я не могу жить с своей душой в конфликте. Все "образуется". Я переживаю своего рода кризис. И серьезнейший. И ты поймешь меня. Я верю. Поймешь, Ваня? Поймешь отчего не писалось. М. б. очень будут трудные дни, - трудно будет писать, чтобы остаться вне ... ты понимаешь? Но мне это нужно, это "вне" всего... Только сама с собой и Богом. И ты всегда у меня в сердце, 15-го я так тебя ласкала... оттаяла. И вот пришло решение. Я сообщу тебе мой адрес, когда уеду, куда, а пока мама тут, перешлют. Я сама еще ничего не знаю. Молись за меня крепко и верь, что Бог не оставит. Проси мне силы.

    [На полях:] Ванечка, я словами не могу выразить моей благодарности тебе за "Куликово поле"! "Спасибо" - бледнеет перед тем, что во мне!

    Я не получила 1 и 2 письма с "Куликовым полем". Пропали? Когда послал? {Абзац подчеркнут красным карандашом. Далее в письме анализ крови О. А. Бредиус-Субботиной. В настоящем издании не публикуется.}

    Я бы хотела поласкать тебя, приголубить, Ванечка. Ты понимаешь, как невыносимо мне это одиночество добровольное. Но оно во имя необходимого, Высшего. Должна вынести! Помолись же! Только тогда я сочту возможным найти себя, свою силу духа, гордость, свободу. Только тогда найду радость! Когда тебе очень захочется моей ласки, прочти, что было раньше, т.к. все это живет во мне, но мне писать так - это значит жечь себя! Понимаешь? Жечь и смиряться. Как трудно мне! Но я должна! Такая, я и тебе ценнее. Я буду тебе писать обо всем. Постараюсь очень часто. Я все та же, вся твоя Оля! И всегда.

    154

    О. А. Бредиус-Субботина - И. С. Шмелеву

    20. II. 42 вечер

    Родной мой Ванюрочка,

    Отправила сегодня тебе мое заказное, "серьезное" письмо, а вечером пришло твое от 11.II, где должна бы была быть фотография, - но, увы, - ее нет! Ванечка, пришли же еще и прикрепи

    Я в отчаянии, что не дошло 2-х писем NoNo 1 и 2 "Куликово поле". Ну, просто ужас! Ванюша, родной, если они пропали, то неужели ты не дошлешь?! Мне стыдно просить тебя, еще раз засаживать за переписку. И не только стыдно, но и мучительно. Господи, хоть бы еще пришли!

    Ванечка, я еще мучаюсь, что ты будешь мучиться моим сегодняшним письмом, первым. Ты не волнуйся - как только я увидела, как действовать мне, чтобы найти покой, так мне и стало легче. У меня все - душевное. До того как решиться практически , куда и как я направлюсь для "уединения" и "отдыха", я уже и дома буду проводить режим, т.е. много отдыхать. Сегодня я спала до 11 ч. дня и завтракала в постели. Днем отдыхала. И чувствую себя лучше. Я извелась неопределенностью моего положения и отношения со всем меня окружающим. Я должна была все "расчистить". И если мне по трудности обстоятельств жизни нельзя будет дольше остаться вне дома, то я и дома поставлю себя так, что не будет смуты. Я поселюсь у себя в комнате, где закрыты уже все мышиные дыры и буду жить независимо. Постараюсь найти прислугу, чтобы меньше было и дела, и соприкосновений со всем прочим. Но для того, чтобы мне быть спокойной своей совестью, я хочу спокойно, на расстоянии, по возможности объективно всё "рассмотреть". А главное: я верю, что найдя равновесие (в одиночестве это легче) я сумею понять Божие произволение. Я на это уповаю. Молись и ты. Мне очень мучительны были все дни, недели последние, я так страдала. Не думай и н е терзай себя, что это из-за твоих писем тех, "потемнение" твое, что ли.., нет, голубушка мой, - это должно было бы все равно явиться. Я себя знаю. Я не могу жить, когда у меня что-то не ясно в душе. Я для себя , в душе не смутна, я знаю что во мне, я отвечаю за это, но у меня была спутанная жизнь и я должна все уяснить.

    Я перед Богом должна это.

    И я потрясена твоим: "мне иногда кажется, что нас разыгрывают злые силы"... Я это часто думала. Я пугалась такой возможности. И это было главным двигателем для того, чтобы начать "разбирать" себя и все .

    635 , прошу только Светлую Волю, устранение возможных "злых сил".

    Я не могу всего ясно выразить, почему я мучилась, почему я считаю нужным уехать... Но это родилось во мне и окрепло. Это как-то помимо меня явилось.

    Для всего моего дальнейшего поведения у меня теперь создалась уже почва и в семье Арнольда и вообще. И создалась правильно. Доктор, человек много видавший и переживший сам (в семейной жизни), меня очень одобрил.

    Я не могла бы мириться с жизнью такой, как она тянулась. Ты поймешь меня? Ты разделишь это мое? Верно я чувствую? Я не могу смотреть так, что... погляжу на тебя, "взвешу" что-то и решу: оттолкнуться или нет от "придерживаемого" Арнольда. Я это не тебя передерживаю, но по существу это так бы и было.

    Я считаю, что в браке не должно быть мути. И необходимо, независимо ни от чего другого, внести свет в потемки, чтобы увидеть все зияющие углы. Все, что есть и чего нет. Я не могу мириться с "на всякий случай". И если я увижу, что ничего нет , то для моего внутреннего решения (если невозможно и внешнее пока) мне не надо знать, есть ли кто-нибудь, кто подберет меня. Я считаю невозможным тогда так пребывать. Я ничуть не сетую на тебя, говоря так. Ты не мог писать иначе, чувствуя ответственность на себе, с одной стороны, и не будучи уверен в моей сути, - с другой стороны.

    Ты, конечно, не видя меня, еще не знаешь меня вполне . Я повторяю, что независимо от тебя и того, захочешь ли ты меня, суждено ли нам быть вместе и т.п., - я должна решить, как мне жить.

    Иначе я не смогу уважать себя.

    Ты это поймешь? Я к тебе все та же нежность, ласка, любовь, страсть. Я не считаю, не чувствую это грехом. Я уже писала, что не вижу того, что в браке "связано" Богом. Но если я все же что-то "пересматриваю", то это еще для того, чтобы совесть моя меня никогда не упрекнула. Чтобы не дать торжества "злой силы". Чтобы все, от себя зависящее, сделать. И решить.

    М. б., я долго прожить должна, прикованной обстоятельствами к Schalkwijk'y" вдали от тебя. Но это все же не безнадежно. Я все равно и на расстоянии все та же, твоя Оля.

    Мы посмотрим, что даст нам Господь.

    ты не думай, что я изменилась. Я все та же. И ей останусь навсегда.

    Но ты поймешь, что, ища ответа, ища себя самой, я рвусь на части в таких "сумасшедших" письмах.

    21.II.42 Продолжаю сегодня. Ваня, вся я с тобой, в тебе. Перечитываю письмо твое дорогое... какой ты дивный мой! Ванечка, как больно, что не дошло фото... Попытайся еще!

    Ванюша, солнышко, скажи мне обязательно , что ты разумел под "злыми силами", которые "нами играют?" Ты боишься, что началось все, по воле злой силы? Неужели? Да? Я этого часто боялась, спрашивала себя. Будем молиться Господу, чтобы он нам помог. В этом Господь не откажет. Напиши же мне о "злой силе"... Ваня, не мучайся, что не было встречи в 36 г. - значит так было надо. Я лично уверена, зная себя, что от смущенья ничего бы особенного тебе не сказала, ничем бы я не выделилась для тебя из толпы многих, тебя любивших. Я ничего, кроме благодарности за твой талант, восхищения им, преклонения перед ним и м. б. сочувствия тебе в горе, не сказала бы тогда в моем взгляде. А таких глаз сколько же! Я совсем не так ярка (как ты это теперь вообразил), для того, чтобы с первой встречи остановить на себе, да еще такого как ты, да еще так тогда убитого потерей. А, между тем, поговорив тогда и высказав свое восхищение тобой , я бы, пожалуй, не решилась еще раз "докучать" собой. Я же себя знаю... Ванюша, ты пишешь о том, как я должна писать. Именно так я только и могла бы: рассказывать тебе . Если буду, то только так. Иначе не мыслю.

    Ванюша, я написала в Прощеное воскресенье один маленький рассказик... о моем "Первом посте", т.е. первое говение. Я его так ярко помню. И еще у меня была цель именно об образе . Я потому тебе просто так и не писала до сих пор, т.к. думала "подарить" сразу рассказик. Теперь я очень вся какая-то "больная", но хочу. М. б. и буду. У меня есть "задача" творческая, не какого-либо одного рассказа, но моего творчества вообще. Если таковое будет. Я знаю, во имя чего я бы писала. Это будет очень важно , очень нужно для России. Если только удастся. Если сумею. Но даже если бездарно, то, хоть в виде дневника, но дам. Кто-нибудь хоть м. б. сошлется. Большего я и не жду. Я бы хотела у тебя поучиться, но меня смущает, что я как загипнотизированная тобой, невольно (поверь!) впадаю в твой тон. Я должна прямо бороться с этим. Будто тебя "краду". Если бы удалось мне то, что хочу душой, то это было бы как бы твоим "притоком", - это те же воды... Пусть наши, живые воды! Если бы я тебя увидела, то все бы рассказала... Ванечка, как ты маму-то обрадовал "Няней"! Лучше не мог и придумать! Это ее самая любимая вещь твоя! Она очень , особенно ее ценит! От о. Дионисия нет вестей. Я не могла еще быть в Гааге, но постараюсь как можно скорее туда попасть. Ванёк, ты этой фуфайкой доволен, или она толста и неудобна? М. б. очень жмет? Мы с мамой для С. такие делали, и он просил туже, а то они "висят". "Мохры" у ворота, конечно надо отрезать, - что же это моя "помощница"-то не рассмотрела, а я ее еще просила. Я тебе писала, как она отправлялась. Я не могла отрезать и даже еще раз взглянуть, т.к. на поезд мчалась . Чего же она прозевала?! Злит это меня! "Духи как будто" - пишешь ты... конечно, я ее душила, чтобы еще больше быть с тобой! Выдохлись? В швах должно быть больше осталось, т.к. я, не имея дома пуловера (он был в красильне), взяла те нитки, которыми сшивала и их надушила. Попробуй! О папе составили некролог на очень кратких материалах. Однажды только ездила к ним (полубольная сердцем, от горя) мама, - вот тогда-то я и бегала из дома ее искать ночью.

    Мой милый дружок, ты не волнуйся обо мне, о здоровье. Я уже 2 дня как приехала от доктора (была там с вторника до четверга включительно) и принимаю его лекарства и сразу же аппетит стал лучше. После селюкрина тоже вначале так было, но потом не действовало - видимо, "привыкла" уже к нему. И спала хорошо, и сердце не скулит. Я все еще усталая какая-то, но не "кружусь на карусели" больше. Думаю, что в больницу не поеду, но отдохнув дома, поеду в Гаагу. Надо найти прислугу, - это отчаянно трудно. С зубами не знаю что делать. Подумай, ведь это всё хорошие зубы! Т.е. пломбированные, но внешне абсолютно в порядке. Никаких признаков болезни, кроме того, что на рентгеновском снимке что-то узрели глаза доктора. Это его "конек" - у всех пациентов смотрит рентгеном и нещадно рвет. Это "течение" в медицине было у некоторых врачей и в Берлине. Это американская система. Не могу себе представить, что это такая необходимость, - тогда почему же раньше-то народ жил, да поживал? Знаю некоторых и у нас в клинике, - вырвали все коренные, а больная не поправилась, то есть не стало лучше. У меня рот был и есть в идеальном порядке, и еще недавно я сделала ряд хороших и дорогих поправок и их все вон! Например, один зуб с фарфоровой коронкой (120 R.M.), - делал известный зубной врач, прекрасно, - и его вон! Не понимаю. Не могу скоро решиться. Спроси мнение Серова вообще по поводу этого модного "течения".

    Мама тебе сегодня напишет обо мне, чтобы ты не беспокоился слишком о моем здоровье! Меня бы это мучило очень.

    [На полях:] Вся я в мыслях с тобой, роднуша мой, твоя Оля

    Кланяюсь Сергею Михеевичу - передай!

    Мой ягненочек умер, без меня. Но вчера родились 2 новых, здоровенькие. Весна!

    О. А. Бредиус-Субботина - И. С. Шмелеву

    24.II.42

    Ваня, чудесный мой, дивный Ваня!

    Я под впечатлением "Лика скрытого" - получила из Studtgart'a "Europeische Revue". Какой ты... пророк!

    Не могу иначе, сердись - не сердись, а ты такой мне всегда представляешься!

    Ванюша, дивно! Как жаль, что отрывок только! Как жалею я, до слез, что я тебя раньше не "открыла". В Берлине в первые годы можно было тебя доставать. Потом - ничего не было, все расхватано!

    Как жаль, что я с И. А. (* В одном письме к Сереже И. А. (давно!) пишет: "рад, что по душе Вам И. С. Ш".) о тебе так мало говорила! Он же знал тебя! Ужасно это! Я у микроскопа просидела... Ну, м. б. хоть кому-нибудь была польза! Я, знаешь, как тебя "открыла"? Помню еще самое первое время за границей... К нам ходила (очень редко) жена одного профессора - урожденная еврейка. Она была "вумная", а м. б. и умная. Во всяком случае очень начитанная. Мы ее так и звали: "а Вы читали?" Это ее обычный вопрос при встрече.

    И вот она часто спрашивала меня: "...а Вы Шмелева читали?" Я сказала, что не читала, но что очень бы хотела. Я же и в библиотеку-то не могла урваться, т.к. до 11 вечера работала. И однажды она принесла мне "Неупиваемую чашу"! Я пришла полумертвая, домученная днем, домой, и мама говорит: "была Н. В., принесла тебе книжку, я ее пока стала читать, дай немножко времени, я кончу". На другой же день я стала ее читать и остолбенела. Ваня, я не могу тебе описать того, что я чувствовала... Мне казалось, что в нашем мире слез и крови и, главное плоти, - не могло быть ничего подобного, что давал ты... Ты-то сам казался мне чем-то... сверх-земным! Следующая книга была "Солнце мертвых". Она совпала с очень тяжелым моим житьем. Я вся убита была. Мне ее (суди - какая сила!) тяжело было читать. Ее впечатление на меня было так велико, что я... не могла дочитать. Я тогда как бы болела. Эта дама (еврейка), крещеная по убеждению , давно, очень верующая, "ищущая". Я не очень ее любила, но просто... объективно говоря. "Солнце мертвых" она буквально "проповедывала". У нее был и ум, и вкус несомненно. Я думаю, что твое "беззлобие", твой отказ от своего , личного горя... Это-то и покоряет. И даже, вот... еврейка!

    Потом была лекция И. А. о тебе в "Нейарт {Современное искусство (от нем. Neuart ). } объединении" 636 , - я уже тогда "рвалась"... но это было невозможно, посторонние не не видела Света,.. а свет-то был! Почему я не жила Тобой?! Ну, почему мы не живем Евангелием? Мы знаем его, ценим, а... не живем... Вот так и я с тобой тогда . Но с чтения твоего... тогда... я уже полна была тобой, Ваня! Я часто, часто думала о тебе... Прекрасном Рыцаре Света!

    Ты - чудный Ваня! Ты светлый гений! Ты... Ангел! Я на коленях пред тобой! Иначе я не достойна! О, милый, светлый, родной мой, чудный Ваня! Не давай никогда злым силам шутить, играть тобой, нами. Они особенно хотят тебя смутить, свернуть, взмутить! Ванечка, ты Божий Голос здесь! Ванечка, ты - Богослов! Какое же тут кощунство?! О, милое, великое сердце! Ваня, чудный мой! Ванечка, как благоговейно мы должны жить, как светло верить! Мы увидимся, Ваня! И никогда это не будет поздно! О, нет, Ваня!

    Мы же живем уже друг другом! О, гораздо теснее, чем многие (!) под "одним кровом"! Ванечка, мы будем тихи, милостивы, кротки, мы будем очень любить и верить!..

    О, милый, нежный Ангел, ты Идеал мой... и потому - недосягаем!?? Но я тебя достану! Ах, Ваня, как тяжела разлука, - но не грусти! Все будет! Мы Божьей Милости давай будем достоины!!!! - Ах, милый! Ты обо мне совсем не беспокойся! Мне лучше! Вот, честное слово ! Все пройдет! Не пройдет только то, что в сердце... к тебе, моя радость! Ты не один! Я всегда с тобой! Молись, не забывай! И обо мне! Я не была в Гааге, хоть и рвусь.

    Не могу из-за сообщения. Автобус ходит так, что в один день в Гаагу не съездить. Но я уже знаю от тебя, что ты прислал! Господи, Ваня, у меня слезы в горле не дают сказать тебе "спасибо!" Но как же я несчастна: "Куликово поле" NoNo 1 и 2 пропали! Ванечка, что же это? Ты пришлешь? и ты - москвич не дошел! Пришли, Ванечек!

    [На полях:] Крещу тебя и молюсь о тебе. Оля

    P . S . Сейчас, впервые попробовала (чуть-чуть) твоих шоколадных конфет, присланных на Рождество - я берегу все! Чудесны!! Прелесть!

    Ванечка, ты простил меня за все муки? Невольные сама страдала. Я не могла иначе писать. Я не могу фальшивить. Но... прости! Прости! Я не буду больше!

    156

    И. С. Шмелев - О. А. Бредиус-Субботиной

    25.II.42     12 дня

    Олечек милый, ты опять моя, ты вернулась из отчужденности? Гордость моя и счастье. Твой рассказ об "яичке" - в письме 13 февр.! Я потрясен, я очарован. Ты не чувствуешь, что ты и как написала? Лучше нельзя. Я весь захвачен, я бесился от радости и страдал с тобой, девчуркой. На одной страничке ты дала огромное! Не чуешь, глупышка? Не понимаешь, что ты сделала? Толстой обнял бы тебя и включил бы это "яичко" в свою хрестоматию. Ты, злючка, ничего не понимаешь. Ты свое "яичко" невидимыми слезами облила, не сказав о том ни слова... и теперь у нас два яичка: твое, это... и - мое - пасхальное, памятное тебе. Ты такую свою боль - и у каждого читателя из недеревянных сердцем будет своя! - передала мне, что я мысленно утешал тебя, целовал, ночью сегодня просыпался и целовал твою "грелочку", - сердце твое целовал! Ведь, глупенькая... ты, ведь, одно только свое - "ах!" - сказала, - и все сказала! О, ангелок чудесный, малютка-девятилетка... я тебя всю вижу, слышу, как твое сердечко сжалось... я и ворону вижу, которая унесла твоего птенчика-трепыхалку... я ночь твою бессонную вижу, я твое "убожество" вижу, - твою ручку, охраняющую... я "горнушку" вижу... - откуда ты это выкопала? а? - из недр языка родного! - да, на северо-востоке так говорят про загнетку, налево от шестка! - я твою баньку вижу, и вижу, как ты спешишь скорей отмыться и - за яичко! Ах, ты, дотошная, терпеливка, подвижница! Героиня ты необычная... сердце огромное... чуткость безмерная! Ольга, и ты еще смеешь кукситься?! "Я не могу пи... пи... сать!" Ты с ума сошла, ясного не видишь, глупая! Да ты все, все можешь, все смеешь! Олёньчик, умоляю тебя, пиши о своем детстве... вспоминай, пиши, что хочешь, - все дивно расскажешь, в полон возьмешь всех и вся. Вот так-вот и на-до... просто, без оглядки на будущего читателя, себе рассказывай-пиши, мне... умница ты расчудеска! Я в изумлении от тебя, пой-ми-и!!! Это не "хвалы" мои, глупенькая... пой-ми! Я что-нибудь-то понимаю в искусстве слова-образа?! Или... - ни-чего не понимаю?! Да один этот "ужин" твой... это толканье, это твое "скандальничанье"... и этот вывод во двор, и эта драма..! Го-споди!.. И это - "ах!" - да ведь тут драма детского сердца!

    Ты должна теперь это "Яичко" дать рассказом. Чуть подробней, сохраняя тон, простоту. Правка, м. б., самая малая, лишь - раздвинь, ничего не меняя в структуре. Или - просто - так и оставь. Ты - готовая. Потому что сердце твое - так готовым и родилось. Ты - исключительная. Что у миллионов дюжинных детей - в зачатке, у тебя - в расцвете. Ведь ты взрослого победила! Твой дядя только потом почувствовал, что он сделал! Он преступление совершил - перед твоим сердцем, перед всеми, - перед правдой Господней, вложенной в душу человека. Ты - сама Истина. Милая моя девочка, целую тебя в ясный лобик и глазки твои целую, и ручку, ту... Ольгуна, я счастлив, что узнал тебя, что ты еси... что ты не оставишь незаконченным моего... - ты подлинная, ты поведешь дальше ту линию в творчестве, какую суждено было мне вести - людям. Ты сама, присущим тебе даром-сердцем, будешь служить жизни, достойно, сильно, ярко, нежно. Ты нашла себя.

    Твой ягненочек... - я им тоже мучаюсь. Как все похоже у нас! Это же мой - убитый мною - ястребок в рассказе "Последний выстрел" 637 ! Все понятно мне. Повторение "яичка". Милая, надо было дать ему разбавленного коровьего молока, кипяченого, надо было взять молочной муки "нэстле"... неужели нет у вас того, чем грудных питают?! Тоже и для ягненочка. Цельного молока нельзя. Слишком много "казеина", а жир не вреден, можно было бы даже сливками - с разбавкой выкормить! И никакого бы "катара" кишок не было бы. Грудной не может усваивать "казеин" в избытке. Молоко кормящей овцы ли, коровы ли, - в начале - особого состава, жидкое оно, но с достаточным количеством "белковых", с минеральными солями, - называемое в народе - "молозиво". Людям противно, теленку - надо. Надеюсь, с ягненком у тебя выйдет? жив? Если бы не недоносок... - должен бы выжить, раз уцелел, после таких болей.

    Ольга, как в тебе материнство-то рано сказалось! - в 9-летке. Подвижница-малютка. Целую твои ручки, глазки. И как же мы похожи! Я жалел все живое и... неодушевленное. Я метлу жалел, что на морозе живет, а мы после катанья с горы - в теплые постельки. Я все живым видел, и все любил и жалел. Дворника жалел, что вот я, маленький, в театр еду, а он не увидит "Конька-Горбунка"! И Марьюшку... Сестренка ты моя, Оля... детка моя... ах, если бы... - ...на моя! Да разве я мог бы такую мучить?! Это все от острой, большой любви... такой... ревнивой?

    Ты спрашиваешь, что такое - в моем понимании - ты-то понима-ешь! - "однолюб"? Просто: тот, кто не может любить сразу двух. (Понимают и иначе: одна любовь на всю жизнь. ) Многие могут. Пушкин мог. В Одессе, в 20-х гг. - Ризнич 638 прожить - около. Мечтала, да... - это я узнал из "малинной сцены", и на кладбище, - чтобы только иметь от меня дитя. Я в этом не виноват. Как не виновата ты, что я мечтаю... о тебе. Ты мне дорога, близка тем, что и во мне, - чудесным даром сердца, пылким воображением и - душевным... уютом. Мы - складень. По одной форме отлиты. Мы - только - для нас. Вот, что могу сказать о моем чувстве. Ты бы не поверила, до чего ты мне близка. Я не стал бы пить воду, какой я умывался. А твою - мне она - как святая. Я был бы ею исцелен, опьянен.

    Ольгуночка, ты очень метко, зорко, умно определила одним словом о. Д[ионисия] - "убогий". Все. Я его ругал, тут я не был художником: я выговорился, от боли, от досады, любви к тебе, что он не взял всей посылки. Не считайся с этим "выкидышем" моим. Глупо, но оправдано. Ты сказала - нельзя точней. Как же не страшиться потерять такую!

    Ребенок... это высшее, что даровано смертным. У всех живых существ ребенок - обогащение души, утончение, умиление, пожар тихий всех чувств. Это - тайна. Так - в Божьем Плане дано. Для чего? Можно лишь предполагать. Для достижения - в цепи поколений - лучшего, Идеала. Цель тут несомненная. Но... какая?! Приближение к... Нему? Приказ: творись, достигай! Для чего? че-го?! Меня достигай и - по-стигай! Для чего? Он же - Вседовольный? "Воспой" - для себя. Творческое поет Творца. Это - цель всякого творящего. И дальше - материю одухотворить, дабы и она пела? Гимн всего - Ему, Духу, вся исполняющему. Апофеоз. Он нам нужен, этот апофеоз, дабы познать Великого. И мы познаем его во всем объеме лишь в апофеозе, когда одухотворенная материя, вся, воспоет гимн Ему. Творение славит Творящего. Это предел творческой высоты, когда произведение поет художника. Конечно, это лишь предположение. Кто что знает? Но творческое начало в твари - непобедимо, и как же обставлено! каким же пиром... Любви! Тут явная мысль - заставить. Называют это - "инстинктом". Чуянием? И - покорны приказу. Эту мысль коряво высказал мой Гришка 639 в "Истории любовной". И. А. о-чень с ней посчитался. Я это в себе слышу . Я мечтаю... о тебе, Оля. Я хочу видеть тебя - маму. Господь может все. Ты для меня священна. Смотрю на тебя в благоговейном трепете.

    Пишешь: "прочла о-чень внимательно - про Дашу - и сделала интересные наблюдения и получила объяснения многому, чего не понимала". А чего ты не понимала? что нашла? Изволь сказать. Что ты раскапываешь во мне? Я - весь тебе открытый. Никаких "ожогов" от Д[аши] не было во мне, ни-как. Смешно. Сцены для "Путей Небесных"? С "малиной"-то?! Чудачка, это же "опыт накопленный", что видел в жизни, и что пригодилось для "хозяйства" писателя. Только. Незаурядное "жизненное положение", только. Помни: Я ни-когда не имел записных книжек. Все - в уме. Что уцелело - взял в "хозяйство", как всем полезное. И только. А "созвучия" имен - не доказательство "ожога". Так было... - в детстве была "Паша", о ней все дано. Потом - Даша... Не виноват я, что не выдумываю имен. Ну, да, мимо не прошло, осталось в памяти, как "созвучие", своего рода невольная "мнемоника", так жизнь дала, чтобы запомнилось? Да. "Любви" к -не-ровн-е? Очевидно, тоже от детства сохранилось, и вошло в "хозяйство". Вот тебе матерьял для "творческого акта", как это образуется. А не - "ожоги". Я этим не обжигался. Вот - тобой - да, это - не "ожог", а медленное сгорание. Ты меня обжигаешь давно и - верно. Знаешь свою силу. Ты меня твоим совершенством обжигаешь, глубинностью, необычайностью. И я принимаю это "крещение огнем". Но... не сожги заживо, всего. Смогу ли противиться? Думаю - да. У меня тоже есть какой-то предел и - уже моя - "бесповоротность". У меня спасение - мое искусство. Оно не терпит, если весь захвачен. А если - весь - и ему, и мне - конец. Во мне нет "томлений", кроме томлений искусством. Весь твой, целую и крещу, молюсь, Оля. Твой Ваня

    [На полях:] Написал 12 страниц "Путей Небесных".

    Скажи хоть теперь, получила ли мои рождественские конфеты? Ты писала - получила коробку с золотистой обвязкой, - а как шоколад? не дрянной? Или - вышвырнула? От тебя, такой бешенки, станется!

    Сейчас 4 ч. Валит снег с утра. Февраль - ужасный. Оспа, кажется н е привилась: двое суток, а не горит.

    157

    И. С. Шмелев - О. А. Бредиус-Субботиной

    26.II.42     9 вечера

    Оля, светлая моя, я все понял в твоем решении - "найти себя", "обрести мир душевный", выяснить себе , как дальше жить, и сделать это так, чтобы решение такого важного вопроса жизни не томило неумолимую твою совесть. Я все понял, дорогая моя, - я увидал ярче, как никогда еще, твою изумительную высоту духовную, твою цельность, радостно покоряющую тебе... меня покоряющую, хотя от решения твоего зависит важнейшее в моей жизни. Я ждал увидеть тебя - такую: твой духовный образ создавался в моей душе по твоим письмам, с каждым письмом полнее, глубже, целостнее и нежнее... я уже знал тебя, казалось, вполне и всю... - и вот, это последнее письмо твое, от 20.II, дает тебя в таком сияньи света, на такой за-предельной для смертных высоте, что я могу только благоговейно сказать - Святая! Это чувство мое прими, как мой душевный венец на твою милую головку, как слабое выражение моей воли найти для тебя - достойное.

    Теперь, после того, как увидел тебя еще полнее раскрывшейся, - скажу точнее: вполне раскрывшейся, - мне стыдно, как будто, недавних слов моих... не повторю их, но ты поймешь... когда я писал тебе о планах жизни, о возможной ошибке твоей во мне. Но это, ведь, от великой и чуткой к тебе любви писал я, от страха за тебя, - зная тебя! - что ты ввергнешь себя в борьбу с жизнью: вспомни, как ты непосильным трудом себя томила. И когда писал так, как же я страдал! Но ты все поняла... Теперь нет у нас - для нас - темных, неясных друг другу местечек-пятнышек в нашем духовно-душевном естестве! Ах-ты, звонят... помешали...

    27.II... 10-30 утра. Сейчас твои письма заказные. Оля, родная, ты меня осветила, согрела лаской, нежностью... твоим неповторимым сердцем! Я пью твои чувства, я сильнею... я - верю, ве-рую, моя Оля! Я радостен, я снова нашел тебя. И знаю же, что ни-когда не терял... а томился сомнением, что теряю... Ольга моя! Жизнь моя, вечная моя!.. Как ты меня залила радостью, когда я узнал, что ты пишешь... что ты уже написала, - и как же чудесно написала! - не видя - знаю... Молодец-Оля! Умница, одолевай жизнь, не давай дьявольской силе отнять нас друг от друга, убить в тебе свет! - твой дар бесценный, дар творить во-Имя Божие, творить сердцем, верой, талантом от Господа! Ты нашла себя, и я счастлив неизмеримо. Ольга моя, дай обниму тебя братски, моя дружка, - лучшего, радостней для меня нет - любовь твоя-моя и - ты, Творица, ты - художник, Божий слуга! Ольга моя... что со мной, как ты меня одарила! "Творческая задача" у тебя!.. Это - все. Я верил, что ты нащупаешь это твое, я только вчера писал об этом, - "ищи в себе!" - это по поводу твоего потрясшего меня "Яичка"! И вот, ты ответила мне! Мы слышим друг друга, дружки. Олёк, знай: ты найдешь себя в творчестве, в творчестве - и любви, - счастье твое, исход сердцу. Вот этого-то "темные силы - зла" - и не терпят, этого-то и не хотели допустить... - и провалятся, окаянные! по-ихнему не будет! В творчестве - и любви - для тебя такой- то! - великая услада-радость твоя, и вся полнота жизни! Как же я счастлив!.. Все, что носишь в душе, уже томит тебя, ищет выражения во-вне, свое рождение. Пойми же: это не слова, а вера моя в тебя. Ты и до встречи со мной мучилась "вопросом Жизни", ждала решения. Ты искала себя. Я счастлив, что ты уже нашла себя. Ты - в творчестве - Ольга моя, да это самая крепкая связь наша, неразрывная во-веки. Теперь ты - моя, я - твой. И это Святое наше, общее в нас обоих, творчество во-Имя, соединило нас. Никто, ничто не в силах расторгнуть эту связанность-спайку: это духовно-кровное нас спаяло. Оля, не смущайся: ты не "приток" мой в твоем искусстве, ты - "дружка", мы лишь рядом течем, рядом, потому что души наши - одна душа, живем одним, мы так похожи, мы из одного истока вытекаем. Ты - своя, у тебя свои слова, свой опыт, какого я не имел, свои выводы, - и свои приемы, поверь же мне! Ты написала "Яичко" так, как никто не написал бы. Тебя расцеловал бы Толстой, за сердце твое. Я за него расцелую-размилую тебя, моя чудесная, моя му-драя, моя сердечная! Господь да благословит тебя! О, радость, счастье мое в тебе! Я безумен от радости, - пиши, пиши, проводи свою "творческую задачу", не смущайся. Не только "дневником", а формой давай, не бойся - совладеешь, ты страшно сильна, я верю. Тебе нужен досуг, покой, здоровье - главное это: накопи. Без этого ты не в силах решать. Ты права: надо отъединиться, обрести равновесие в душе. Всего не исчерпаю в одном письме: напишу еще. Продолжу главное: ответ на письмо от 20.II, вчера невысказанный.

    Помоги Господи тебе решить, решить так, как повелевает совесть, для утишения ее, чуткой. Я страшусь: в этом решении и моя судьба, но это решение необходимо тебе, и я жду его, терпеливо. Я знаю всю твою му-ку... все понимаю, Оля... - и молю Бога - тебя наставить на правильный путь. Ты знаешь уже путь этот, ты знаешь - "оставьте мертвым погребать своих мертвецов". Ты знаешь: "Духа не угашайте" 640 ! И я верю, что Дух Святой озарит сердце твое. И знаю, как важно для тебя, чтобы это решение пришло вне всякой зависимости от моих чувств к тебе, твоих - ко мне. Да будет так. Я покорен твоему веленью. Дороже всего мне, чтобы ты, ты, ты была здорова, чтобы совесть твоя была покойна. Решение твое необходимо, назрело: только решив так и так, ты удовлетворишь душевную потребность, выполнишь назначенный тебе план жизни, ты его молитвенно, благоговейно выяснишь. Я любуюсь тобою, - какая ты! Не знают такой. Ты - Мария, ты вся - от Духа. Благую часть избрала - изберешь! - и она не отнимется от тебя 641 . Ты вся - цельная. Теперь мне все стало понятным в твоих письмах. "Бери так, как написано, не ищи за - под... строками!" Ты - истинная. И каким же слепцом я порой бывал! каким пристрастно-страстным - и потому полу-слепцом. А ведь я решал художественно-сложные задачи... в людях... а в своем - терял эту остроту ви-дения. Ольга моя, жизнь моя... я люблю тебя глубоко, вечно, я не ставлю от времени в зависимость - и не боюсь запоздалой пусть - встречи нашей. Я знаю, что она должна быть. Я знаю также, что ты для меня - всегда ты, Оля... - ты для меня бессмертна, неизменна, вечна. Я люблю тебя не для себя лишь, а и для нас, я восторгаюсь твоим светом и молю Господа дать тебе духовных сил решить так, как ответить твоей требовательной совести. Я преклонюсь перед твоим решением, т.к. оно - от Тебя. Твой покой, твое счастье, полное, возможное на земле, - для меня - приказ моей совести, всей моей любви к тебе. Я не знал такой силы любви. Это твоя душа так меня озарила, это - от Света. И когда я писал об "игре нами темных сил", я разумел под "игрой" это наше "помрачение", мое беснование, твою горячность - эти наши письма! вот это все - было нужно "темным силам", дьяволу... разбить наше светлое, чистое, духовное... помрачить, расколоть, разжечь страсти темные, зло в нас. Вот что разумел, только. Оля, в нашем даже страсть, какую я порой ощущаю в себе - к тебе - не темное... это лишь жизнь второго, не главного во всем естестве нашем: телесное. Главное - близость духовная, наша, душевная наша... она все связывает, творит нас, живит. Но второе наше естество, подвластное, форма для жизни духовного начала в нас, естественно просит выхода... это его права - страсть. Это - земное. Мы - на земле. Но главное наше, сила Любви - дает и этому, не-главному отсвет чистого света, оправдывает "земные права". Вот почему я говорил - нет, не грех. И ты говорила - чувствовала то же. Иначе не могу мыслить. Вот почему говорил - все мне в тебе, Оля, свято. Все, самое малое телесное. Ибо оно освящается Любовью. Это - Закон, его же не преступишь. Это - само Благословение. Вот то, что "связывает" Волею Его. Вот - Таинство. И как же прекрасно это, по-человечески прекрасно! Не правда ли, родная?! Я знаю, знаю, я чувствую, что именно так ты чувствуешь. Душу твою я знаю, моя детка, моя истинная из Женщин... каких не "одна на тысячи", а одна на миллионы!.. Дар мой чудесный, Божий дар мне... Ольга моя, нетленная моя! Лучшим во мне, светлым во мне искал я и пытался воссоздавать идеальнейшее... ты знаешь: и Анастасию, и Дари... Найдешь ли там темное, грязное, от чего отвернулась бы твоя беспредельная скромность, твоя взыскующая чистота, твоя целомудренная совесть? Где, в чем противоречия мои с лучшим во мне - есть же оно, во мне-то! - ты не найдешь, я верю. Так вот, это, такое искание... в творчестве... в жизни - преобразилось в обретение Тебя! Это увенчание трудов, мук - и трепета! - это - чудо, дарованное мне. Я не обольщаюсь, что я заслужил это, я принимаю, как Милость Его. Не могу оторваться, Оля... - так я счастлив тобой, моей Олей... и когда я молил тебя - "верни мне "мою Олю", ради Господа!" - я именно это разумел, а не то, что ты будто бы хочешь отнять у меня ее, отшедшую... - Она недостижима теперь ни для "отнятия", ни для "приятия". Она осталась во мне - духовным обликом, священным. Она - вне наших чувств. Она - светлая, нетленная в памяти и душе. И как я, тебя, такую мог бы разуметь - "пытающеюся отнять"?! Ни-когда, и тени мысли не было, и этому ты веришь, т.к. ты - О-ля... моя Святая, хоть и здешняя. Как это может восполниться - не знаю, но верую, что там мы - все нерасторжимы, мы все - в радости Господней, будем. И без тени даже ущерба. Ты, ты понимаешь это. И вот, почему говорю я: она помогла мне найти тебя. Ибо она - теперь - вся - только Любовь, самая высокая, самая чистая. Вот почему я спокоен, я радостен отныне, Оля... и молю у Креста, с тобой, молю Господа - дать нам силы принять Его путь. Поверь - ни в чем я не разойдусь с тобой. Ни - в - чем! Мы - одно. Никакой "тьмы" не будет больше. Ты победила, я с твоей помощью - победил. Ты вывела меня, ты вознесла меня. Ты осветила меня. И я молитвенно склоняюсь и благодарю тебя.

    Помни, Оля: надо окрепнуть тебе. Я вчера был у д-ра С[ерова]. Я ему поведал о твоем моральном и телесном здоровье. Он говорит - он - огромной чуткости духовной и - огромный диагност, без промахов! Я-то убедился. И - все. Говорит: лучшее - клиническое пребывание, хотя бы 2 мес. Церковь - необходима, конечно, особенно тебе. Суди сама... Главное: восстановление сил физических, душа здорова, но "форма" ослабленная и измененная не дает душе выпрямления. Надо окрепнуть. Надо лечение и успокоительными, и крепительными: и бром, и фосфор, и мышьяк, и гормоны-витамины. Зубы... - поморщился. Если бы на корнях был дефект - сказался бы... болями? Надо - снимок. Лучше не рвать. Это "модное" объясняется "американскими нравами", где нажива - первее всего. Надо было это гг. американским дантистам... они постарались... - протезов-то сколько! А на протезах-то и нагревают! (* вспомни, что "Няня" моя говорила об американских докторах! как они ее "вертели"!) А там большинство - жиды. Они и пустили эту "моду". Вот мнение. [...] {Далее приводится заключение доктора С. М. Серова на анализ крови О. А. Бредиус-Субботиной. В настоящем издании не публикуется.} Но с зубами - осторожность . Протезы - крайность. Без коренных зубов - все же - и с протезами - ухудшение питания. Ра-но, - вот его "мнение". Передал твой поклон. Просил - тебе кланяться сердечно. "Куликово поле" перепишу. М. б. еще дошлют. "Москвича" послал в заказном письме на Сережу, 13-го. Вышлю и автограф. Твой Ванятка

    [На полях:] С приложением photo-passeport.

    Что тебе доставил о. Дионисий - не знаю. Я бы засыпать тебя хотел! За-душить, а он, кажется оставил духи! и должно быть оставил - "дрикотин" (печенье), а там был... сюрприз тебе, - я... среднего формата.

    Сегодня же 27-го - начну переписывать "Куликово поле" (начало) - для тебя, родненькая.

    Прошу: напиши цену жизни в Голландии, приличной в гульденах. Мне надо знать, для себя. Гульден

    Оля, м. б. тебе понадобятся деньги? Напиши, молю. Скоро я буду богатый. Интересуются фильмовики, уже! Вот бы кстати! Россия все мое поставит, знаю. А "Неупиваемая чаша"!

    Мать о. Д[ионисия] пишет: "Вы всех нас очаровали!" Зовут, очень.

    "Оспа" моя, кажется, взялась... вспухают местечки, - я на ногах, не мешает. 4-й день с прививки.

    На все отвечу, светик, ласковка милая. Как я тобой счастлив! Будь только здорова! Все, все придет.

    Оля, знаешь... я сам сделал сладкий пшеник, - и даже моя "Арина Родионовна" сегодня попробовала и похвалила! Я все умею.

    "О. А." - в автографе, конечно, не отместка, а вдруг подумалось - можешь показать кому, не стеснит ли "Оля"?

    158

    И. С. Шмелев - О. А. Бредиус-Субботиной

    27.II.42    8 вечера

    Ольгунушка, светленькая моя, будь здорова и покойна, верь непоколебимо, что ты себя нашла , что ты отныне - в творчестве, и это твой долг - творить, ибо этот духовный "узор" твой - в Господнем Плане! Для меня это вне сомнений, как то, что ты - большая художественная сила. Уверуй, я ни-когда в этом не ошибался. Или ты будешь ожидать "мнения и суда" бездарных "критиков", которые, обычно, бессильны выжать из себя хотя бы одну живую художественную строчку?! Кстати, - в былой России, как и в эмиграции, эту "командную" высоту занимали почти (% % - 75-80!!) исключительно еврейчики, - пробирались на нее легко, т.к. большинство периодических изданий было в руках их сородичей. Меня-то они не сглотали, хоть и силились, но многих они вели и погоняли, куда и зачем им хотелось. Нет, ты мне поверишь, себе поверишь. Твори "художественную задачу" 642 , обоим нам дорогую, служи свету, которым так богато родное наше, несмотря на проклятую тьму, грозившую почти четверть века свет этот поглотить сполна. Ты его будешь хранить. Перепишу вновь "Куликово поле", не помню только, чем кончил в двух письмах. Ну, приблизительно дам, с излишком. Странно, я послал оба письма 6.II, это точно. По-моему, должны прийти. Письма, под немецким контролем, никогда не пропадают: их могут вернуть, да... но не теряют. Ни с какой цензурной точки зрения ничего в этом отрывке недопустимого быть не могло. Получишь, уверен. - Жду радостно твой рассказ о "первом посте". Так вот и пиши, как чудесно рассказала об "яичке". Я - в восхищении! Поверь, если бы тебе не удалось это "яичко", никакое пристрастие к тебе не выжало бы из меня хвалы: этим не шутят! Забудь нерешительность, не поддавайся слабости-скромности, - плыви свободно, мо-жешь! Ведь не "комплиментщик" тебе говорит... а - ох, как пытавший себя искусством! На российском конкурсе литераторов я, не зная тебя, присудил бы тебе бесспорный приз. Когда-то я нашел в ворохах рукописей (свыше 800 рукописей!) конкурса рассказ - совершенно безграмотный! - и большого таланта. Все члены жюри признали мою оценку. Рассказ был из жизни портных - ! - что не мешало ему быть "исключительным". Я и сечас помню описание "вешалки" и манекенов (каков образ-то!): "...стояли ряды пальто, мундиров, фраков, пиджаков... и все эти люди были без головы... (м. б., и без сердца?) - жутко было от этого в мастерской к ночи"... Лет 30 прошло, а... я помню это меткое и редкое "сравнение". Когда жюри послало ему один из призов - 300 руб., кажется, сумма! чуть ли не 1-й приз, в Ташкент, оказалось - спился человек! (* скоро, кажется, и помер.) до -приза! А я-то ликовал было: вот, нашли талант, дадим образование, со-здадим! Кстати: мы в письмах часто, чтобы обратить внимание друг друга, ставим слова в кавычки... - в рассказах лучше избегать этого, но я, например, для оттенения, люблю писать иные слова "разрядкой", т.е. вынимаю между буквами так называемые "шпоны", связи букв. Это я принял сравнительно недавно, м. б. злоупотребляю... иногда, но почитаю важным, когда надо или взять внимание читателя, или показать, что это "слово" имеет особый смысл, "внутренний", что ли (или "переносный"). Такого много в "Путях Небесных". У тебя большой (огромнейший!) вкус, и ты сумеешь сама во всем разобраться. У нас - как у всех - слабо еще развита "пунктуация" (очень мало "знаков препинания".), мало знаков для пауз, например, для передыхания - при чтении вслух, - ведь речь-то наша часто обрывается, не кончается... В таких случаях я иногда ставлю не просто знак - ! или - ?, а - ..! или ..? Приходится самому создавать "дыхание живых слов". У меня слабость... - вот ругались типографщики! - к многоточиям. Не понимали, что в речи нашей всегда "обрывчики": у них не хватало точек-значков! Идиоты говорили: "это он строчки гонит себе". Истинно, эти идиоты не знали, как я выкидывал целыми столбцами уже написанное: я сжимал "строчки"! Оля бывало, скажет: "ну, что это ты... такое сильное... выкинул!.." И - соглашалась. А то и не соглашалась. В страстном она всегда меня сдерживала. Чистота "Путей" - узнала эту ее правку: там моя страстность вскипала... Впрочем, обычно, я сам, поборов себя, выбрасывал, менял.

    красота души.

    Сегодня письмо от матери о. Динисия: пишет, что он оставил: духи! - ну, не разбойник?! Я послал тебе - "сирень персидскую" и "фиалку душистую" - что он оставил... не пойму. М. б. один флакон? Т.к. она дальше пишет: "2 пакета сухих фруктов!" Ну, не безобразник?! Я тебе сухих бананов фунт, что ли, и - французского чернослива - фунт "для поста"! И еще - "пакетик - очевидно, печение?" Следовательно, взял: коробку шоколадных конфет - слава Богу! - вязигу - ура! м. б. и духи! - 3 пузырька "клюквы", какое-то печенье... не знаю - "дрикотин" ли, где сюрприз для тебя, или - "бретон крепы"..? Уж и забыл, что послал я, т.е. упаковал в картонный короб. Она пишет: "боялся таможни". Он им писал, что "ненапрасно", т.к. французская таможня не желала ничего пропускать в Голландию, - сик! - "сиречь в Германию", несколько человек было задержано. Узнаю у Лукина, какими путями он хлопочет о поездке в Голландию к сыну. Я буду хлопотать. На днях еду к ним, зовут на завтрак. "Очаровал всех"... Посмотрим. Меня это встревожило... дойдет ли до тебя! Мне так дорого хоть пустяком тебя радовать... одиноконькая... оторванная часть моей - нашей! - Души... О, как я стремлюсь все тяжелое снять с твоего сердца, чтобы светлые глаза только светились, светили... ни-когда не туманились от слез! Ты столько выплакала их в жизни, Олюша! Знали бы люди, как творится истинный писатель..! То-лько страданием. Радостными в творчестве бывают лишь не-глу-бокие, не-трогающие, не-захватывающие. Эпикурейцы... Таков, например, Анатоль Франс. Ну, он и есть "Анатоль" и "Франс". Даже "гурман" Мопассан знал, что такое страдание, имел сердце. Не говоря о Бальзаке, Флобере, Стендале, Шатобриане, Доде, Гюго, Диккенсе, Шиллере 643 , - Гете - исключительное явление! - его "солнечность", но и у него ско-лько "от горько-познания! - это от вдумывания" в Жизнь. Пушкин - тоже, но он много пережил горя, а что бы дал он, не оборвись жизнь так..! Кстати, ты любишь его "Монастырь на Казбеке" 644 - "Высоко над семьею гор"..? - А идиоты пронесли его, как "безрелигиозного"! Тогда ему было лет 30! О, прочти! Ольгунушка, читай его, пере-чи-тывай, родная! Это неутомительно и - питает! Умней, свободней - не было писателя! Всегда, во всем - сам! Никогда - "шпаргалок". "Умнейший в России" 645 , - сказал после беседы с ним Николай I. Всегда читай, как Евангелие. Все-гда. И все новое будешь видеть!

    А наш Чехов, Гоголь - все, все наши, и Достоевский, стоявший перед смертью на "казни" 646 .

    Твоя "грелочка" - чудо. И толста же, шельмочка! И уютна же! Надеваю только по воскресеньям, жале-ю..! И ночью всегда со мной, дышу ею. Целую ее - тебя. Вдыхаю. Сейчас пошел и... швы - духи! Твои, Олель. Как люблю тебя! как нежно-нежно. Как бережно, благоговейно, как святое. Я решил, что "мохры" - для нужной починки, - шерстинки. Храню. Ольгуночка, ешь больше . Фосфор необходим. Ешь ракушки, всякие моллюски... я пристрастился к ним... до жадности. Нужны. Есть то-нкие..! как бы лангуста, но она грубей. Ольгуна, по-моему - и Серов - надо тебе инъекции мышьякового препарата, "антиневрастеник". Нужно же! Ты страшно ослаблена, разбита. О коренных зубах писал: не давай рвать , вранье, "мода", - раз не дает чувствовать - вранье. Сама привела пример клинический.

    Я знаю - ты моя, вся. Какие ласковые письма! Сегодня - как солнце, согрела. Я успокоился совсем. Я верую. Я молюсь с тобой, у Креста. Я почти счастлив. В голове вот начало звенеть, значит - жарок, - знаю! - это "оспа" взялась. Чешется. 5-й день. А в воскресенье один крупный читатель - а м. б., и будущий - он уже есть! - делец экрана просил позавтракать с ним... - если будет жар - не поеду по ресторанам. Пошлю отказ-пнэй. - Как чудесно ты написала - мы в храме, у Креста... мы просим Его... - Оля, как светла ты, как я живу тобой! С тобой, за тобой... я всюду пойду... и на Крест. Я не могу без тебя... пусть ты вдалеке, и все же со мной ты. Навеки. Оля, не вспоминай о "повести". Я не думаю о ней, я лишь о страданиях твоих в ней думаю. И она никак не страшна, не мучит меня ныне {В оригинале: ни страшна, ни мучит меня ныне.} Ты выше всего. Ты всегда для меня оставалась - чистой, а это "темный бунт" вскипал во мне, из плохого во мне, смертном-грешном. "Будем детками Христовыми!" - как я это слышу. Это только ты, юная, чистая сердцем, маленькая Олюша, только могла так написать. Сказать-шепнуть. И о Боженьке. Все понял сердцем. Я - такой же, почти такой же. О, далеко мне до тебя! Но я все твое понимаю, оно - и мое. Ты - дитя, ты сердцем, душой - так и остаешься. И останься такой, навсегда. Подлинные художники - всегда дети, нет исключений. Всегда найдешь в них - дитя. Но не такое чудесное, как ты... о, нет, не такое.

    Твое - "расчистить" я так и понял: это никак не от сомнения твоего во мне. Ни-когда по-другому не понял бы. Да, я буду беречь тебя, всегда, весь. Я верю в нашу встречу. Крепко. Безоглядно. Да, надо вручить себя Богу. Я в твое внутреннее чувство верю неколебимо. Ты так нашла - значит, правда. Ты не ошибешься. Это голос святой в тебе. Чей? М. б. папин. Папочкин голос-помощь. Я улыбаюсь Оля, я радостен. Буду счастлив помочь тебе моим миром, моею молитвой, слабой. Верю всем во мне чистым в твою любовь. Ни в чем не сомневаюсь, вот смотри в мое сердце, Олюша, оно - твое, тебе открыто, все. Года... пусть, мне все равно. Ты для меня вне времени, я уже говорил тебе. Благодарю, милая, светличка моя, за твое благословение. Прилагаю автограф к "Няне" и к "Свету Разума". И вот первые главы "Куликова поля", запропавшие... - {Далее - текст повести "Куликово Поле", гл. I-II.}

    [На полях:] Ольгунок, 1 и 2 письма с "Куликовым полем" (посланные, оба, 6 февр. - точно) могли прийти в твое отсутствие? Не допускаю мысли, что застряли. Если не затерялись в Schalkwijk'e, - должны прийти.

    Составлю нарочно для тебя - - Это из моего душевного опыта. - - и в следующем письме - пошлю успокоительные "слова внушения" и укажу, как лечиться ими.

    Да, мое внутреннее чувство, как и д-р Серов говорит: необходимо клиническое содержание, лечение и полный уход одна , можешь писать, думать, решать, вслушиваясь в Господень Глас в тебе. Молю тебя. Иначе не поправишься. Сейчас - временное улучшение. Твой Ваня, всегда.

    159

    И. С. Шмелев - О. А. Бредиус-Субботиной

    1.III.42     11-10 ночи

    Золотинка ты моя небесная, чудесная деточка, Ольгуночка! Перечитываю твои дивные письма, полные такой светлой ласки, такого света! - такой нежности... ну, я не могу все словами оценить в них. И нахожу новое, на что, возможно, не ответил еще.

    Самое важное увидел, и на него важно сказать тебе, очень важно. Ты мне, Ольгунка, поверишь, знаю, - и это верно, что скажу, это - совесть чистая моя говорит тебе. Знай, Ольга, что уже давно, поняв тебя во всей полноте, глубоко... внутренне молясь на тебя, на святое и непоколебимое в тебе, - давно я понял, что ты, такая, рано или поздно, должна была бы (совершенно независимо от моей любви к тебе и от твоей любви ко мне) сделать "расчистку" твоей жизни, не могла бы оставить так, бессрочно. Ты, чувствуя, что что-то не то, и то, что есть, - не отвечает тому, что должно бы быть в освященном союзе, что такое уже мучает твою совесть, томит тебя и делает жизнь безрадостной, бесплодной, нудной... ты, такая, не могла бы оставить так, ты стала бы пересматривать, проверять, призывая Господа помочь тебе в этом пересмотре, и, сделав вывод твердый, приняла бы решение. Все равно, приняла бы, даже и не "встретив" меня. Бесцельность, безрадостность, - без намека даже на "душа в душу" - ! - необщность взглядов на жизнь, на твои цели, (а у тебе есть, есть! - и всегда были, назревали! - эти цели), "разноязычие", (а это очень важно!) - ведь думать, чувствовать и понимать потрясающая! - вер, - даже при всем желании принять (понять!), ибо веры-то, разные, кровным закрепленные, - родами! веками! - все это, соединившись, заставили бы тебя, именно такую , какая ты, - томиться, (а это уже да-вно сказалось!), ис-томиться и... принять, в конце концов определенное решение. Вот моя правда. Верь, Оля. Если я раньше не говорил тебе этого, то лишь потому, что не мог . Я не мог, не смел вмешивать себя, и не мог бы отрешиться от мысли, что ты увидишь в этом (могла бы почувствовать так, хоть "боковинкой" мысли-чувства!) мою пристрастность, мою попытку подтолкнуть тебя... я боялся смутить твой - пусть очень относительный, - семейный мир, твою и без того мятущуюся, страдающую душу. Ведь я же - ты понимаешь - слишком захвачен этим, ведь от этого зависит такое безмерное для меня, и - для тебя! Я не смел. Теперь я говорю это легко (с душевной стороны), свободно. Я получил право на это - от тебя, Оля моя, чистая моя. Ты, сама, поставила этот вопрос о жизни, сама, - и так это понятно, ибо отвечает всему в тебе, - и сказала мне, что ты уже поставила. Тогда я получил право сказать то и так, что - и как - и сказал тебе. Веришь?

    "подталкивать"... - я тебе открылся во всем, - это уже я не мог сдержать в себе, - пусть будто безотчетно! - но я никогда не думал, что я - вправе говорить то, что я теперь выговорил. Я - для себя - все решил, бесповоротно... - или безумец я, чтобы отказаться от величайшего Дара - от Света, от тебя, бесценной моей!? - но внушать тебе, воздействовать на тебя, - для себя! - я не смел. Вот это главное, на что я должен ответить, - и ответил.

    Оля, повторно: время... - сроки... - да, я не смею ускорять, это твое дело, и это - не только от личных воль зависит. Для многого - и очень дорогого - срок очень важен... - если решение будет светлым для нас, но безотносительно к этому... Оля, ты дорога мне, ты желанна, ты - моя - вне времени! - вне годов твоих и моих: ты - моя Душа, и без тебя я не могу уже - в вечном, узнав тебя. Я знаю: так думаешь и ты.

    - притерпелись и - не ревнуют. "Оспа" моя привилась, не мучила, присыхает, t - утром 36,5, и я мог поехать на завтрак. Завтрак был необычно обильный и, должно быть оглушающе дорогой. Но попал в такую большую компанию (много "экранных" деятелей), что мы с пригласившим меня отложили личный разговор до следующей встречи - интимной. И снова - смешно! - новые по... читатели, по... читательницы... и снова мое "в ударе" (это все от тебя!) и... увлекание (без моей в том вины!). Одна дама (лет к 50, замужем) оказалась из рода "староверов-беспоповцев" 647 , но, кажется, замужем за евреем! - каково бр..! - со-че-тание-то! - родом из г. Коврова, Владимирской губ. - вдруг объявила мне: "знаете, что странно... я узнала себя... почувствовала себя в Вашей чудесной Дари!" Я "признательно" поник головой. Ну, понятно, очаровал. Я теперь все и вся очаровываю... такая полоса выдалась. Или уж я пою... от опьянения? От трепещущей-плещущей радости во мне? Но что странно! Человек, лет 8-10 меня не видевший... вдруг: "ка-ак Вы изменились... !?"... Я... настороже... - ? - "Вы ужасно... помолодели!" Слава Богу. Вышел с завтрака - в 4 ч. - с 12-30! Весна. Тает. Солнце. Я светло прошел по ярким (и грязным, от снега) улицам, но поспешил в metro, т.к. в 5 должны были приехать гости, а потом и "юные мои". Остались недовольны моим портретом (у тебя который): "у Вас лицо, а это... для Вас - без лица". И правда. Я недоволен. Все-таки я себе "заработал" лицо. Хорошо сказал В. В. Розанов 648 : "Писатели выслуживают себе лицо, (и это и в физическом смысле!) выписывают себе лицо , как чиновники - пенсию". Хочу - или пересняться, или переснять, с ретушью, портрет снятый в Риге, в 36 г. - он очень удачен, только там очень тяжелое лицо. Но все хвалят. Но КЭ.К 5К6 Я тебе-то, детка, перешлю? Уменьшить до... фото-паспорта? Но тогда все слиняет.

    не осложнять, чтобы ты была вся - своя, не жгла себя. Это очень важно. Милая... как мне тебя назвать? - тут - в этом - ми... лая..! - все. А теперь о чудесном - "душа в душу".

    Да, боюсь (смущен), что одно письмо заказное на Сережу - тебе не пометил (может быть?) "pour {Для (фр.). } О. А." и С. может безвинно вскрыть. О, прости, моя ненаглядная! - А хорошее это слово, родное! Ни у кого, должно быть, такого словечка нет! Н-е-н-а-г-л-я-д-н-а-я!! Ласки-то сколько в нем! И еще, чудесно: "душа-в-душу"! - как бы одной душой должно быть, - и есть! - у нас с тобой.

    Ми-лая..! Опять напомню: не забудь же рассказать об образе 10-летки Оли, который ты надумала, стоя в церкви. Видишь, как я все помню из твоего! И как мне все драгоценно. Олёк, не смущайся, - повторю еще! - пиши: ты - сама, у тебя свой такое сердце, какого у меня нет. Ты будешь им писать. Никакого "влияния" от меня не бойся. Если тебе кажется, что ты говоришь моим тоном, не смущайся: мы черпаем из одного и того же источника, наша суть - одна, родная, и естественно, что ритм, тон м. б. схож. Но ты всегда своя, сама. Я же вижу это, и поверь же мне, моя ненаглядочка! Как люблю..! Как ты чудесно чутка! Ну, во всем это, во всем. Каждое твое письмо - доказательство этого чудного Дара. Все в тебе - Дар, все благое. О цветочке не горюй, если и погибнет, не будь же суеверна. Этот вид бегонии (неклубневой) очень прихотлив. Не слишком ли заливала? Держи посуше. Твой цикламен - "мотыльки"-то! - цветет! Вот почти 3 мес., с 13 декабря. Сейчас 3 распустившиеся, огненно-saumone {Цвета лососины (фр.). }, и вылез новый бутончик. Дал химическое усиление (раньше бы надо: несколько бутонов не набрало силы!). У меня - как весна... - такая страсть родится - к посадкам, пересадкам, горшочкам, к земле... к побегам-росточкам... к "клейким листочкам" (Достоевский "Братья Карамазовы"!) 649

    (Олин родной дядя, брат матери) из невера стал иноком? М. б. эта мысль родилась из сознания: как чудесно - веровать! И я решил в 2-3 очерках-главках рассказать, совсем легко, как самому себе. Я узнал их обоих, когда был студентом (В[иктора] А[лексеевича] и его "сожительницу" Дарью Ивановну; она была полная (русской красоты, уже лет 40) и совсем не походила на родившуюся из меня - Дари). Начал писать - и попался. Увлекся. И стал искать (?) идеал новой, чистой девушки-женщины. Глава за главой. А уже первые две были напечатаны! Я был продолжать. И - бессознательно - наплел Вагаева, соблазны... и новый образ идеала... Твой Ванюрочка

    [На полях:] Прилагаю автограф для книги "Старый Валаам".

    Скоро 1 ч. ночи - надо пока оставить - иначе, знаю, не засну.

    Окончание этого письма - в другом. Целую мою ласточку - Олю!

    160

    О. А. Бредиус-Субботина -

    3. III. 42

    Ванечек, солнышко родное, светик, радость моя, моя!

    Не могла писать тебе об новой моей "шишке Макаровой", мама пишет тебе подробно.

    А сегодня письмо твое драгоценное от 24-го II, и я забыла, я вся ликую, пою, свечусь.

    Ванечка, ты меня любишь, я тебе не надоела!

    Ванюшечка, ну милый глупка, чего надумал?! Оля твоя "уходит"? Нет, Ванюша! Не будем друг друга напрасно мучить! О, как мне радостно сегодня! И нет этой "недели", о которой ты писал, что только раз (и кратко) в неделю будешь мне писать! И еще: ты в "Путях"! Какая радость! Это ли не счастье?! Ванюшечка, чудесно как: ты начинаешь весной, в самые трепетные дни возрождения природы! Дай бог тебе силы, бодрости, удачи! Ванечек, я тебя крещу, благословляю. Писать тебе буду часто (если это тебя не отвлекает), а ты не считай себя писать, не утомляйся. Только бы мне знать, что ты здоров!

    Я в радости буду пребывать от сознания, что ты в творчестве! Ванечек, счастье мое! Сердце мое! Мой несказанный, прекрасный рыцарь! Как я люблю тебя. Я так полна тобой, что все забыла. И почку свою забыла, - а каак была подавлена, убита! На случай, если ты от мамы еще не получил, - у меня 1-го марта утром случилось опять кровоизлияние, но очень маленькое. И пока мы рассуждали как ехать в клинику, - прошло. Судя по осадку (кровавому) вышло крови очень немного.

    вне всякого подозрения. Очевидно случилось ночью. Как и тогда. Пролежала я воскресенье на спине, не шевелясь и ночь, а вчера чуть-чуть вставала (доктора тогда это находили лучше), правда, не одеваясь а только в теплом халате, ложась, как только устану. Вчера же начала пить снова травы, которые пила тогда, и после чего все пропало на снимке. М. б. опять камень? Буду пить!

    Доктор, сторонник рванья зубов, настаивает на этом, т.е. рвать зубы. Но это же ужас!

    вечный ужас: "а вдруг сейчас снова..." Всякий раз я смотрю со страхом. И... эта пытка... цистоскоп! Пытка! Единственно, что меня утешает, что ничего серьезного (как tbc. или опухоль), - это то, что Blutsenkung {Осадок крови (нем.). } (не знаю по-русски) совершенно нормальна! Только что делали! А она - верный показатель. Теперь я не знаю что буду предпринимать. Ехать ли куда на отдых или бросить себя в пытку... Если надо, то ведь ничего не поделаешь!

    А я хотела уехать в Гаагу, отрешиться от всего, покой найти, себя найти, поговеть хорошенько, в церковь походить... Что же... Господь меня грешную не хочет? Все хотела уехать, уехать, одна остаться... По многим причинам... Ты душой поймешь меня... А вот выходит, что стала так беспомощна, куда я одна?! Но все-таки я хочу

    Но ты понимаешь мою досаду? Какой-то... полу-человек!.. Ни больна, ни здорова! А я ведь мечтала то: м. б. службу найти, работать! Ну, м. б. еще поправлюсь! И хоть бы знать, что такое! Я чувствую себя хорошо. Ничто не болит. На этот раз не было ни жара, ни рвоты. Вчера вышел маленький сгусточек крови (это "пробочка" так сказать), в те разы выходили с болью адской, огромных размеров. А теперь вот такой {В письме - рисунок О. А. Бредиус-Субботиной.}, - я и не чувствовала как вышел. И собственно само по себе кровоизлияние не причинило мне абсолютно никаких страданий, - если бы не это угнетающее чувство, что "болезнь сидит где-то". И какая?? Странно, что февр. и март в жизни нашей семьи всегда тяжелые месяцы. Я писала тебе как я малюткой "умирала" однажды в марте? От воспаления легких с... сильнейшим кровоизлиянием из легкого. В Москве была у знаменитостей после, никто ничего точно не нашли. Предполагали 2 разных процесса: крупозное и катаральное в одном и том же легком. Отчего такие "потоки" крови - никто не знал. Тbс. не было и нет! А когда я болела тифом в 21 году, то истекала кровью из носа 3 дня и 3 ночи. Ну, это-то понятно: отравление токсинами и поражение сосудов.

    У меня сегодня и бодрость, и радость, и сила!

    Ты будто посетил меня и приласкал и приголубил, мой Ваня. А я, как трепетная птичка, своим сердчишком бьюсь у тебя... в ручонке... помнишь, как в Благовещенье у Вани ждали птички воли?! 650 Ну, поцелуй же птичку, и... "пахнет курочкой"? Помнишь? Я все твое помню! Многое наизусть! Ванечка, я все постараюсь твое достать. И о тебе. Это же жизнь моя! Не загадываю только теперь о том, когда куда двинусь... Читала много еще это воскресенье (больная) И. А. Знаешь его мелкие "Ich schaue ins Leben"? 651 652 .

    А в субботу Сережа читал вслух нам тебя... "Праздники". Он хорошо читает. Сережа ведь "артист". Правда! Он хорошо играет. Мама и он сам с наслаждением жили тобой, а я горько плакала над каждым твоим словом... Для меня нет теперь твоих различных книг , все они - ТЫ!

    Всюду Ты. Ты поймешь это!

    Я не тоскую больше! Странное совпадение (?), - тогда, в 40 г. тоска адская была перед болезнью, - и теперь!

    Ну, Господь поможет!

    Мне м. б. нужны такие напоминания. Я забываюсь. Я, именно (ты это верно), слишком "себя вижу". Но не так, как бы надо видеть!

    Не проси ни в чем прощенья у меня, Ванечек, не надо! Разве надо это?

    Мной не тревожься! Страшного у меня ничего нет, Бог дает. И не надо "накликать" и Бога гневить...

    Ванечек, я хочу очень писать все перечеркать! Не нравится! Попробую еще! Сказать хочется много! Ты знаешь, я впадаю невольно в твой тон. Я борюсь, но это во

    Читать тебя пока не надо? Но это же невозможно! Ну Христос с тобой! Как ты, здоров? Я каждый день гляжу на тебя! И ты все больше нравишься! Особенный ты мой! У о. Д[ионисия] ничего еще не взяла, т.к. не ходят автобусы. Теперь по воскресеньям только с 11 ч. - значит никогда очень трудно. Но я тебя за все уже сейчас целую! Ванюша, милый! Ласковый! Я любопытствую увидеть "сюрприз"... фото? Как ты это умеешь! Люблю с детства я "сюрпризы"! Крещу, целую, люблю. Оля! Здоровая Оля! Ничего не болит.

    Не успела перечитать.

    161

    7.III.42

    Милый мой, дорогой мой Ванюша!

    Пишу тебе уже из Гааги. Вчера выбралась все-таки из дома, но не утром, как хотела, а в 2 ч. дня, т.к. вечером накануне засиделись у бургомистра, и я долго не могла заснуть. Набрала с собой всего, что могла, и ужасно тяжелый вышел мой чемодан. Мотели меня провожать до Гааги, но приехал неожиданно один гость и остался обедать, и... я поехала одна. На вокзале меня шофер автобуса посадил в поезд, а там... сама не знала как пробиваться буду с тяжелым чемоданом через массу проверки, так ли это, обратилась к сидящим напротив меня. Они вежливо ответили, что да, и что один из них тоже на Гаагу едет, и что мне поможет перейти в вагон и укажет, где и как. Я успокоилась и стала смотреть в окно. Холодно, сыро, темный день. Вдруг тучи разорвались ярким лучом (одним каким-то, очень ярким) солнца. И вдруг я слышу: "солнце!". Я не поверила ушам... Здесь, где никогда не слышно русской речи... вдруг это... "солнце".

    Я так широко открыла глаза, должно быть, что сидевшие напротив улыбнулись, и один сказал: "простите, мне кажется по Вашему акценту, что и Вы и со всеми там. Меня и пересаживали, и даже в Гааге на (переполненный) трамвай усадили и довезли до самого места. Чудо? А я-то боялась за свою почку, как дотащусь. Обо мне-то, оказывается, этот русский знал от о. Д[инонисия], но я его не знала. Оказались милые, предупредительные люди, какими только могут быть наши. В церковном доме меня очень радушно приняли. Я сплю в комнате, правда, без отопления, но днем у матушки в тепле... и в церкви. Очень рада быть в храме. Сегодня вынос Креста...

    Ты будешь? Ванечка, мне о Д[ионисий] пообещал передать твои чудесные подарки. Пока еще не дал - все сидит в церкви, я его и не вижу. Минуточку только говорила и так хотела узнать все о тебе. Он мало говорит. Ничего не говорит. Не вытянешь! Тоска с ним. Сейчас сижу у печки, а матушка вяжет длинными спицами. Уютно.

    Она же мне сказала, что видела твою посылочку (т.е. она сказала, что видела то, что о. Д[ионисий] мне в бисквитах. Что это? Верно, он не взял. Напиши, что это было? Фото? Какое? Ваня, знаешь, очень часто ездит С. шеф. Ты его адрес знаешь? Когда-то он обещал мне сообщить его тебе. Ты не сердись на о. Д[ионисия], что не все взял. Я думаю это оттого, что у него для себя и для своих близких были гостинцы. И нельзя было много брать, видно. Он всем чего-нибудь привез.

    Ванечка, я тревожусь о твоем здоровье. Холодно тебе? Я чувствую себя хорошо, если не считать вечную болезнь, вечные опасения, что... "а вдруг да опять?!" Но это ничего! Поеду вот к доктору - узнаю.

    Я не могу найти равновесия в жизни. Я вся "трепыхаюсь" как-то.

    И ничто не дает мне этого желанного покоя. Я в церкви плохо птичка.

    [На полях:] Трудно писать на таком "юру". Но я шлю тебе мысленно всю нежность, всю мою ласку. Будь здоров мой дорогой.

    Крещу и целую. Твоя Оля

    Как "Пути"? В пути? Дай Бог!

    162

    9.III/24.II.42

    Мой родной Ванюшечка!

    Вчера все хотела тебе писать, но так и не собралась. Оказывается, что вне дома еще меньше времени . Я много хожу в церковь. Сегодня година смерти папы. Всегда мне грустно в этот день! О. Дионисий отдал мне то, что привез: коробку конфет (дивных, Ваньчик!), бретонские крэпы (я тоже попробовала - очень мне нравятся, но я их берегу, "хорошенького понемножку!"), флакончики (3) с клюквенным экстратом, вязигу и "Няню из Москвы".

    Я думала, что он "Няню" не взял, но она у него лежала где-то в другом месте. Я ее читаю вечерами матушке. Она в восторге. У матушки мне уютно. Но все-таки очень долго я не останусь, т.к. кроме трудностей с карточками, надоедает "жить из чемодана", и отсутствие ванны меня очень стесняет. Думаю, что говеть буду в субботу. Ничего теперь о себе наверняка не знаю. Все диктует почка. Беспокоит меня мысль о ней и постоянно лежит на сердце камнем. Потому еще не гостится мне спокойно тут, - хочу поговорить с врачом. Вчера ночью была боль в ней, но крови не было! М. б. камень?! Получила ответ из Берлина относительно зубов. Определенно не советуют. Очень осторожный доктор, сам часто рекомендовавший и даже рвать зубы, когда это было нужно. Моя "карточка крови" убеждает его в ненужности удаления зубов. Обычно он никому и никогда заочных советов не дает; я так и просила - только его мнение вообще . Но он даже дал мне совет. Спрошу еще моего специалиста.

    Но легко сказать: переменить климат. Я убедилась теперь вот на том моем маленьком выезде, что невозможно прямо никуда двинуться. Мои, с трудом добытые хлебные боны тут еще не хотели принимать, - из-за этой возни с карточками мне не придется долго остаться в "отпуску". Ужасна такая привязанность к одному месту. Меня поражает, насколько города у нас все "раскуплены". У нас в деревне - благодать. Я могу всегда по моим мучным ярлычкам (они у меня есть, но там только очень малое количество - это так называемая "общая" карточка, где и мыло, и сахар и т.п.) всегда получить печенье. Я могу очень часто получить хорошие конфеты. Здесь этого ничего нет. Меня удивило, какие дивные ты мне прислал! Но это меня ужасно огорчило: где же "сюрприз"? Не взял его о. Д[ионисий]! Ужасно! Я тебя так ждала! Его отец после Пасхи собирается, сказал мне о. Д[ионисий]. М. б. прихватит? Ванечка, спасибо тебе за все! Так мило, заботливо, так чудно-русски! Я варила уже кисель. Очаровательно! Совсем клюква! Я долго облизывалась еще и после. Я очень любила его, - кисель! Ванек, я давно ничего от тебя не слышу. Мама еще ничего не переслала, - только берлинское письмо. М. б. ты заработался? Я горю узнать как твои "Пути". Знаешь, мне недавно снилось о них. Будто ты все переменил, и вместо Вагаева - ты...

    И так было интересно... только как-то совсем иначе. Не помню, заспалось. Ты знаешь, откуда я тебе пишу? От парикмахера. Здесь я по крайней мере совсем одна, никто не смотрит, что я делаю. Я жду когда высохнут локоны и часами сижу. Ужасная процедура эти "permanent". Напиши Бога ради, здоров ли ты.

    [На полях:] Мне так хочется тебе доставить радость - писать! Ты рад бы был? А у меня наполнилась бы жизнь... пока. Как трудно жить, как трудно что-нибудь предпринять мне, - больной. Эта... вечная почка... Если бы ты знал, как это меня гнетет!

    Обнимаю тебя и люблю, мое живое солнце! Целую и люблю, люблю. Оля

    163

    И. С. Шмелев - О. А. Бредиус-Субботиной

         6 вечера

    Ты несравненно очаровательная, Олюньчик, когда вся в ласке. Последние твои письма - такая песня и такой тихий свет! Благодарю, родная.

    Богатым сердцем своим приняла ты мое "Куликово поле" и, как никто, поняла его, - я это чувствую. И знаю: ты вот именно так же, как Оля Среднева, - а ты... Субботина! - проявила бы себя в этом "явлении". Оля Среднева дана мной только в этом, и уже это бросает свет на ее богатую "природу". В этом и ты была бы смиренна, кротка, глубока. А как ты думаешь, Оля Среднева не проявила бы своей пылкости и "бунтарства", если бы кто дерзнул при ней оскорбить святое-святых ее?! Ты, вся ты здесь, чудесная! Кому же и чувствовать это, как не автору, внутренне знающему душу описываемого им лица! И вот, еще раз я прозрил - намекающую во мне - тебя. Прозрил, - ибо я так искал... тебя! И - обрел. Признайся, милая... и - не ускользай.

    Оля моя, не выдумывай, не бери на себя подвижничества: не смей же поститься. Ты умна, чутка, глубоко религиозна, и потому ты должна понимать, для чего пост. Ты сама себя давно испостила, ты ослабла, тебе лечиться надо, беречься еще большего изнурения. Прошу тебя, хоть для светлого чувства моего к тебе сделай это. Ты не "распробывай" конфеты, а ешь их, соси, золотая пчелка, и радостно мне будет. Зачем же беречь, портить их вкус? Я же тебе свежих послал. И духи свои лей на себя, они же для тебя и посланы. А у меня есть, для меня, - или платок опрыскаю, или чуть покурю в комнате... а для постельного белья лаванда у меня есть. Жалею, что не послал тебе хотя бы "душистого горошку", если "жасмина" не мог достать. И еще у меня есть очень тонкая "сирень", я весну люблю вызывать. В ее запахе - этой моей сирени - столько тончайших весенних дуновений! По-моему, это самый легкий, самый весенний запах, - столько вызывает во мне ощущений, отсветов юности... и - грусть.

    У цветочка осторожно огляди корешки, отсеки больные, стараясь не потревожить "стульчика", откуда и корешки, и "вершки". И отнюдь не поливай раствором удобряющих солей! - пока не оздоровеет. А погибнет - и не воображай, суеверочка, что это м. б. с нашим связано. Ты же му-драя... о, какая ты мудрая!

    не напрягалось, - ну, будто ты уже дремотна. На спине. Левую руку на лобик, - ах, какой красивый, ясный он у тебя! - правую или вдоль тела, или чуть к сердцу. Минута-две полного бездумья, помни: ты в дремоте. Ты скоро заснешь. Ты шепчешь: "Господи, благодарю Тебя... за все, Господи, благодарю. Ты дал мне жизнь, Ты дал мне чудесный дар - сердце. Я пребываю в Лоне Твоем, Господи... и да будет святая Воля Твоя на все во мне. Господи, не оставь меня. Я хочу быть сильной, я хочу быть здоровой, чтобы славить Тебя, Всеблагий, всею душою моею. Я чувствую, я верую, что с каждым часом, с каждым днем я крепну, я сильна, я здорова. Темные мысли, темные чувства меня минуют... их нет во мне, Ты только, Господи! Я покойна, я примиренна, я ценю дарованную мне Тобою жизнь. Я светла, я тиха, я радостна. Мне ничто не грозит, испытания мои минули, я светла, тиха, радостна, я хочу работать, творить во-Имя Твое, Господи. Я набираю силы, я слышу, как они втекают в меня с молитвой. Даруй мне, Господи, прославлять Имя Твое. Я тиха, радостна, покойна. Мне легко, бездумно, тепло от чувств моих. Ноги мои покоятся, легчают, дремлют. Руки мои легчают, покоятся дремотно. Все тело мое покоится, легчает. Я сейчас усну, я дремлю, - ни думы во мне, ни тревог дня сего. Я засыпаю, затихаю, покоюсь, ни думы во мне, никакой заботы. Я верю, Господи, - все будет хорошо, все мои цели светлые осуществятся, я чувствую... Я засыпаю, все тело мое покоится, и тихий, и светлый сон нежно меня баюкает. Я сейчас засну, я хочу заснуть и засну... засыпаю, ни дум, ни мыслей... Господи, я пребываю и до конца дней моих пребуду в Лоне Твоем... и да будет святая Воля Твоя на все во мне. Господи, не оставь меня... укрепи меня, дай мне силы славословить Тя во все дни жизни моей... Я сейчас засну, я уже засыпаю, засыпаю, засыпаю, тело мое легчает... его не слышно... я с Тобой, Господи..."

    Эту молитву я для тебя, Олюша моя, сейчас составил... Она похожа и на мою, всегда успокаивавшую меня. Читать надо медленно и однотонно, будто в дремоте. Помни: ты отдыхаешь. Сначала читай по бумажке, не смущайся. М. б., сперва мама будет тебе читать, положив тебе на лобик свою руку, тогда твои руки - вдоль тела. Ни малейшего напряжения - души и тела. Помни: ты засыпаешь. Можешь менять слова, выражения, повторять одно и тоже... - словом, ты уходишь от дня сего, от его "беготни мышьей". Можешь, перед этим "чтением", прочесть любую молитву, - лучше - вечернюю, - например так успокаивающую - "Слава в вышних Богу..." Ну, Господь с тобой, светлая девочка моя, Оля моя... Я так тебя нежно чувствую.

    Да, я не понял, что такое - написала ты (на мое слово?) - "схватило" и дальше - "не схватить" - ? Поясни, не забудь. Когда я писал о Даше, я сказал - "жаль"? Не так это: не для меня жаль, а жаль, что так для нее сложилось. Но в этом я не виноват. Если бы мне была нужна женщина, неужели бы я не мог найти в Москве лу-чше? Я никогда не стремился к этому. Никакого не может быть сопоставления Дари и Даши. Д[аша] перед тобой - стекляшка, а ты - бриллиант живой; не алмаз, а в ограненности тонкой - бриллиант. Я тебя нашел великими трудами, душой и сердцем, и теперь ты, и только ты, во мне, навеки. Оля, главное для меня в тебе не твоя видимая прелесть, а свет твой... душевное существо твое. Я чувствую, как велика во мне чистая любовь к тебе, к великому богатству души твоей. Чудесное-нетленное твое - вот главная прелесть, заполнившая меня всего. Внешняя твоя прелесть - сила, да, я ее чувствую, к ней влекусь, но это не главное. Она лишь дополняет тебя во мне, эта внешняя прелесть, но она потому для меня и не грех, она восполняет большую любовь мою к тебе, и оба эти чувства составляют полную любовь, любовь земную. Да, я облик твой искал - и дал! - но, главное, я тебя искал, всю... душу твою искал, и эта чудесная душа воплощена в прелестном, вечно-женственном облике твоем. И потому любовь моя к тебе предельно чиста, светла, возвышенна. И - при такой любви - земное лишь дополняет тебя, и так естественно, так необходимо дополняет, и потому я не чувствую ничего греховного в полноте любви к тебе. Ты для меня... ну, музыка, чарующая песня, - все. Ты неизменяема. Ты можешь внешне меняться, стареть, и все же ты останешься для меня неизменяемой, как найденный в великих исканиях Идеал. Говорю полным сердцем. Видишь, это совсем [не] то, что писала ты о "герое", о "любви". Как бульварный роман отличается от высокого искусства в подлинном романе, так и любовь маленькая - от любви высокой, жертвенной, любви-Идеи, или - чистой любви, - Любви.

    Жду-жду твоего рассказа о "первом говеньи". Пришли! И напиши, какой "образ" представился твоим духовным-душевным глазам, 10-летки Оли, однажды в храме. Ты мне писала еще в июле об этом. Я давно прошу, жду. Так мне ценно внутреннее твое, твой светлый мир!

    Ты - о Даше... Да, ведь, она-то - маленькая "марфа", она - знаю - ходила бы за мной самоотверженно, да... но она только "простое сердце" и - просто-женщина, - была, в своей молодости, - и я ничего другого и не помыслю в ней. Ну, можно ли сопоставить светлое твое небо - с земной ограниченностью Д[аши]! Ах, ты, глупеночек милый, гуленька моя нежная!

    Для меня это источник болезненной тревоги. Я тебе все сказал. Вижу, что и мама твоя отлично понимает невыносимую трудность твоей жизни... - косвенно слышу в ее письме. Я, мысленно извиняясь перед ней, приведу для тебя выдержку: "нужно набрать сил и привести в ясность мысли и чувства... попасть в свежую обстановку, где можно отрешиться от всего и от здешних китайских церемоний". Воздух, которым дышит твоя душа, очевидно и маме трудно переносим... - ну, а уж тебе-то!., искавшей всю жизнь воздуха для души..! Bo-имя чего же все это... жертвоприношение?! Оля, я не тревожу тебя, нет, когда пишу так? Поверь, я себя отодвигаю тут... тут - ты на первейшем плане, все во-имя твое пишу так. Что обо мне говорить! Для меня - великое счастье хоть бы увидеть тебя, почувствовать тебя, душу твою близко-близко..! И я поблагодарю Господа и за такое счастье. - В газетах ты прочла, конечно, и по радио узнала, что был злой и подлый налет на окраину Парижа. Это в моей стороне, Булонь-Бианкур, около версты. Много детишек погубили "благородные островитяне", по ими же изобретенной кличке - "джентльмены"! Большинство французов возмущено. Главным образом, рабочие кварталы пострадали. У меня шелестела картонная стенка, разделяющая временно - на зиму - мою квартирку. У меня тепло, 15 градусов. Об И. А. ничего не знаю. В субботу пойду к Животворящему Кресту, буду с тобой молиться. Ми-лая... как я благодарен тебе за твое сердце, как ты нежно говоришь об Оле! Да, она не по земному чувствует, она постигает все. И все видит. Я молюсь ей. И так мало за нее. 4-й день нет письма. Не больна ли ты? Мне эти дни очень грустно. Как ты живо дала себя, будто ты incognito в церкви и потом идешь ко мне. Подумаю - пьяно кружится голова. Я уже вижу тебя... всю тебя! Я у твоих ножек, целую их. Ты? Оля?! ... У меня?!! ...Но когда, когда же сбудется?! Такая пытка... если бы ты могла почувствовать; что иногда со мной творится?! ... На великое счастье, но и на сущую муку встретились мы на отдалении. И как мешает мне в работе эта невозможность полной любви! Я сжигаю себя. Ну, Господь с тобой! Целую ушко, глазки, лобик. Твой Ваня

    [На полях:] На какую еще книгу хочешь автограф? Из тех, конечно, какие я тебе послал.

    Портрет мой очень плохой, здесь нет моего сильного не мое! Отдал переснять у дачи - 36 г. А какой у Сережи? Опиши. В 3/4? Солидный?

    От составителя
    Последний роман Шмелева
    Возвращение в Россию
    Архив И.С. Шмелева в РГАЛИ
    Из истории семьи Субботиных.
    1939-1942 годы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10
    11 12 13 14 15 16 17
    18 19
    Примечания: 1 2 3 4 5
    1942-1950 годы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10
    11 12 13 14 15 16 17
    18 19 20 21 22 23
    1 2 3 4 5 6
    Раздел сайта: